Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

Обитаемый остров тайги

16 ноября, 2020

Кто и зачем возрождает брошенные деревни

Совместный проект Иркутского государственного университета и Клуба молодых ученых «Альянс» «Научные Weekend`ы» 7 ноября представил иркутянам доклад «Острова в тайге»: кто и как осваивает «брошенные» пространства Сибири и Дальнего Востока». Проректор по научной работе и международной деятельности ИГУ, доктор социологических наук Константин Григоричев представил слушателям результаты совместной работы с профессором Тихоокеанского государственного университета (ТОГУ; Хабаровск) Леонидом Бляхером и предупредил: этот доклад не дает ответов – он ставит вопросы, над которыми нужно думать.

1п.jpg

Транссибирская магистраль жизни

– Название нашего доклада «Острова в тайге» звучит довольно печально, но на самом деле оно оптимистично: в бескрайнем море тайги, которое из Москвы и других столиц выглядит пустым и заброшенным, появляются острова, населенные людьми. Мало у кого из нас не найдется друзей, знакомых или родственников, которые за последние 10–15 лет покинули сибирские города или дальневосточные поселения и уехали далеко на запад, – напомнил Константин Григоричев. – В Москве, Краснодаре и других городах уже сформировались землячества из бывших сибиряков. Это процесс объективный, существующий. Вместе с тем есть и обратный процесс, который мы с вами не ощущаем: люди из небольших городов и деревень приезжают в региональные центры. Население Сибири и Дальнего Востока постепенно стягивается на юг, в узкий коридор вдоль Транссиба, где и сосредоточивается жизнь.

По подсчетам демографов, население Сибирского федерального округа в 1989–2018 годах сократилось с 21,1 млн человек до 19,3 млн – то есть на 1,8 млн, или около 9 процентов. В Дальневосточном округе ситуация намного хуже: с 7,9 млн человек население снизилось на 1,7 млн – то есть почти на 22 процента. По мнению Константина Григоричева и его коллеги из ТОГУ, данные эти не слишком достоверны, поскольку приводятся на основании паспортного учета. Это означает, что они не учитывают тех людей, кто сохранил иркутскую или братскую прописку, а по факту давно уже живет в западной части страны. Впрочем, у этой ситуации есть и оборотная сторона: вполне вероятно, что в Сибири давно уже живут, не имея местной прописки, многие тысячи людей из других регионов и даже стран, так что суммарное население может быть даже выше, чем в 1989 году. Проверить этот факт имеющимся в распоряжении государственных органов инструментами (помимо прописки, это может быть перепись населения) невозможно, ведь далеко не все хотят оказаться в поле зрения органов власти – и при этом они имеют возможность скрываться сколь угодно долго.

Приводя в качестве иллюстрации к своему докладу фотографию деревни Тюменцево (где формально еще имеются прописанные жители, но фактически никто давно не живет), Константин Григоричев описал первые впечатления от таких деревень: когда-то мы (жители России разных поколений) пришли и освоили пустые земли, построили в глухой тайге деревни, дороги и заводы, а теперь мы все это бросили на произвол судьбы. Причины оттока населения на первый взгляд очевидны: люди уезжают, потому что нет экономической базы для жизни. Это может показаться странным – земля и все иные ресурсы остались на месте, нет никаких причин не работать, но в Сибири сельское хозяйство не выживет без государственной поддержки. В то же время историки знают, что 150–200 лет назад те же самые земли вдоль Лены осваивали, хотя государство не поддерживало этот процесс. Что же изменилось?

В первую очередь сказывается фактор удаленности и труднодоступности. Взрослые люди могут оставить город и переехать в любую глушь, вести самое простое хозяйство даже в очень трудных условиях, но учить детей в этой местности будет негде. По объективным причинам в деревне на три дома никогда не появятся ни детский сад, ни школа. Труднодоступность и удаленность становятся своеобразным проклятием, которое выталкивает людей из некогда обжитых мест. Люди могут вспоминать малую родину с ностальгией, но возвращаться туда, где нет ни социальной сферы, ни дорог, никто не хочет. И без специальных государственных мер не вернется.

Новый император тайги

Образ Сибири как «пустого и необжитого пространства» вышел далеко за пределы России и стал общим местом даже в международных дискуссиях о будущем мира. Но около двух лет назад в Иркутской области, а затем и в Хабаровском крае исследователи нашли несколько деревень, вернувшихся к жизни благодаря новым обитателям. В Иркутской области такую деревню обнаружили в 90 км от ближайшей автодороги: зимой туда можно добраться по зимнику, а летом – только по реке либо вертолетом по воздуху. По переписи 2002 года там проживал всего один человек; сейчас там расположена современная автономная усадьба, оснащенная дизель-генератором и солнечной электростанцией, в домах имеются все удобства, а самым маленьким строением стала баня размером пять на шесть метров.

В усадьбе постоянно живет лишь обслуживающий персонал (семья выходцев из Средней Азии), владелец же появляется лишь иногда. В деревне не ведется никакое хозяйство, все обустраивается лишь для нужд отдыха (или, если угодно, рекреации) – хозяин время от времени приезжает на небольшие каникулы, иногда привозит гостей из мира бизнеса и политики Иркутской области. Кроме того, время от времени в деревню на вертолете привозят мальков ценных пород рыбы и под наблюдением ученых-ихтиологов выпускают их в реку. Хозяин усадьбы пытается восстановить и улучшить популяцию диких кабанов, которых откармливают и выпускают в природу. Вероятно, в будущем есть планы охотиться на этих животных, но в любом случае пока это должно идти на пользу экосистеме.

