Иркутск, 1851–1860: противоречивый и великий Муравьев-Амурский, дуэль с общероссийским резонансом, первая газета

Николай Муравьев-Амурский был генерал-губернатором Восточной Сибири с 1847 по 1861 год – 14 лет. Начальником одной из самых обширных областей России Николай Николаевич (тогда еще не граф и не Амурский) стал, когда ему едва исполнилось 38. Его коллега, генерал-губернатор Западной Сибири Петр Горчаков, которому было на тот момент под 60, пробасил по поводу поразившего всех назначения: «Мальчишка!»...

Вот это размах!

…После окончания с золотой медалью Пажеского корпуса Николай Муравьев шел обычным путем боевых офицеров. Русско-турецкая война, операции в Польше, затем на Кавказе... В 32 года уже был генерал-майором, но из-за ранений ушел в отставку. В 1844 году Муравьев уехал подлечиться на воды, а на обратном пути заглянул в Париж. Встретил там свою Катрин, девушку из родовитой семьи с фамильным замком. У Муравьева не было ничего, что можно было положить к ногам красавицы. И он не стал предлагать мадемуазель де Ришемон просто руку и сердце. Но уже в следующем году Муравьева назначили тульским генерал-губернатором. Катрин, получив письмо, сразу приехала в неведомую Россию. Через несколько месяцев Николай Николаевич сопровождал проезжавшего по Тульской губернии Николая I. В избе старосты села Сергиевского император предложил налить две рюмки водки и, поднявши свою, произнес: «Поздравляю тебя, генерал. Отныне ты – губернатор Восточной Сибири».

Исследователи преобразовательной деятельности Муравьева на посту генерал-губернатора неизменно удивляются ее размаху: она охватила практически все сферы управления и общественной жизни. Одной из своих миссий он считал борьбу с коррупцией и взятками. И пусть искоренить их ему не удалось, Муравьев уж точно доказал, что этому дракону может противостоять один человек. А что касается личного счета, то здесь Николай Николаевич точно оказался даже сильнее дракона: его собственное состояние за годы в Сибири не увеличилось, и это при его полномочиях и крутом, чего уж тут скрывать, нраве. Муравьев всю жизнь прожил в казенных квартирах, только на жалованье и после отставки жил на очень ограниченные средства... 

Энергичный начальник края, будучи человеком полным идей, искал таких же соратников. Доказавший доступность устья Амура для морских судов молодой флотский офицер Геннадий Невельской с его инициативой завладеть Амурским лиманом и открыть наконец России выход к Тихому океану, нашел высокопоставленного единомышленника. Идея произвела на генерал-губернатора потрясающее действие: это размах! Встретив сопротивление в столице, Муравьев добивался личных встреч с Николаем I. «Время не ждет, ваше величество! Иностранные державы могут опередить нас». Россия ждала возвращения потерянного более чем полтора века назад Приамурья, к тому же его недоступность усугубилась растущим интересом Европы к Азиатско-Тихоокеанскому региону.

…В январе 1854 года генерал-губернатор вернулся в Сибирь с бумагой, давшей ему полномочия вести переговоры с пекинским трибуналом по вопросу о границе. Причем Муравьев, чтобы поставить и Китай, и Европу перед фактом колонизации, начал заселять приамурские земли раньше, чем начались эти переговоры.

Уже весной 1854-го состоялся первый сплав в устье Амура. Флотилия из пароходов, барж, плотов, лодок, растянувшись на несколько верст, везла людей, скарб, стройматериалы, скот, зерно, муку… А еще – пушки, боеприпасы, амуницию. Возникли укрепления, ставшие потом форпостами России на Дальнем Востоке: Хабаровск, Владивосток, Благовещенск. События обошлись без порохового дыма, допускать который восточносибирскому генерал-губернатору запретил император.

В мае 1858-го в небольшом городке Айгуне был подписан эпохальный для России договор. И хотя к России тогда отошло только левобережное Приамурье – нынешняя территория Амурской области, а также южной и центральной частей Хабаровского края, это был принципиальный перелом ситуации.

Говоря о блестящей дипломатической победе Николая Муравьева-Амурского, нужно обязательно называть и ее продолжателя – Николая Игнатьева. Дело в том, что пусть и ослабленная, но себе на уме Цинская империя тянула с ратификацией Айгунского договора (ведь он пока был подписан с обеих сторон лишь губернаторами). И к затаившим невесть какие планы соседям отправили 27-летнего дипломата. Николай Павлович, используя в том числе методы в духе Джеймса Бонда, сумел выиграть эту важнейшую партию для России за одним картежным столом с Китаем, Францией и Англией. В итоге в 1860 году в Пекине не только был утвержден как полагается Айгунский договор, но и границу провели по китайскому берегу Амура, Уссури, а также по протоке Казакевичева. Реки, включая фарватер и острова, стали российскими.

