Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

Записки геолога

31 мая, 2012

 

 

 

Виктор Наумов окончил в 1959 году геологический факультет ИГУ. В 60-х годах работал как штатный сотрудник в ряде геологических экспедиций, а позднее преподавал в родном университете. С начала 70-х годов работал за границей. В 1999 году избран действительным членом Нью-Йоркской академии наук, в 2000 году приглашен в члены Национального географического общества (США). Международным биографическим центром Кембриджа (Англия) наш земляк включен в список «2000 выдающихся интеллектуалов XXI столетия». Тот же центр в 2001 году назвал его «Международной личностью года». В своих воспоминаниях Виктор Наумов рассказывает о первой производственной практике, сокурсниках, преподавателях.

 

«У нас никогда ничего не теряется»

Первую производственную практику я проходил в Восточном Саяне. Мы, четверо студентов первой и второй групп — Володя Баранов, Артур Сезько, Эдик Плоткин и я — после окончания третьего курса решили испытать себя на выносливость: район-то горный.

До места работы Хор-Тагнинской партии забрасывали нас на машине до поселка Монды, а из Монд самолетом до поселка Орлик. Оттуда — пешком 60 км до селения Алаг-Шулуун, что по-бурятски означает «красный камень».

Во время практики мы освоили несколько видов работ: ходили в качестве коллекторов в геологические маршруты, сопровождали промывальщика при взятии шлиховых проб и отмечали место их взятия на карте, занимались отбором металлометрических проб, замеряли радиометром гамма-излучение горных пород. Начальник партии Павел Васильевич Дубин поручал нам и несколько самостоятельных маршрутов.

Металлометрические пробы брали вдоль склонов. Выход из маршрута, или обратный ход, осуществляли обычно по берегу реки. Вернувшись однажды из такого маршрута, я обнаружил, что потерял карту, а точнее, ее фотокопию, разрезанную на части и наклеенную для удобства пользования на марлю. Рассказал все ребятам. Через день нас, всех четверых, послали в самостоятельный трехдневный маршрут. Но, прежде чем идти, я, по совету ребят, вернулся на последнюю точку предыдущего маршрута, где пользовался картой. Попытался найти ее, но так и не обнаружил.

После возвращения из трехдневного маршрута пришлось обо всем рассказать Павлу Васильевичу. Но узнала об этом вся партия. Прораб-геолог партии Александр Павлович Коновалов так выразился по этому поводу: «У нас, в геологии, никогда ничего не теряется». Это означало, что надо идти и искать карту.

На поиски отправился уже в официальном порядке. За мной увязалась сибирская лайка — молодой пес по кличке Черник, которого взял с собой на практику заядлый охотник Артур Сезько. И как только дошли до последней точки наблюдения, мой четвероногий спутник начал скрести, фыркать и пытаться достать лапами что-то меж крупных полуметровых валунов на берегу реки. Оказалось, что он нашел мою карту. Только от ночной сырости она отклеилась от марли, и листочки карты свалились в пустоту между валунами. С тех пор я верю, и эта вера до сих пор не поколебалась: у нас, в геологии, действительно, никогда ничего не теряется. А если и теряется, то всегда находится.

 

От чего болела голова

На практике 1957 года мы впервые попали под радиоактивные осадки. Было это так. В конце августа — начале сентября небольшой отряд партии направили на картирование участка в междуречье Урда-Оки и Хор-Тагны. Из-за позднего времени выхода с базы до места не дошли. Заночевали на перевале. Утром проснулись, вышли из палаток — кругом снег. И у всех… болела голова! Прождали двенадцать дней, но снег так и не растаял. А голова у всех продолжала болеть. Кто-то догадался сунуть трубку радиометра в снег — стрелка поползла вправо, а в наушниках вместо щелчков раздался сплошной треск. Увы, это был отголосок наземного ядерного взрыва, что проводился далеко-далеко — на Семипалатинском полигоне.

