Классик «годной» литературы

Что иркутяне думают о Достоевском?

11 ноября исполнилось 200 лет со дня рождения классика мировой литературы Федора Михайловича Достоевского. Его называют исследователем страстей и настоящим психологом. Он открыл иностранцам «русскую душу», но придал ей флер загадки и безумия. Им пугают рядовых школьников, им восторгается эстетствующая молодежь.

О том, насколько актуален Федор Михайлович в XXI веке, размышляют иркутяне, которым было предложено ответить на следующие вопросы:

1. Какое место в вашем мировоззрении занимает Федор Михайлович?

2. Согласны ли вы с утверждением, что творчество Достоевского – это символ России, российской судьбы?

3. Как вы воспринимали произведения Достоевского, когда были школьником?

4. Как вы думаете, интересует ли «достоевщина» современную молодежь?

5. Согласны ли вы с расхожим, особенно за рубежом, мнением, что русская проза – это, прежде всего, Лев Толстой и Федор Достоевский?

6. На какое место в рейтинге российских / мировых писателей вы поставите Достоевского?

Александр Снарский, предприниматель, антиквар: «Достоевский как камертон»

1. В моем мировоззрении Федор Михайлович занимает чрезвычайно важное место единомышленника, что, учитывая сугубую, по нашим дням, маргинальность моих идейных пристрастий, весьма ценно (так как всякий человек должен же иметь хоть какого-то единомышленника). Еще Достоевский играет в моей идейности очень важную роль мировоззренческого камертона, это единственный, кажется, светский мыслитель, обнаруживая расхождение с мыслями которого (что бывает крайне редко) я зазнамо считаю себя неправым, а его правым. Не каждому в жизни попадается добрый наставник, мне повезло, и повезло вдвойне или даже втройне, поскольку этот наставник мой всегда со мной, учительство его не тяготит, и, наконец, оно не порождает во мне комплексов – быть учеником гения человечества никому не постыдно.

2. Идея символичности творчества Достоевского для российской судьбы и России вообще для меня малопонятна. Пушкин выше сапог, но Россия выше Пушкина, она, как наставляет нас Михаил Афанасьевич, не вмещается в шляпу, пусть даже это шляпа Достоевского. Федор Михайлович любит и знает Россию и русских, может мастерски обозначить какое-то явление как типично русское, например, «русских мальчиков» или веру в обретающегося где-то праведника… Но этим он отнюдь не исчерпывается. Достоевский добирается до общечеловеческих глубин, до тех горизонтов, где нелепо говорить о национальных судьбах.

3. Мое знакомство с Достоевским, как и у многих русских, началось в школьные годы с «Преступления и наказания». По счастью, мне пришла в голову нежданная мысль прочесть роман за год до того, как мы начали изучать его на уроке литературы. Уже на сне Раскольникова я был совершенно растерян, я не знал до того, что литература может быть таковой! По мере чтения романа я все пытался понять, зачем литераторы берутся за перо после Достоевского (признаться, я и теперь не всегда могу с полной уверенностью ответить на этот вопрос). Так я открыл для себя русскую литературу и литературу вообще. Подобные, пусть не столь яркие впечатления охватывали меня потом при первом чтении каждого крупного романа Достоевского. С тех пор я прочел все, что он написал, многое регулярно перечитываю, но теперь я в какой-то мере знаю, что ждать от Федора Михайловича. Несомненно, всякий раз открывается разное, как оно всегда и бывает, но такого кумулятивного эффекта, как в юности, теперь, конечно, не случается, а жаль.

4. Я не могу сказать, что интересно или неинтересно современной молодежи в массе, я обыкновенно не решаюсь на такие обобщения. Вообще, при случае всех этих рассуждений на тему молодежи мне вспоминается бесподобная Агнесса Ивановна из фильма «Курьер», которая заявила, что каждый день смотрит телевизор, прекрасно знает молодежь и считает, что «у нас замечательная молодежь, просто героическая», мне кажется, Агнесса Ивановна этим закрыла тему современной молодежи. Достоевский – это всегда сложный и объемный текст, и не у всякого (и не во всяком возрасте) есть желание и способность этот текст прочесть и понять. Было так при жизни писателя, было так во времена моей юности, остается это и теперь. У той части молодежи, что не чужда таких интеллектуальных упражнений, Достоевский вызывает интерес, а дальше – вопрос согласия или несогласия с его идеологией.

5–6. С расхожим мнением, особенно за рубежом, что русская проза – это прежде всего Толстой и Достоевский, я не согласен категорически, так как русская (и мировая) проза – это прежде всего Достоевский и все остальные. Я очень люблю и ценю русских литераторов, особенно мне милы Пушкин, Гоголь и Чехов, но сравнивать даже их с Достоевским я не решусь. Тут, правда, возникает другой вопрос: а литератор ли Достоевский? Не обманываемся ли мы формой изложения трактатов этого социально-религиозного философа? Если все же нет, не обманываемся и он литератор, то, на мой взгляд, он далеко отстоит от всех своих собратьев по перу.

Лариса Сулейманова, директор Иркутской областной государственной универсальной научной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского: «Достоевский как прививка гуманизма»

1. При всей сложности Достоевского как писателя, творца и человека, его творческое наследие, все эти высоты и бездны, которые, так или иначе, проявляются в его произведениях, – это самый честный рассказ Человека о себе самом. Самое откровенное, самое честное признание в подлости, гнусности, низости – с одной стороны. А с другой – невероятная ясность света, который свойствен человеку. Самой интересное, что обе эти стороны сосуществуют в любом человеке. Федор Михайлович постоянно демонстрирует это в своих произведениях. Герои всех прочитанных мною книг живут и развиваются вместе со мной. Однако герои книг Достоевского к такой категории персонажей не относятся. Они не становятся для меня живыми людьми, а остаются символами, метафорами, образцами чувств или поступков, каких-то примеров и вариантов выбора. Такой вот феномен, поэтому Ф.М. среди всех писателей стоит для меня особняком.   

2. Я бы не стала их отождествлять. Символ «русского» – да. Того, что я в себе называю «русским». При этом говорить о том, что я в этническом смысле являюсь русским человеком, я не могу точно. Но в плане цивилизационной самоидентификации – безусловно, да. Поэтому для меня герои Достоевского, фигура Достоевского как мыслителя – она однозначно часть русского мира. Насколько это совпадает с судьбой России, с нашей «национальной идеей» – я об этом всерьез не задумывалась.

3. Как ни странно, входом в «Преступление и наказание» для меня в юности стали рисунки Эрнста Неизвестного в издании 1955 года. Они помогли мне продвинуться в понимании Достоевского значительно дальше хрестоматийного штампа, который формируется по отношению к Ф.М. в школе. Книг из библиотек я никогда не воровала, не своровала и то издание, но до сих пор жалею об этом. Еще вспоминается повесть «Бедные люди». Сейчас даже сюжета не помню, однако школьницей после прочтения я плакала над книжкой навзрыд. В ней нет ничего такого, чего не было во всех остальных трудах Достоевского. Но именно это произведение вызвало во мне некий катарсис, когда «слезами очищается душа», как бы это банально ни звучало. Я физически увидела, каким человек может быть чудовищем. И какие-то вещи пришлось признать в себе. Для меня это, пожалуй, единственное откровение, непосредственное человеческое восприятие Достоевского. Все остальное – шаблон, символ, признание авторитета. То есть он для меня любимым писателем не стал, потому что чтение Достоевского – это огромный труд и большая боль.

4. Считаю, что Толстой и Достоевский – это не всё, что называют «русской прозой». Ведь Россию нельзя представить и без Чехова, Бунина, прозы Пушкина, без «Героя нашего времени» Лермонтова. В этом смысле Толстой и Достоевский – это, пожалуй, половина русской прозы для мировой аудитории, которую литературная традиция признает за нашими писателями. Недавно я прочла новость об американском ученом, в этом году выпустившем очередную книгу исследований о Достоевском. Американец всю свою жизнь посвятил исследованию жизни и творчества Федора Михайловича. Думаю, одно это говорит о том, какое место российский классик занимает в мировой культуре. 

5. Думаю, что совсем не интересует. То есть наверняка молодежь интересуется схожими вопросами, те же самые «высоты» и «бездны» никуда не делись. Но чтение Достоевского – это огромный труд, тяжелые тексты, страшные вопросы к себе. Увидеть себя таким, какой ты есть, – это очень большая работа. Мне кажется, что Достоевского нужно прописывать как лекарство, как некую прививку гуманизма для молодых.

Записал Вадим Мельников, «Байкальские вести», ИА «Альтаир»

Окончание следует