Несмотря на то что влияние владельца усадьбы распространяется далеко за пределы брошенной деревни, никакой экономической выгоды она ему не дает – по крайней мере, пока он вкладывает в нее больше, чем может получить обратно. В разговорах владелец усадьбы часто упоминает своих соседей, и речь идет именно о таких же хозяевах усадеб, расположенных в 10–15 километрах вниз и вверх по реке: с ними выстраивают отношения, деловые и в лучшем смысле этого слова добрососедские, вместе с ними формируются коллективные интересы живущих на реке и в окружающем их пространстве. Все их поселения такие же труднодоступные, и попасть туда могут только очень обеспеченные люди, имеющие собственный речной и воздушный транспорт.

В Хабаровском крае профессор Бляхер обнаружил такую же усадьбу на территории национального парка, в месте столь труднодоступном, что попасть туда без прямого владельца хозяина невозможно. Эту усадьбу также обслуживают мигранты из Средней Азии, в нее вложено столько денег, что она никогда не окупится, даже если хозяин будет возить гостей за большую плату.

Относительно честный способ изъятия земель у государства

– Собственники этих усадеб становятся хозяевами огромных прилегающих территорий. Одновременно с освоением происходит процесс присвоения, и, хотя этот процесс никак не оформляется де-юре, он очень жестко фиксируется де-факто. Никакую хозяйственную деятельность рядом с ними вести невозможно, «закон – тайга, медведь – прокурор», хотя никакими документами права собственности здесь не оформлены и не могут быть оформлены. Неформальные отношения становятся доминирующими, поскольку формальные здесь не выстроены. Пространство становится не пустым, не брошенным, оно становится собственным, – отметил Константин Григоричев.

По мнению исследователей, есть механизмы, которые позволяют таким способом присваивать территорию, не нарушая формально никакие законы. Один из способов – перегородить устье притока крупной реки под предлогом проведенного зарыбления и запрета на вылов рыбы. Река продолжает течь совершенно свободно, на берегу стоит большой плакат с предупреждением, и заплыть вверх по реке на лодке технически нельзя, как и обойти заграждение по берегу. Таким способом единственным владельцем реки становится владелец усадьбы, расположенной выше устья по течению. Если тем не менее кто-то сумеет пройти дальше, то вы столкнетесь с рабочими, которые строго спросят: куда вы идете и зачем? Мало того, что тут запрещена рыбалка, так ведь и охота тоже, потому что в лесу подкармливают кабанов.

И в итоге ловить рыбу, охотиться и жить на реке может только один человек – хозяин усадьбы и его гости. Труднодоступность из проклятия территории превращается в ресурс, который новые хозяева могут использовать в своих интересах, установив здесь новые отношения и новые правила жизни. «Хозяин земли» из фигуры речи и символа превращается в очень конкретный статус, подкрепленный новыми отношениями и с окружающими, и с властями. На первый взгляд происходит возрождение типичной сибирской заимки, но настоящая заимка была предназначена для временного проживания, всегда имела хозяйственное значение и не означала приватизацию территории. Это было место временного природопользования, которым при случае мог воспользоваться любой нуждающийся.

Ближайшим аналогом новых поселений в тайге Константин Григоричев считает ранчо в США во второй половине ХХ века. Они точно так же были придуманы и обустроены для рекреации, находились в удаленных местах и не имели экономического значения. Российские «ранчо», по мнению Константина Григоричева, стали местом возрождения или формирования в России статуса владельца пространства, хозяина земли. И в то же время местом формирования новой системы социальных отношений между такими хозяевами и их окружением.

Важные для любого из нас отношения с властями строятся даже не через взятки, а через символические жесты. Если новый хозяин заявляет: «Я возрождаю село», то никакой глава района не станет возражать против такого жеста. Более того, многие из таких хозяев восстанавливают в селах храмы и обращаются в епархии с просьбой благословить на восстановление селения и храма – и получают санкцию церкви. Таким способом не формально, но фактически легитимизируется существование нового поселения и новые права его владельца. Таким образом за пределами внимания СМИ, не получая отражения в статистике и официальных документах, происходит встречный оттоку населения процесс обратного заселения и повторного освоения труднодоступных территорий.

Масштабы и перспективы этого процесса трудно оценить, «исследования еще в процессе». В 2021 году ученые ИГУ (социологи и экологи) планируют провести совместную экспедицию, чтобы оценить последствия существования таких поселений. Для антропологов все это интересно еще и тем, что это пространство вне поля зрения государства. «Что говорит власть о таких территориях, о таких поселениях? Ничего. Ни плохого, ни хорошего; ни тактического, ни стратегического», – отмечает Константин Григоричев. Получается так, что, выезжая за пределы обжитых земель, человек выпадает из поля зрения государства и попадает в совершенно иную реальность, где нет законов и порядка, которые мы привыкли считать данностью. На территорию новых поселений очень трудно проникнуть постороннему – будь то случайный путешественник или ученый, да и представителю власти, окажись он там, будет непросто.

Никто, впрочем, и не думает, что государство сейчас будет заниматься этим вопросом как сколько-нибудь важным. С точки зрения обывателя, зарыбление и поддержание промысловых животных скорее хорошо, а ограничение доступа посторонних на «свою» территорию – плохо, но надо понимать, что никаких посторонних в тех местах просто нет. С государственной точки зрения попытки приватизировать землю, реки, а то и недра – плохо, но государству и других проблем хватает. Что будет дальше? Поживем – увидим.

Записал Борис Самойлов, «Байкальские вести».

Фото Алексея Кушниренко, «Байкальские вести».

На фото: Транссиб – сибирская дорога
жизни в современном варианте

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии