Иркутск, 1931–1935: мост-памятник, взорвали собор, каким мог быть серый дом

«Байкальские вести» продолжают рассказ об истории областного центра, стартовавший год назад

В июле 1931-го в Иркутске хоронили начальника управления милиции Восточно-Сибирского края Фрица Крумина. Газеты написали, что он геройски пал в схватке с крупной бандой. Но по факту погиб 39-летний почетный работник ВЧК-ОГПУ при ликвидации крестьянского бунта. Против коллективизации в крае восстали бывшие красные партизаны, которые когда-то бились за установление советской власти. Партизанам было сложно понять, что после ее победы совсем не их интересы находятся в актуальной повестке. В период фор­сированной индустриализации свойственное крестьянам собственничество надо было особенно жестоко давить. Материалы о Крумине, видимо, передали в открытый в здании иркутской синагоги музей при клубе милиции. 

Борьба с религией

Уже не те времена, когда рабочие могли быть православными и отказываться работать в Пасху. В марте 1932-го прошел первый краевой съезд безбожников. Храмам находят иное применение. Так, например, во Входо-Иерусалимской церкви краевая милиция разместила склад. Для рабочих, прибывших на строительство авиационного завода (которому вскоре присвоили имя Сталина), отдали помещения Вознесенского мужского монастыря (первый самолет собрали в ночь на новый, 1935 год). Трест «Торгстрой» снес памятник архитектуры XVIII–XIX веков – зда­ния Архиерейского дома и церковной ограды – для освобождения площадки под строительство хлебозавода. Крестовоздвиженская церковь пе­редана под антирелигиозный музей. На углу Карла Маркса и Пролетарской, в сквере, разбитом на месте снесен­ной часовни Христа Спасителя, установлен горельеф Ленина, который позже прозвала «башкой» не почитавшая и советских святынь неформальная молодежь.

Интересна история обретения этой фигуры. Историк и краевед Юрий Колмаков, представитель уникальной летописной культуры Иркутска (родившийся, кстати, в 1930-м), сообщил в своем труде «Иркутская летопись, 1661–1940 годы», что скульптуру обнаружили во дворе «Сельхозснаба» на улице Красной Звезды (Сухэ-Батора), упакованную в ящик. Но журналисты в то время решили не упоминать, что гранитный Ильич пребывал в таком низменном положении, и сделали упор на поразительной силе впечатления от изваянного образа. Автора его определяли долго, выдвигая самые фантастические версии (наиболее убедительная – это работа знаменитого Сергея Меркурова).

Иркутский горсовет (которому, к слову, в рассматриваемый период бдительно исправляли линию партии) принимает постановление, позднее утвержденное Восточно-Сибирским крайисполкомом (тоже проштрафившимся с линией), о переоборудовании Иерусалимского кладби­ща под парк культуры и отдыха. Правда, это решение реализовали уже в 50-е, тем не менее в сентябре 1934-го на территории кладбища поставили парашютную вышку имени Восточно-Сибирского комсомола. Только за первые девять месяцев с нее спрыгнули около четырех тысяч человек, а снесли вышку уже в 1986-м. В помещении клуба народного питания (угол Карла Маркса и 3-й Красноармейской, ныне Грязнова) состоялась демонстрация научно-показательной панорамы «Первый московский крема­торий».

Переданную Гидропорту Знаменскую церковь решили ликвидировать, а прах и памятники декабристов, а также Григория Шелихова, по энергичному выражению того времени, куда-то «перебросить». От этого плана все-таки отказались, а вот построенный в 1895 году Иркутский кафедральный собор на пять тысяч прихожан, достигавший в высоту 20-этажного дома, уничтожили в августе 1932 года. «На паперти Старого собора [Богоявленского] толпились старухи и нищие, должно быть, со всего города. В смятении и ужасе смотрели они на пятиглавую громаду соборной церкви. С берега открывался весь собор, не было видно только одного купола на фронтальной стороне. Над церковью уже постарались – в ней давно не справляли служб, – наверху центрального купола зияли щели окон, в них кое-где посверкивали обломки разбитых стекол. И все же собор выглядел несокрушимой махиной. Коричневый цвет придавал ему мрачный вид, утяжелял стены. Обеспокоенные стрижи кружились над своими гнездами – ими были сплошь облеплены карнизы и выступы куполов. Воздух оглашался их криками...» – так вспоминал в своей повести мгновения перед первым из двух взрывов Дмитрий Сергеев, в детстве ставший свидетелем разрушения храма. Битым кирпичом уровень площади подняли на метр. Щебня хватило и на отсыпку подъездного пути к мосту через Ангару...