Удивительно, но именно во взаимоотношениях с китайской стороной, с ее предпочтением сообщества перед индивидом, огромную роль, если говорить об интересах России, сыграли именно личности. Взять хоть Федора Головина, хоть Савву Владиславича-Рагузинского, хоть Николая Муравьева-Амурского, хоть Николая Игнатьева...

«Многие были недовольны Муравьевым, а как он уехал, вот тут-то мы и сгоревали»

Большую часть периода полномочий Муравьева-Амурского гражданским и одновременно военным губернатором Иркутска был не наделенный большими способностями, но энергичный Карл Венцель. Наряду с выполнением прямых обязанностей он был избран на общественных началах председатель­ствующим в Восточно-Сибирском отделе Русского географического общества. Карл Карлович был помощником своего патрона, в том числе в организации амурских экспедиций. Преемник Венцеля Петр Извольский управлял недолго, с 1860 по 1862-й, запомнившись особенным вниманием к народному образованию.

По инициативе Петра Александровича открыли несколько (правда, проработавших недолго) воскресных школ не только в Иркутске, но и в Балаганске и Нижнеудинске – за бес­платное преподавание взялись учителя гимназии, дамы общества и ученики стар­ших классов. При со­действии Извольского в 1860-м открылось Иркутское женское учи­лище.

Но главный вклад в дело просвещения в Восточной Сибири сделал, безусловно, сам Муравьев. При его покровительстве в Иркутске появилась традиция проведения публичных лекций, в бурятских улусах стали преподавать русский язык. Первый бурятский ученый Доржи Банзаров начал свою карьеру в администрации генерал-губернатора.

Вера простого люда в справедливость Муравьева была непререкаема: в сложных случаях единственным выходом было «пойду к Графу!». Но если народ был очарован начальником края, в том числе его доступностью, то чиновников и купцов ждали сложные времена. Наиболее коррумпированных из числа первых Николай Николаевич уволил, с всегда имевшими много власти в Сибири вторыми боролся. Фигура Муравьева отражена даже в фольклоре, как, например, в одном из сказаний казаков: «Грозен был батюшка Муравьев в гневе, любил правду, а вранья не терпел… Справедливый был, но горяч да грозен в гневе, не приведи Бог, а правда у него для всех равна была». 

Впрочем, со временем с купцами, золотопромышленниками, откупщиками наладилось сотрудничество – без их пожертвований было не обойтись в освоении Приамурья, ведь государство в этом вопросе было прижимисто. «Многие были недовольны Муравьевым, а как он уехал, вот тут-то мы и сгоревали», – написал потом купец Прокопий Пахолков.

Не менее противоречивые взаимоотношения складывались у Муравьева-Амурского с интеллигенцией. С одной стороны, он был близок со многими декабристами (хотя число их редело – кто-то умирал, кто-то уезжал «в Россию», как Волконские, после амнистии). С другой стороны – в числе ярых противников не только деспотизма, но и амурских проектов Муравьева был находившийся в Забайкалье декабрист Дмитрий Завалишин, попортивший немало нервов генерал-губернатору.

Муравьев же стоял у истоков первой печатной периодической газеты в Иркутске (и в Восточной Сибири). 16 мая 1857 года здесь вышел первый номер «Иркутских губернских ведомостей» – и они же потом обратили против начинаний Муравьева-Амурского свое перо. Как и возникшая тремя годами позже тоже не без помощи генерал-губернатора первая частная газета «Амур». Причем ведь именно Николай Николаевич и дал изданию посыл свободы, назначив редактором «Ведомостей» ссыльного петрашевца Николая Спешнева. Редакция прямо призывала своих читателей к полемике. И посыпались письма с жалобами – сотрудников газеты даже стали называть «барабанщиками черни»…

Вообще, запрос на активную общественную жизнь в Иркутске был высокий, и кто знает, сформировался бы он без деспотичного, но всегда представлявшего собой эпицентр событий генерал-губернатора? К примеру, в 1860 году в Иркутске выписывали 713 экземпляров газет и журналов 71 названия. Читали их мещане и купцы, служащие и духовенство. В отдельно взятом Иркутске подписчиков «Современника» было больше, чем во всей двухмиллионной Вятской губернии... Но при этом Муравьев-Амурский был противником идеи открыть в Иркутске университет: таковой воспринимался генерал-губернатором как рассадник местничества и неповиновения, о чем и было поведано в записке Александру II. Университет все-таки открыли, но в следующем веке…  