Позднее геофизики (они входят в штат каждой геолого-съемочной партии) научились точно увязывать такие осадки с наземными ядерными взрывами. Так, в июне 1975 года вблизи поселка Преображенка, что на реке Нижней Тунгуске, я ожидал на базе Преображенской партии вертолет. И опять, в течение двух дней, у всех болела голова. На что геофизик партии глубокомысленно заметил: «Двое суток назад китайцы произвели в Тибете (а это две тысячи километров от Нижней Тунгуски) взрыв водородной бомбы. О чем ранее было объявлено по радио». За двое суток радиоактивное облако достигло Катангского района Иркутской области, а дождь помог спустить радионуклиды на землю.

Летом 1980 года довелось мне побывать и на месте подземного ядерного взрыва, что проводился на левобережье Нижней Тунгуски километрах в двадцати ниже поселка Тура — столицы Эвенкии Красноярского края. Но это уже совсем другая тема.

 

Старшекурсник Гена

Для студентов младших курсов старшекурсники — всегда нечто особенное. Про них нередко сочиняют легенды и анекдоты. Вот типичный пример. Курсом старше учился Гена Б. Это был добрый малый, с необходимой долей юмора и предприимчивости. Говорил он столь мягким образом, что некоторым казалось, будто их собеседник не произносит твердые согласные. В связи с этим ему приписывали два анекдотичных случая.

Однажды Гена целый день отсутствовал на занятиях. Что по тем временам было уже событием, если не ЧП. Появился он на другой день. Друзья спрашивают: «Где был?» Отвечает: «Ходил к папе». Что с участием твердых согласных означает: ходил к бабе. Друзья так и поняли. В другой раз свое отсутствие Гена объяснил тем, что «таскал трупы». Все поняли — таскал трубы. И конечно же, ошиблись. В то время в Иркутске под ЦПКиО расчищалось Иерусалимское кладбище. За каждый раскопанный череп давали приличные деньги. Так что Гена, действительно, в тот день «таскал трупы», но никак не трубы.

 

Миша Баженов

Миша Баженов — студент нашей группы. Обладал не только добрым характером, но и способностью менять тембр голоса, а также выражение лица, вплоть до изображения уголовного элемента. Родом (если память не изменяет) из Зимы. В каникулы и на праздники регулярно отправлялся к родителям на курсировавших в то время местных пассажирских поездах — «Ученике» и «Колхознике».

В 1953 году Берия устроил амнистию по случаю смерти Сталина, вследствие чего на свободе оказалось большое число уголовников. Многие вернулись к старому. Вот их-то не один год потом и вылавливала в поездах транспортная милиция. Как ни странно, во время таких поездок, а об этом мне со смехом рассказывал сам Миша, нередко он, вследствие выражения своего лица, становился объектом внимания стражей порядка. Причем каждый раз его заставляли раздеваться — искали наколки. Не обнаружив их и проверив документы, Мишу отпускали.

 

Володя Федотов

Один раз в неделю мы занимались на военной кафедре: из нас готовили офицеров-артиллеристов запаса. И два года подряд — на четвертом и пятом курсах — мы выезжали в военные лагеря. На станцию Оловянная, а затем Шерлова гора Забайкальской железной дороги. На четвертом курсе нас сопровождал «майор Казаков», как он сам себя именовал. Строгий, но весьма знающий материальную часть 122-мм гаубицы отставной офицер. На пятом курсе мы уже были распределены по учебным батареям. Перед стрельбами таскали ящики со снарядами.

Однажды мы оказались на складе со снарядами катюши — двухметровыми головастиками, лежавшими штабелями под открытым небом. И пока все с замиранием смотрели на эти чудовища, Володя Федотов залез на один из штабелей и принялся на головной части ракеты отбивать чечетку. Конечно же, Максим Горький был прав: «Безумству храбрых поем мы песню». Это о нем, о Володе Федотове.

 

«Опускаем перпендикуляр»

Учились мы на геологическом факультете ИГУ по-разному: большинство успевало по всем предметам, кто-то неудачно сдавал экзамен, то есть получал «неуд». При  этом оценка ставилась в ведомость, но не в зачетную книжку. Ничего не значащий ответ оценивался, как правило, удовлетворительно.