Коллективный подвиг

А поскольку эта площадь, получившая в 1935-м очередное имя (Сергея Кирова), так важна для Иркутска с начала его истории, то с ней соотнесли и новый мост через Ангару (решение о его строительстве горсовет принял в 1930-м). Так вот, специалисты подсчитали, что использованного для моста бетона хватит, чтобы насыпать на площади слой толщиной в четырехэтажный дом. Возведение такого железобетонного монолитного объекта было на то время единственным в СССР. Деньги на строительство, помимо прочего, потратили и те, что были собраны на памятник Ленину, их перенаправили после просьбы Надежды Крупской не уходить «во внешнее почитание его личности».

...Да, это было большое дело, к которому до того город столько раз безуспешно подступался. Для строителей моста на левом берегу Ангары выстроили городок с магазинами, клубом, детским садом и школой (а дома, мешавшие процессу, снесли). Общежитие и столовую устроили в также закрытой к тому времени Троицкой церкви. В работах было задействовано в разное время до двух тысяч человек. Они приезжали в том числе из деревень. И в современных условиях подобные проекты сложны для воплощения, что уж говорить о тридцатых годах! Это позже в распоряжении строителей появились камнедробилки, бетономешалки, котельное оборудование, электрогенераторы, а вначале главным вооружением были лопаты, молотки, ведра, ручные вагонетки... Транспорт сперва – конный. Работали почти круглосуточно и невзирая на сезоны.

Дело усугублялось тем, что тогда еще не было плотины, усмирившей строптивый нрав Ангары. Река из-за широкого продольного уклона имела большую скорость течения и не могла быстро замерзать – лед нарастал постепенно, со дна, поднимался, образуя шугу. Она уходила под успевшую намерзнуть кромку сверху, образовывая «зажоры», вода поднималась и подтапливала целые кварталы Иркутска – обычно в январе.

Кстати, город, до того раз за разом почти безропотно это терпевший, теперь пытался противостоять. В январе 1933-го при очередной угрозе были мобилизованы 500 коммунистов и комсомольцев, которые возвели ледяную дамбу объемом в пять десятиэтажных домов по сто квартир, которая, хоть и была прорвана в трех местах, в целом устояла...

...Самой трудной задачей при строительстве моста была установка речных опор. Сначала на дно реки опускали ряжи – срубы с двойными стенками, наполненными бутом, и крепили к якорям. Когда срубы достигали дна, их засыпали гравием. На появившихся таким образом искусственных островах ставили железобетонные кессоны – их огромные «стаканы» опускались в реку вверх дном. Через кессон гравий вынимали, потом его камеру заполняли бетоном. Люди в кессонах работали по два часа – давление там было более чем вдвое выше обычного. Так вырастали опоры моста – быки. Их потом облицевали гранитными плитами. Опоры соединили железобетонными арками. Мост испытывали статически и динамически: груженными песком автомобилями с прицепами и с помощью танка, обвешанного металлическими болванками.

По сохранившимся данным, при столь сложных условиях работы не было ни одного несчастного случая со смертельным исходом. Зато никто уже не посчитает жертв репрессий, пик которых в стране пришелся на 1937-й, наступивший за годом открытия моста в Иркутске, особенно жертв из числа рядовых строителей. Да и только руководителей с громкими именами, окончивших жизни в 30-е, не перечислишь – проще назвать счастливо избежавших большой мясорубки. Так, если не поминать наркома путей сообщения Лазаря Кагановича, которому суждено было увидеть по телевизору падение строя, продолжил карьеру – начальником Мостотреста – руководитель строительства моста    Николай Холин. А вот его предшественника на названном новом посту, Макара Киеню, расстреляли. Как и одного из главных   инженеров строительства Матвея Райхбаума, внесшего в работу большой вклад, и бывшего руководителя Востсибстройобъединения Александра Андрейчика, начинавшего возведение моста. Репрессировали и Эдуарда Краснопольского, который был заместителем главного инженера (есть данные, что подобную судьбу разделили почти все задействованные в строительстве поляки). Как вспоминают потомки Краснопольского, его жену и дочь выгнали из квартиры на Вузовской Набережной (ныне бульвар Гагарина), имущество опечатали. Они поселились в подвале, голодали. Ядвигу отчислили из университета как дочь врага народа. Самого Краснопольского не расстреляли, но он умер от туберкулеза. Сколько их было, подобных трагедий…

Кстати, многих инженеров – строителей моста через Ангару судили именно за вредительство, якобы он не простоит долго. Так что мост, который служит до сих пор, действительно стал памятником – в том числе своим безвинно пострадавшим создателям.

Планы и реальность

Архитектор Глазковского моста – один из авторов мавзолея Ленина и трибун на Красной площади в Москве Исидор Француз. По мысли Кагановича, мост в Иркутске сооружался как памятник эпохе, и оформить его должны были четырьмя скульптурными группами. Проект этот разработали, но по каким-то причинам четыре белые прямоугольные колонны, предназначенные для задуманных в центре каждой композиции красноармейца, партизана, крестьянина и рабочего, так и остались пустыми.

Кстати, и так и не воплощенный памятник Ленину на площади имени Сергея Кирова собирались украсить барельефами, отображающими этапы борьбы за власть Советов. Не дошли руки и до задуманного в саду имени Парижской коммуны памятника в ознаменование 15-летия освобождения Сибири от белых.

К числу так и не реализованных начинаний относится и помпезный Дом Советов, который первоначально собирались строить на месте взорванного Казанского собора. Объявили всесоюзный конкурс проектов. Выбранное здание, задуманное не уступающим по красоте и размаху снесенному, – хотя, конечно, в совершенно другом стиле и с другим назначением – должно было раскрываться к площади полукружием, с парадным вестибюлем, с конными скульптурными группами при входе и на парапете, с конференц-залом, обращенным в сторону парка на набережной Ангары. Но началась кампания по борьбе с архитектурными излишествами, и краевая власть решила не шиковать...

А более глобальные планы позже перечеркнула война. Так, в апреле 1934-го из Москвы приехала планировочная бригада «Гипрогора» РСФСР (учреждения, созданного для проектирования генпланов городов и рабочих поселков). Результатом стали плановые задания насчет будущего «большого Иркутска». В развитии города намечались две очереди. Первая – до постройки Байкальской плотины и ГЭС у деревни Разводной, что могло быть осуществлено примерно в 1943–1944 годах. Вторая – после постройки плотины: организация порта и проведение железной дороги через Ангару. А также создание группы энергетических производств: на пра­вом берегу – электрометаллургического, в районе Разводной, на левом – алю­миниевого, в районе Кузьмихи, и цементного заводов. Около плотины наметили лесогавань и лесокомбинат. В районе Свердловского предместья предполагалось строительство городка для вузов. Предусматривалось озеленить и осушить пойму Иркута. Дома отдыха и санатории расположить в долине Каи. Население Иркутска через 15 лет должно было достигнуть 600 тысяч.

Часть из наме­ченного реализовали уже в послевоенное время, но в целом развитие города пошло по другому плану. Кстати, в 1931-м звучало даже предложение переименовать Иркутск... в Ворошиловск (когда глава военного ведомства СССР Климент Ворошилов приезжал в столицу Восточной Сибири). Правда, развивать эту инициативу партийные органы не стали.