Роковой выстрел

И вот если прославившее Муравьева решение амурского вопроса случилось без выстрелов, то негативную роль в его карьере сыграл выстрел, прозвучавший ранним утром 16 апреля 1859 года в Иркутске на горе за Кокуевской заимкой (то есть в нынешнем районе парка музея-усадьбы Владимира Сукачева на углу Советской и Декабрьских Событий). Случилась первая в Сибири дуэль. Сошлись чинов­ники Главного управления Восточной Сибири Федор Беклемишев и Михаил Неклюдов. Эта был не просто личный конфликт, а столкновение двух противоположных лагерей, на которые разделились иркутские чиновники и общественность…

Николай Муравьев-Амурский, сам назначенный на высокую должность в молодом для нее возрасте, благоволил к легкой на подъем молодежи и, кроме того, отдавал явное преимущество приезжим либо выучившимся в Центральной России. Были среди них честные, честолюбивые, энергичные. Но немало и соблазнившихся возможностью чинов, наград, доходных мест детей и родственников са­новников и аристократов. Последние скатывались в самоуправство и безнаказанность. Местные жители называли их «навозными»... А Муравьев своей команде верил, считая все обвинения нападками идейных врагов.

Представитель старинного дворянского рода Неклюдов прибыл на службу в Иркутск в апреле 1858-го. Несмотря на происхождение, он избегал сближения с «золотой молодежью». А потом заявил, что «обнаружит все злодеяния, бесчеловечье, грабеж Беклемишева и других лю­бимцев». В ответ молодого чиновника принялись травить. Тот обратился за защитой к губернатору Венцелю, но у того ситуацию разрулить не хватило мудрости. Не дали Неклюдову и уехать в столицу, к чему приложил руку сам полицмейстер. В конце концов доведенный до крайности Неклюдов порядочно помял главного своего врага, и последовала дуэль, более похожая на прямое убийство. Похороны жертвы были самыми массовыми за всю почти двухсотлетнюю историю Иркутска. К этому охотно приложил руку еще один главный оппонент Муравьева-Амурского – находившийся в Иркутске на поселении Михаил Буташевич-Петрашевский, за участие в вольнодумных «пятницах» которого отправился на каторгу Федор Достоевский (а ведь вначале Петрашевский даже жил в доме генерал-губернатора).

Вопреки церковному положению, воспрещавшему отпевать убитых на дуэли, полиция, как бы признавая Неклюдова убитым, распорядилась его отпеть. В родительский день могила была покрыта цветами, хотя в Иркутске у погибшего не было ни родных, ни друзей. И в последу­ющие недели на столбах в городе появлялись надписи «В Иркутске завелась шайка убийц – любимцев Муравьева»...

История имела далеко идущие последствия (кстати, генерал-губернатор назначил следователем Петра Успенского, который еще при Вильгельме Руперте сыграл роковую роль в судьбе декабриста Михаила Лунина, сказавшего об Успенском: «Таких людей не убивают, а бьют»). Эта дуэль вызвала интерес по всей России, войдя в сборник «Русские уголовные процессы», причем автор поставил ее в один ряд с описанием дуэлей Пушкина и Лермонтова...

…В 1861 году граф Муравьев-Амурский, снова не поладив с петербургским начальством, вышел в отставку. В 52 года. Несмотря на противоречивость долгого правления, провожал Николая Николаевича почти весь Иркутск (с большой грустью прощались с ним и на Дальнем Востоке). «Тут были и мундиры, и ремесленники со значками, и фраки, и сюртуки, и крестьяне, прибывшие из окрестных деревень, и инородцы, и казаки»…

Следующие двадцать лет, живя с любимой супругой Екатериной Николаевной, всегда успокаивавшей его горячий нрав, в ее родной Франции, Муравьев-Амурский все ждал, что о нем вспомнят: «В Россию меня не зовут, даже говорят, там совсем не желают скорого моего возвращения». В 1877 году, когда начиналась Русско-турецкая война, генерал сам явился в Петербург, чтобы предложить себя правительству, но уехал ни с чем…

Наталья Антипина, «Байкальские вести»

На фото: Николай Муравьев-Амурский с супругой
Екатериной Николаевной, урожденной Катрин де Ришемон;

Почти сразу после удивительной дипломатической
операции Михаил Игнатьев уехал в Петербург и закрутил
роман с первой красавицей – княгиней Голицыной,
которая родила ему шестерых детей;

Геннадий Невельской 

Продолжение следует.