Золотой век режиссуры

К 160-летию Иркутского академического
драматического театра имени Н.П.Охлопкова

Окончание. Начало в № 77

Период этот — годы 50-е и самое начало 60-х прошлого столетия — в истории Иркутского драматического театра ознаменован творческим взлетом, связанным не только с деятельностью директора Осипа Волина, сумевшего сформировать коллектив выдающихся мастеров-актеров (работа эта — поиск драматических талантов, подходивших по своей «театральной крови», — шла постоянно), но и с творчеством выдающихся режиссеров...

Все трое — Куликовский, Табачников и Шатрин — после отъезда из Иркутска помнили и город, и по-настоящему творческий коллектив театра. Но Александр Борисович не только помнил иркутян — он никак не мог расстаться с ними.

Он приезжал, ставил спектакли, хотя выбраться из орбиты столичных дел было непросто. Он служил в Центральном театре Советской армии, руководимом его учителем Алексеем Поповым, с которым он совместно даже осуществил постановку «Поднятой целины» Шолохова. После несколько сезонов был главным режиссером театра имени М.Ермоловой. Работал и в Малом театре. Ставил на других столичных и периферийных сценах, работал на Кубе и в Финляндии.

Ряд его работ отмечался критикой как события на фоне бурлящей тогда театральной новизны (возникновение «Современника» и «Таганки», открытия Товстоногова). В русле художественных открытий были столичные постановки Шатрина, о которых много писали: «Мой друг» Н.Погодина, «Сотворившая чудо» У.Гибсона в театре имени М.Ермоловой, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера в Театре сатиры и другие.

Думаю, режиссерские поиски и достижения Шатрина недооценены.  Отчасти, наверное, потому, что он не умел, да и не хотел обращать на себя внимание начальников от искусства. В одном из писем к Виталию Венгеру он признавался: «Я уходил из нескольких театров потому, что в них не было настоящего искусства. Я искал и ищу это жемчужное зерно и, наверное, никогда не найду...»

Он тратился бездумно и щедро на те же поездки в Иркутск и никак не мог осесть на одном месте. «Суббота, воскресенье, понедельник» и «Через сто лет в березовой роще» были поставлены в результате таких наездов.

Своеобразным полпредом в этой работе был друг Александра Борисовича актер Василий Лещев — он был возведен в ранг режиссера-ассистента и репетировал, выполняя установки Шатрина. Вырвавшись из столичных дел, постановщик приезжал на неделю, выправлял «вывихи», давал новые установки. Уезжал и приезжал снова: Лещев, по существу, прошел под руководством друга курс режиссуры. Он очень ценил эти уроки.

Излишне говорить, что наш спектакль «Суббота, воскресенье, понедельник», конечно же, отличался от московского. Были другие исполнители, а это для Шатрина, сохранившего основу замысла, было главным. Спектакль получился трогательным, волнующим.

Влюбленный в пьесу «Через сто лет в березовой роще» Шатрин, видимо, не мог осуществить ее постановку в столице. Драмы Вадима Коростылева хотя и не были запрещены цензурой, но негласно к постановке не рекомендовались. Знаю, что ставили пьесу где-то в Прибалтике, в театре имени Ленсовета. Но спектакль редко попадал на репертуарную афишу — видимо, неспроста. Как я ни старалась во время своих наездов в Ленинград поймать его — не смогла.

Власть и свобода. Власть и честь. Власть и жизнь... «Через сто лет в березовой роще» — рассказ о днях после восстания декабристов. О допросах, о вероломстве Николая I, ведущего эти допросы и сталкивающего лбами чистых душой людей, делающего их предателями... Большую роль в пьесе играют «наплывы» с участием государей российских: Иван Грозного, Бориса Годунова, Петра I... С ними ведет диалог о власти Николай I. Важны в спектакле и так называемые скоморошьи ходы, в которых своеобразно пародировалось происходящее.  Скоморохов играли студенты театрального училища, а их предводителя — артист Иван Климов.

Удивительный, замечательный был спектакль. Одну из своих лучших ролей сыграл в нем Аркадий Петрович Тишин. Когда позднее ставили «Дневник княгини Волконской» по Марку Сергееву, у актера уже был, по сути, готовый образ: его Николай I фактически перешел из спектакля в спектакль.  Другой жанр, но суть характера та же.

С постановкой пьесы Коростылева связано воспоминание об одном удивительном творческом акте. Такое мог придумать только Шатрин! Он провел так называемый застольный прогон пьесы при зрителях, создав необычную атмосферу.

...На столах колеблющееся пламя свечей в старинных подсвечниках. Углы комнаты тонут во мраке. Мы, зрители, сидим, прижавшись к стенам. Высвечиваются лица жертв и палачей. Режиссер переходит от одного героя к другому, наблюдает с откровенным восторгом, как рождаются тончайшие психологические нюансы. Их рождает созданная атмосфера. Не все они после перейдут в вариант сценический, но многое останется. Такое можно было увидеть однажды в жизни! Шатрин был театральным волшебником.

А в Иркутске он поставил еще «Дипломата» С.Алешина. И позже, уже в 70-х годах, «Сотворившую чудо» У.Гибсона и «Мсье Топаз» М.Пайоля. Иркутск словно манил его, не отпускал.

Общение мое и счастливое личное знакомство с выдающимися мастерами театра продолжилось и после их работы в Иркутске.

Общение с Александром Борисовичем почти не прекращалось. Он дружил с моим мужем Василием Лещевым, а жили мы возле Москвы — в Твери. Зимой 1976 года Борисыч приехал на 60-летний юбилей друга. Для Лещева это был своеобразный режиссерский экзамен. Кажется, он его выдержал: Шатрин одобрил его постановку «Старомодной комедии» Арбузова. Свидание было радостным. Александр Борисович посетил Тверь вместе с супругой Марией Петровной.

Кто же знал, что через два года мы расстанемся навсегда?!  Сердечный приступ унес замечательного человека и выдающегося режиссера.

В тот майский день 1978 года небо сияло холодноватой весенней голубизной, на его фоне выделялись еще не одетые листвой высоченные березы, растущие на старой территории Востряковского кладбища Москвы...

«Через сто лет в березовой роще», — настойчиво стучало в памяти...

Четыре года спустя не стало и Василия Васильевича Лещева. Я уехала в Мурманск, служила завлитом в театре Северного флота. А из Краснодара ко всем праздникам продолжали приходить открытки с печаткой-факсимиле «М.Куликовский».  Теперь уже на мое имя...

Мы познакомились с Куликовским летом в санатории ВТО в Сочи, куда я приехала в один из своих северных отпусков. Михаил Алексеевич отдыхал вместе с женой Музой. Он уже оставил театр — годы брали свое. Мы общались ежедневно. Вечерами непременно ходили в кино. Много говорили, вспоминали общих знакомых, Иркутск. К впечатлению о большом режиссере и актере добавилось впечатление о красивом, добром, интересном человеке.

Михаил Алексеевич прослужил в Краснодаре много лет, поставил там массу интересных спектаклей, стал народным артистом СССР. После его ухода из жизни — он умер 17 октября 1996 года, не дожив до 90-летия один месяц, — дума Краснодара приняла решение присвоить одной из улиц города имя Куликовского.

Ефим Давидович Табачников после Иркутска служил в театре Горького (Нижнего Новгорода), Владивостока, Москвы, Петербурга. Кстати, в Москве, в театре имени Маяковского, он первым поставил «Соловьиную ночь» (я видела тот спектакль), о чем вспомнилось в связи с недавней премьерой этой пьесы Ежова на иркутской сцене — такая вот перекличка событий.

Во Владивостоке и Нижнем Новгороде Табачников был главным режиссером театров. Руководил он Нижегородским театром и в момент нашей встречи и более близкого знакомства. То было лето 1992 года. Снова была здравница ВТО — Подмосковная Руза. Он отдыхал вместе с женой Идой (в Иркутске она работала в литературной редакции радио) и внучкой. Дочь Наташа приезжала из Москвы по воскресеньям.

Встретились мы как родные, хотя в Иркутске просто знали друг друга. Но таково свойство Сибири — она делает людей земляками.

Ефим Давидович, обретя слушательниц в моем лице и в лице моей подруги, оренбургского музыкального критика, увлеченно развивал свои планы и идеи — готовился к постановке чеховского «Вишневого сада». И вдруг начал усиленно приглашать меня к себе в театр завлитом. Было лестно, но я отнекивалась — не хотелось менять уже устоявшееся пенсионное житье, да и город тоже.

Беды ничто не предвещало. Она случилась на моих глазах. Ефим Давидович неловко упал, поскользнувшись на ступеньках санаторской столовой, — спешил разнять дерущихся в аллее детей...

Была перенаселенная душная палата в хирургии районной больнички в Старой Рузе. Через несколько дней родные перевезли его в Москву. Сложнейший перелом требовал срочной операции, но ее нельзя было делать из-за какой-то болезни крови. Умер Ефим Давидович 31 января 1994 года...

В чем убедили меня эти знакомства? В том, что человеческая доброта, широта натуры, настоящая любовь к своему делу —непременные качества истинного художника. И Куликовский, и Шатрин, и Табачников были не только выдающимися мастерами театра, но и интеллигентными, благородными людьми.

Иркутский театр, помни о них!

Да он и не может не помнить: их аура витает в закулисье, на сцене, — везде под этими сводами...

Наталья Флорова, специально для «Байкальских вестей».
Фото из архива автора