В 1932-м в Иркутске появилось звуковое кино (первым таким фильмом стала лента «Златые горы» с музыкой Дмитрия Шостаковича про события в 1914 году на одном из петроградских заводов). В этом же году функционируют высшие учебные заведения: Восточно-Сибирский и Коммунистический университеты, академия золотопромышленности, а также институты – медицинский, финансово-экономический, горный, педагогический, советского строительства, права, снабжения, железнодорожный, пушно-сырьевой, ветеринарный, торговли. Готовится к открытию сельскохозяйственный. В 1930-м создана авиационно-техническая школа, которая в 1934-м получает статус Иркутского военного авиационного технического училища (ИВАТУ). Готовится строительство мясоком­бината, вводится макаронная фабрика, которая будет потом кормить, кроме гражданского населения, несколько поколений бойцов. Вступает в строй шлакобетонный за­вод производительностью, в пересчете на красный кирпич, пять миллионов штук в год. Первая в Восточной Сибири трикотажная фабрика «Пролетарий» начала выпуск про­дукции в здании бывшей биржи труда (угол улиц Красного Восста­ния и 5-й Армии).

Отменена введенная в 1928-м карточная система снабжения. Начато строительство комплекса зданий акушерско-гинекологической больницы (ныне горбольница № 1), ее проектировали московские архитекторы. Установлены первые светофоры: у магазина «Динамо» (угол Карла Маркса и Урицкого), у крайкома ВКП(б) (угол Красной Звезды (Сухэ-Батора) и Карла Маркса) и у Дворца труда (угол Ленина и Карла Маркса).

В городе появилось такси. История сохранила даже имя первого в Иркутске таксиста – Хрисанф Алексеевич Турутанов! Для увековечения очередного списка громких имен и понятий в 1934 году в городе происходит «вторая топонимическая революция», правда, для части переименованных улиц новые названия тоже были не окончательными.

В 1933-м в Иркутске впервые организована скорая помощь – это запряженная в тарантас лошадь. В 1935-м «Восточно-Сибирская правда» бьет тревогу: работа новой службы находится на дореволюционном уровне. К снятому с поезда красноармейцу приехали через полтора часа, так как развалилась повозка. На обратном пути старая изработанная лошадь упала, и ее поднимали прохожие... Беременной, не дождавшейся медиков, пришлось разрешаться от бремени дома. «Преждевременные роды – вещь неприятная и опасная. Но бывают рождения со значительным опозданием. У нас, например, создается справедливое подозрение: а не запоздали ли родиться тт. Дьяченко, Маркин и администрация больницы, лет этак на сто, когда, во времена Земляник и Гибнеров из богоугодных заведений, все описанное являлось неизбежным злом российского захолустья?» – задается вопросом автор материала.  

Наталья Антипина, «Байкальские вести».

На фото: Так мог бы выглядеть в Иркутске фасад нынешнего 
серого дома (хотя кто б его тогда так называл!), если бы
не разразившаяся некстати кампания по борьбе с излишествами;

В ноябре 2021-го исполнилось 85 лет с того момента,
как был открыт мост через Ангару; 

Вырезка из газеты 1936 года;

Редкий кадр: старый понтонный, Николаевский, и новый мост – 
имени Ленина;

Казанский кафедральный собор был безусловной архитектурной
доминантой города;

Опускание кессона № 1, июнь 1933-го;

На углу нынешних Карла Маркса и Пролетарской раньше была часовня;

По каким-то причинам предназначенные для скульптурных
групп четыре белые прямоугольные колонны у старого (Глазковского)
моста так и остались пустыми. В центре групп должны были
расположиться красноармеец, партизан, крестьянин и рабочий; 

Трест «Торгстрой» снес памятник архитектуры XVIII–XIX веков –
здания Архиерейского дома и церковной ограды – для освобождения
площадки под строительство хлебозавода

Продолжение следует.