Многое зависело от преподавателя. Например, большинство из нас не понимали догмы марксизма-ленинизма, не могли запомнить многочисленные решения партийных пленумов и съездов, за что тем не менее доцент Арзамасов ставил нам удовлетворительные и даже хорошие оценки. Я, например, получил тройку по политической экономии за то, что не знал, каким способом оценивается стоимость рубля. Оказалось, что в обиход должно выпускаться такое количество денег, во сколько суммарно оцениваются все недра страны, водные запасы, земли, леса, фабрики, заводы, электростанции.

Были у нас и очень «строгие» преподаватели. Их «строгость» заключалась в том, что они всего лишь требовали от студентов знания того, что честно доносили до них на лекциях и лабораторных занятиях. Одним из них был Виктор Прокопьевич Солоненко, впоследствии член-корреспондент Академии наук СССР. Три семестра на базе новейших научных разработок он читал нам курс «Геология полезных ископаемых». Так вот, из нашей группы в 25 студентов с первого захода сдали ему экзамен по этому предмету только восемь человек. Среди них был и я (сдал на «хорошо»). А почему? Да потому, что мой дружок Володя Баранов заранее предупредил, что это очень требовательный преподаватель и надо все тщательно и загодя учить, что я и сделал.

Был и такой преподаватель, который, прочитав свой курс, собрал все зачетки и без экзамена выставил оценки. Доброй души был человек, а вот о наших знаниях не заботился.

Но больше всего либерализма проявляли преподаватели-совместители, и среди них большие ученые — будущие член-корреспонденты Академии наук СССР М.М.Одинцов, Н.А.Флоренсов, Е.В.Пиннекер. Вот анекдотичный, но тем не менее реальный случай. К Николаю Александровичу Флоренсову, прочитавшему весьма артистично, хотя и витиевато, с самолюбованием, курс «Геоморфология», пришел на пересдачу экзамена студент третьей группы (назовем его Эдик). Флоренсов задает вопрос: «Что такое гравитация, и каким законом она определяется?».

Ответ о том, что гравитация — это сила взаимодействия, характеризуемая законом всемирного тяготения Ньютона, Эдик не знает. Он сидит боком как к преподавателю, так и к другим студентам, получившим билеты для подготовки. И вот одним глазом он видит, что однокурсница Галя (из первой группы) делает ему подсказку: глядя прямо на него, она беззвучно что-то шепчет и над листком бумаги демонстративно, несколько раз, вертикально поднимает и опускает карандаш. После чего Эдик торжественно заявляет Флоренсову, дословно: «Опускаем перпендикуляр…». На что Николай Александрович не выдерживает, хватает зачетку, возмущается, но тем не менее ставит ему тройку, то есть «удовлетворительно». Чтобы больше ему с этим студентом не встречаться.

 

«В какой камере я читаю?»

В феврале 1956 года Никита Хрущев на XX съезде КПСС выступил с докладом «О культе личности и его последствиях». По этому поводу на каждом курсе в ИГУ прошли закрытые собрания, где зачитывалось обращение ЦК КПСС. Вскоре началась реабилитация. По слухам, появились реабилитированные и среди преподавателей. Про одного из них рассказывали, что когда он приходил на лекции, то прежде спрашивал у лаборанта: «В какой камере я сегодня читаю?».

 

«Встаньте в ряд»

Окончив университет и отработав три года вначале в Геолого-съемочной, а затем в Нижнеудинской экспедициях, я поступил в аспирантуру при кафедре минералогии и петрографии ИГУ, а после окончания аспирантуры остался работать на кафедре.

Каждое лето, в течение примерно 15 лет, выезжал в поле, в основном на Нижнюю Тунгуску, ту самую, что писатель Вячеслав Шишков назвал Угрюм-рекой. Впервые я попал в эти края в 1962 году в составе Тунгусской экспедиции университета. Руководил экспедицией заведующий кафедрой общей геологии Михаил Федорович Кузнецов. У него была одна особенность — выезжать в поле попозже, когда полетит тополиный пух, с тем умыслом, чтобы пик полевых исследований пришелся на осенний перелет уток. Можете себе представить: ведро утятины на четверых вечером в палатке уничтожалось мгновенно.

Но в 1962 году осень, а затем и зима наступили рано и мгновенно, да так, что Нижняя Тунгуска за одну ночь покрылась льдом. На тот момент мы были за 60 км от Ербогачена. Выпал снег. Кончились продукты. На другой день после ледостава слышим: летит, а затем делает круг над нами самолет. В кабине, рядом с летчиком, завхоз экспедиции Дмитрий Иванович Марков. Видим, из самолета что-то выпадает, оказалось — вымпел. Рукой Дмитрия Ивановича написано: «Если есть продукты — станьте кучкой, если нет — в ряд». Мы встаем в ряд, самолет улетает.

Из сосны расщепом мы делаем четыре широкие лыжины, укладываем на каждую лыжину по спальнику, берем минимум вещей (остальное складываем в кучу, укрываем палаткой и оставляем, потом все это будет вывезено в Иркутск). И ступаем на лед Нижней Тунгуски. К каждой лыжине привязана длинная тонкая жердь, за которую везем груз. К тому же жердь должна помочь тому из нас, кого угораздит провалиться под лед. Первым по пути в Ербогачен проваливаюсь под лед я, но неглубоко. Пока сохну у костра, мороз крепчает. Вскоре снова в пути.

Через день мимо нас со стороны Ербогачена, по правому берегу Тунгуски бредет молодой верзила с двумя лошадьми. Он проходит мимо, когда кто-то из нас вдогонку его спрашивает, куда он идет. Оказывается, он везет нам «продукты». Думаете, что Дмитрий Иванович отправил нам? Две булки хлеба и две бутылки водки на четверых. Так Марков расценил отсутствие у нас продуктов. Кстати, одна бутылка здесь же выскользнула из рук и разбилась об лед. Но мы уже подходили к Ербогачену, да еще накануне наткнулись на избушку рыбака, который по свежему льду ловил налимов.

 

Где ставить лагерь

Если ты сплавляешься по реке, то к концу дня всегда встает проблема: где ставить лагерь для ночлега. Если поставишь его на западной, солнечной к вечеру стороне, то наутро это место окажется в тени, в росе, а палатки будут сырыми. Если на восточной, то к закату там уже тень и сыро. Но зато утром палатки быстрее просохнут от ночной росы. Следует учитывать и крутизну склона с тем, чтобы избежать ночного подъема воды.

А вот эвенки, кочующие с оленями, летом всегда ставят чум ниже устья любого притока, впадающего в более крупную реку или речку. Почему? Да потому, что холодок от воды впадающего притока движется вниз по течению и отгоняет мириады комаров, что водятся в бассейнах всех платформенных рек, включая Нижнюю Тунгуску.

Но у геологов при выборе стоянки обычно побеждает чувство красоты самого места привала. На реке Илимпее, крупном левом притоке Нижней Тунгуски, такие красивые места появляются тогда, когда русло реки выходит на прямые отрезки длиною в несколько километров. Подобные участки реки фиксируют собой разломы в земной коре. Здесь абсолютно ровные поймы и невысокие террасы, где удобно ставить палатки.

Однако всякий раз, когда в таком живописном месте мы причаливали к берегу и выходили из байдарок для осмотра места стоянки, к своему ужасу, видели на террасах домовины — одиночные, грубо сколоченные, стоящие… на ножках. Так хоронят своих усопших кочующие по тайге эвенки. И выбирают при этом самые красивые места. Но почему же над землей, а не в земле? Да потому что иначе нельзя: мешает вечная мерзлота.

А мы так ни разу и не поставили лагерь в таком красивом месте. И духи — обитатели здешних мест — были к нам благосклонны.

 

Виктор Наумов, специально для «Байкальских вестей».

Фото из архива автора.

На фото: Виктор Наумов: «В геологии ничего не теряется.
А если теряется, то находится»

 


Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии