Летное происшествие

Иркутская авиакатастрофа 1976 года: как это было

Появление в 1956 году в европейских столицах первых образцов пассажирского самолета Ту-104 на реактивной тяге стало мировой сенсацией. В печати гремели бравурные марши. Еще бы! Советская авиация впереди планеты всей! Самолеты английского конкурента «Комет», имевшие вредную привычку разваливаться в воздухе по причине накопления усталости металла, сняты с производства; американцы, трудившиеся над лайнером фирмы «Боинг», опять остались позади. За создание Ту-104 коллектив КБ А.Н. Туполева получил Ленинскую премию, но неприятные сюрпризы один за другим поджидали гордость отечественной авиации. Поясним наперед, что в СССР термин «авиационная катастрофа» в официальных документах и печатных изданиях не допускался. Если и случались события подобного рода, то для общественности они замалчивались или трактовались как «летные происшествия». Об одном из них и пойдет речь. История из уст участника.

Дикий ужас

Девятого февраля 1976 года сотрудник УКСа Иркутского аэропорта Алексей Макавеев, ведавший вопросами снабжения, рейсом самолета ТУ-104, бортовой номер 42327, отбывал в командировку в славный город Ленинград. Снабженец охотно мотался во все концы Союза, выбивая отпущенные Госснабом лимиты и фонды. Так и на сей раз он уже расположился в правом ряду первого салона, когда пассажир с левой стороны попросил его поменяться местами. Долгими часами полета ему хотелось составить компанию с товарищами на троих, а по правому ряду, как специально для них, один к одному стояли три кресла, тогда как по левому только два. Алексей согласился, отчего бы не пойти навстречу дружкам-приятелям, пусть общаются себе в удовольствие.

Устроившись у иллюминатора, Алексей застегнул ремни и машинально взглянул на часы. Стрелки указывали восемь утра. Моторы уже начинали предстартовый разгон. Бортпроводница, стройная и миловидная, сияющая ослепительной улыбкой, разносила леденцы, с помощью которых у пассажиров при взлете выравнивались перепады атмосферного давления, снимая боль в ушах. Грохот двигателей достиг максимальных децибел, самолет дрогнул и, набирая скорость, понесся по взлетной полосе. Разбег, ускорение, и пассажиры ощутили момент отрыва от земли. Взлет и крутой разворот. Пожалуй, слишком крутой, хотя каждый пилот своими маневрами выводит самолет на нужный маршрут.

В том рейсе самолет был укомплектован штатно, на сто пятнадцать пассажиров, хотя позже просочились сведения о том, что пятерых подсадили без мест, двоих из них разместили в туалете, больше некуда. При наборе высоты в тридцать-сорок метров самолет начал ее терять, принял неуправляемый правый крен и через семь секунд полета зацепился крылом за бетонную полосу. Кроме того, возникла угроза столкновения с приземлившимся самолетом ТУ-154 северокорейской авиакомпании. Оказавшись в зоне опасности, командир «корейца», летчик Кравченко, дал двигателю режим «на взлет», резко ускорился и ушел от столкновения, хотя и получил от обломков аварийного самолета вмятины и повреждения по правому борту.

Дальше летели недолго. Через девяносто метров самолет ударился о бетонную полосу носовой частью и тут же о блоки ограждений, отчего консоль левого крыла размером в полтора метра отлетела вперед на шестьдесят метров. Пассажиры, уснувшие перед взлетом, начали просыпаться. Тем не менее полет продолжался, теперь уже над понижающейся местностью, пока на расстоянии трехсот двадцати метров от места первого касания не произошла окончательная «жесткая посадка». Фюзеляж машины раскололся на три части. Наибольшие разрушения пришлись на кабину и среднюю часть корпуса. Можно ли себе представить, что творилось внутри?

Внутреннее оборудование разом превратилось в груду обломков и искореженных конструкций, и это месиво вперемешку с человеческими телами и багажом устремилось в переднюю часть самолета, сметая все на своем пути. Еще до крушения в самолете погас свет, это бортмеханик Н. Коншин во избежание взрыва и пожара успел отключить топливную систему. Для экипажа и многих пассажиров прелести воздушного полета мгновенно окончились летальным исходом. Даже испугаться не успели. Другие зыркали в темноте ошалевшими глазами, пытаясь понять, что за преисподняя поглощает их. Пассажиров сносило по конвейеру в тартарары, кого-то сбрасывало через образовавшийся разлом на снежное поле, где сверху накатывала задняя часть фюзеляжа и давила все то, что еще не было раздавлено.

Макавеева, находившегося в первом салоне самолета, далеко не унесло. От страшного удара он потерял сознание и очнулся от холода, когда за бортом начинало светать. Морозило ногу, с которой при столкновении силой инерции сорвало сапог финского производства, плотно застегнутый на молнию. Другая нога оставалась в сапоге, но была чем-то придавлена. Краем глаза видел, что новенький костюм разодран в клочья. Алексей был парень щеголеватый, стройный, с военной выправкой, любил модную одежду, доступную для работников аэропорта. Значит, авария. Главное, жив. Странно, что боли почти не было, просто тело чужое.

Большие неудобства доставлял лежавший на нем мужчина, который до крушения занимал соседнее место в кресле под буквой «Б». Мужчина тяжело стонал, теплая кровь с его лица и шеи заливала Макавееву рот, затекала под ворот, скапливаясь под спиной, густая, липкая и пахучая. Было противно, к горлу подступала тошнота, грудь стянута обручем, каждый вдох давался с трудом. Алексей с трудом повернул голову в сторону, к свету, и голова соседа припала плотнее, щека к щеке. Он все еще стонал, дышал хрипло, неровно и с каким-то бульканьем не то в горле, не то в груди. Потом все затихло, ни стонов, ни хрипов, ни бульканий. Окоченела нога. Мужчина замер, недвижный и тяжелый. Не жилец. «Дикий ужас», – пронеслось в сознании Алексея, и он опять впал в бесчувствие.

Спасательные работы начались быстро. Самолет рухнул на глазах персонала аэропорта, в нескольких сотнях метров от ограждения взлетного поля. Съехалась техника, машины скорой, сбежались работники аэропорта и спасатели. Поначалу из самолета выносили живых и полуживых людей. С Макавеева стащили мужчину, и ему стало свободнее. Когда он снова очнулся, то соседа не было, как не было и спасателей. Утащили не того, вместо живого – мертвого. Оставалось ждать.

Алексей с жадностью вдыхал воздух, пытаясь осмыслить случившееся. Боли он все еще не ощущал, лишь абсолютная беспомощность сковала тело да туманное сознание фиксировало обстановку. Падение на взлете. Счастливое стечение обстоятельств, сохранившее ему жизнь. Это пассажир, пересевший к товарищам, освободил кресло, оказавшееся в зоне относительной безопасности. Вот она, неразлучная троица, лежит бездыханной справа. Все вместе, как и хотели. Еле дотянувшись, стер с челюсти ошметки спекшейся крови, чужой или своей. Когда же придут за ним? Надо было собраться с силами, кого-то позвать, похоже, вокруг остались только те, кому место в морге. Донимал холод. Зима стояла крепкой.

Скособочив голову, пытался следить через разлом за обстановкой на поле. Проходили редкие люди, и не близко. Основные действия спасателей развернулись с противоположного борта, накрененного к земле. Но вот мелькнула первая ласточка, это деловито прошагал майор Каюта, товарищ по работе, появилась хоть какая-то надежда к высвобождению. Прошагал и исчез, будто его и не было. И не позвать, и звука слабого не издать. Полное бессилие. Во рту помеха, не сплевывается, на зубах перекатывается что-то мягкое, и не понять, что там застряло. Густая слюна перемешана с кровью и сладостью от растаявшей конфеты. Тошно. Тело словно отбито палками со всех сторон. Отбивная котлета. Превозмогая себя, отстегнул ремень, прицепленный к останкам кресла. Стало свободнее. Кругом все размолото и перемешано, но какие же крепкие оказались ремни, совсем целые; иногда спасают. Спасли и его, хотя и без Бога, конечно, не обошлось. Хвостовая часть задрана кверху, будто горка. Там кресла целые и пустые, значит, пассажиров вывели. Или вынесли.

Дотянулся до разлома и заглянул вниз, под днище самолета. По снегу веером рассыпаны конфеты, что разносила проводница Галина Ушакова, так она представилась пассажирам. Всюду виднелись разбросанные боты, сапоги и детские ботиночки. Нечистая сила срывала их с ног и швыряла без разбору куда ни попадя. В снегу лежал фактически голый человек в позе спринтера, принимающего эстафетную палочку. Низкая посадка, широкий шаг, за спину вывернута рука, голова неестественно развернута назад. Как он оказался раздетым? Хватит, насмотрелся. Надо быть готовым к появлению людей, если появятся.

Вдруг замаячила высокая тень, перемещавшаяся по самолету. Человек! Надо обратить на себя внимание, а то исчезнет, как Каюта. Но как? Поднять руку не было сил, их хватило, чтобы согнуть ее в локте и помахивать поднятой кистью с опорой на локоть, подавая сигнал бедствия. Как болванчик. Заметил! Человек по русскому обычаю вспомнил чью-то мать, прозвучавшую в ушах поверженного пассажира самой нежной и желанной мелодией в жизни. «Еще один жив!» – прокричал человек кому-то вдобавок к упомянутой матери, и рука упала. Сознание, ставшее ненужным, опять покинуло Алексея.

Он очнулся от тряски машины скорой помощи, гнавшей по снежному бездорожью. Раненых развозили по городским клиникам. Той порой майор Каюта доложил сослуживцам, что Макавеева вынесли из самолета неживым, без пульса, с проломами черепа и горлом кровь. И все-то правильно пересказал майор, но жизнь еще не покинула снабженца, командированного в славный город Ленинград. Вопреки всему он продолжает жить, изложив историю, ставшую достоянием общественности.

Судьбы людские

Впервые история давнего «летного происшествия» была опубликована тридцать лет спустя после катастрофы журналистом Леонидом Мухиным в иркутской газете «Копейка». Время обратиться к выдержкам из газетной статьи.

Тем февральским днем Иркутск был взбудоражен. Только и разговоров о крушении самолета. Ходили слухи об оставшихся в живых семидесяти пассажирах. По тем же слухам, некоторые смельчаки после пережитого ужаса улетели из Иркутска очередным рейсом. Им было надо. А по улицам под рев сирен носились неотложки, одна из них, мчавшаяся за ранеными в аэропорт, на перекрестке улиц Советской и Красноярской врезалась в грузовик. Пришлось везти в травматологию бригаду скорой помощи. Макавеева угораздило лежать в одной палате нейрохирургии Кировской больницы с доктором, пострадавшим в том ДТП. В палате они обменивались опытом крушения, воздушного и наземного. Но и через десятки лет в печати не появилась официальная информация о трагическом событии, словно его и не было. Пришлось журналисту разыскивать очевидцев.

Две закадычные подружки, студентки третьего курса Иркутского института иностранных языков, одна из них Галя, черноокая меланхоличная красавица из Улан-Удэ, и Лена, энергичная и жизнелюбивая ангарчанка, тем роковым рейсом летели после сессии на зимние каникулы, чтобы насладиться культурной жизнью северной столицы. В институте они, так несхожие по характеру, сошлись «как лед и пламень», каждая черпала недостающие качества во второй половинке, пока катастрофа не разлучила подруг. Мать Лены, работавшая в магазине, по великому блату, без которого не обходились строители «развитого социализма», достала билеты на самолет. Галю выкинуло из кресла, и она погибла в одно мгновение. Лена осталась жива, хотя из разорванного сапога торчала переломленная кость. Ее оперировали в бессознательном состоянии. Узнав о катастрофе самолета, на котором улетела Лена, мать выла по-волчьи, а отец за сутки поседел.

Они примчались из Ангарска в Иркутск на директорской машине, но в аэропорту не было списков ни живых, ни погибших. Никаких. По чьей-то подсказке в больнице травматологии нашли Лену, представлявшую собой сплошной синяк. Синяк, по обыкновению, сыпал шутками. О Галиной смерти ей долго не говорили. А как узнала, ринулась на костылях и в гипсе на улан-удэнское кладбище отыскивать могилу подруги. Дружба была настоящая, не показная. Позже Лена вспоминала, что многие пассажиры, устроившись в креслах, тут же засыпали, так и не проснувшись больше. Она припомнила, что Галя уснула, не пристегнувшись к креслу, ведь на посадку утреннего рейса пришлось вставать среди ночи.

На больничной койке Лена не прекращала учебные занятия, хотя нога долго не срасталась и приносила сильные страдания. Аппарат Илизарова не приживался, еще и внес инфекцию. Приходилось неоднократно ложиться на новое лечение. Уже на пятом курсе она с мамой поехала в Кишинев к светилу ортопедии. Светило науки снял гипс, установил, что нога срослась, и разъяснил, что по такому поводу не было необходимости ехать через всю страну. Узнали бы на месте. Для смешливой Лены шутка с далекой поездкой за новостью о сросшейся ноге пришлась по душе и стала поводом для новых острот.

После институтского распределения Лена отбыла в одну из деревень Черемховского района учителем английского языка, где приходилось месить костылями деревенскую грязь. Там же она разработала методику доставки воды для инвалидов – с коромыслом на одно плечо, а с костылем – под другое. Не останавливаясь на достигнутом, обучилась колоть дрова и возить на санках уголь для печки. Не пропала на пару с ноющей ногой. Через два года «англичанка на костылях» встретила нареченного, с которым из затерянной деревушки уехала в Красноярск.

Мухин изложил еще одну историю, случившуюся с Валей Ушаковой, однофамилицей с бортпроводницей. На борту оказалось трое Ушаковых, в них путались близкие люди, отыскивая в числе то живых, а то погибших пассажиров. Не успевали порадоваться, как приходилось горевать, а то наоборот. Сергей, муж Вали, одной из трех Ушаковых, ждал супругу в Ленинградском аэропорту, но самолет не прилетел ни по расписанию, ни позже. И никаких объяснений. На запросы об информации получали ответ, что информации нет. Сгинул в безмолвии. В сердце Сергея закралась тревога. И не напрасно – на следующий день его тетя из Ангарска сообщила о трагедии в иркутском аэропорту. При взлете Валентина под чей-то душераздирающий крик «Что он делает!?» потеряла сознание. В больнице ей починили череп, вставили в скулу пластинку и под левой глазницей подправили треснувшую кость. Валя не летала пять лет, а когда пришлось, то при пересадке в Томске у нее от страха отказали ноги. На борт ее доставляли на носилках.

Возвращение к жизни

Но продолжим нашу историю, полученную из уст участника. В суматохе, когда раненых было хоть отбавляй, Макавееву приписали повреждения шейных позвонков и подвесили гирю на вытяжку шеи. Попутно вправили выставленные плечевые суставы, обработали ягодицу и лодыжку, откуда были выдраны куски мышечной ткани. На черепе оставались провалы, голова опухла, словно на нее, как на лошадиную, была натянута сбруя. При малейшем повороте головы гиря глухим набатом долбила по стене, напоминая о никчемности вытяжной процедуры. Болело все тело, кроме шеи, и ту зачем-то вытягивали. На второй день больной уговорил одного из докторов проверить диагноз. К вечеру выяснилось, что шею надо вытягивать другому раненому, а Алексею прописали рентгеновский снимок. У больного приподнялось настроение, но ненадолго.

В палату явились два медицинских брата с носилками и сказали: «Залезай». Как залезать, если ни двинуться и ни повернуться? Недолго думая, братья взяли немощного больного за руки и за ноги, перегрузили с кровати на носилки и понесли в назначенный кабинет. Так Алексей узнал, что такое дикая боль. Из кабинета братья без лишних слов и без излишнего милосердия, больше присущего сестрам, тем же фертом доставили больного в палату и методом перекатывания бревна сгрузили на кровать. Алексей решил было, что худшее позади, но, к его ужасу, оказалось, что снимок не получился, и «все опять повторилось сначала». Наутро пришел доктор и радостно сообщил, что причина неподвижности установлена и теперь он приступит к эффективному лечению. Снимок показал компрессионный перелом двух позвонков в районе грудной клетки. Отросшие от них ребра отвалились, так и болтаются сами по себе по сей день.

Для эффективного лечения следовало придать телу устойчивое горизонтальное положение. На кровать с панцирной сеткой уложили доски, поверх которых – популярный в советские времена полосатый ватный матрас, досадливо напоминавший о себе комками свалявшейся ваты разных размеров, будто в тюфяк напихали груду булыжников. Тогда поверх первого положили второй матрас, отчего количество булыжников удвоилось. По подсказке находчивого больного, одобренной медицинским консилиумом, родственники привезли из домашних загашников надувной резиновый матрас. Больничная жизнь стала более сносной. Еще и пришили нижнюю губу, откушенную при падении и едва державшуюся на коже. Ладно, что не выплюнул ее Алексей, как ни старался, в самолете после падения. Пригодилась она на долгие годы вперед. Что за парень был бы без губы? Не заяц, поди.

Лечащих врачей почему-то было много, пятеро, и все выспрашивали не столько о болезни, сколько о крушении, что там творилось в самолете да как произошло. С теми же вопросами прибыл следователь, составивший протокол о летном происшествии. Весь аэропорт знал, что в «происшествии» погиб весь экипаж летчиков (командир корабля – Иван Свистунов). Смятая до неузнаваемости кабина экипажа была оторвана от корпуса самолета. У некоторых пилотов были порваны сухожилия, с такой силой они тянули штурвал, пытаясь выровнять неуправляемую громадину. Из экипажа осталась живой проводница Галина Ушакова. В момент столкновения она нагнулась в поисках оторвавшейся с костюма пуговицы, тогда и снесло верх отсека проводниц. Маленькая пуговица спасла жизнь милой хозяюшке, бывает же такое. Галино выздоровление было долгим и трудным. Три года в гипсах. Подлечившись, она осознала, что после памятного происшествия ей в жизни больше ничего не страшно. Обрела внутреннюю уверенность и без всякой боязни летала на самолетах, лихачила на автомобиле «Жигули».

Ту-104: не такой уж и надежный

В день 9 февраля, по иронии судьбы пришедшийся на День гражданской авиации, сослуживцы встречались на кладбище и вспоминали о погибших товарищах. Расследование происшествия установило, что отрыв самолета от земли был произведен слишком резким взятием штурвала «на себя» и выходом на угол атаки выше допустимого. Что могло случиться фактически, если черные ящики на самолеты в те года не устанавливались, можно только гадать. Из акта испытаний опытных образцов Ту-104 следовало, что вопреки требованиям постановления правительства на самолете устанавливались двигатели заниженной силы тяги, не обеспечивалось продолжение полета при отказе одного из двигателей в случае взлета с критическим весом. В некоторых режимах лайнер не обладал достаточным запасом продольной устойчивости, из-за чего он то подбрасывался вверх восходящими потоками воздуха, то проваливался в километровые воздушные ямы.

У авиаторов укоренился термин «турбулентность ясного неба», тогда Гидрометеоцентр обязали более точно прогнозировать состояние атмосферы на трассах Ту-104, но и это не помогло. Начались испытания самолета в режимах штопора, и со сваливаниями в бездну удалось справиться, но жесткие посадки преследовали многострадальную конструкцию, созданную на базе бомбардировщика Ту-16, у которого бомбовые отсеки были заменены на пассажирские салоны. Странно лишь то, что из прекрасной военной машины получился гражданский самолет-неудачник. Скорость посадки «неудачника» не удавалось снизить до норматива, и самолет нередко выкатывался за пределы взлетно-посадочной полосы. Эвакуация происходила в условиях, приближенных к полевым: пассажиров приглашали к спуску на надувном резиновом трапе, разработанном для военного предшественника. Взрослые весело скатывались с горки, что подтверждаю собственным авторским опытом, а дети были в восторге от самолетной катушки.

Первенец реактивного гражданского флота строился сверхскоростными методами. В 1954 году вышло соответствующее постановление Совмина СССР, через год начались испытания, еще через год самолет поставлен в серийное производство, хотя его испытания не закончились. Конструкция Ту-104 оказалась ненадежной, плохо управляемой, и уже через пять лет самолет, набравший тридцать семь аварий, был снят с производства. В «летных происшествиях» была разрушена каждая пятая из построенных машин. Одно из тридцати семи пришлось на то зимнее иркутское утро. В шестнадцати авариях пассажиры и экипажи кораблей погибли в полных составах. Всего насчитывается 1137 жертв «летных происшествий» с участием Ту-104. 

Самолет был снят с эксплуатации в 1979 году, но сохранившиеся экземпляры еще пару лет применялись в Военно-воздушных силах СССР, пока в очередном крушении под Ленинградом не погиб весь состав командования Тихоокеанским флотом, семнадцать адмиралов и генералов, всего пятьдесят два человека. По терминологии картежников, расписывающих преферанс, случился перебор. Самолет Ту-104 со всеми его бедами ушел в историю, но наработанный опыт позволил создать летательные машины нового поколения. Надежные и эффективные конструкции Ту-134 и Ту-154 надолго закрыли потребности гражданского воздушного флота.

По воле Провидения

Летная история для куратора строительства получила неожиданное продолжение из серии «нарочно не придумаешь». Начало серии было весьма многообещающим. Макавееву, как участнику летного происшествия, купили костюм взамен разодранного и придали к нему ордер на получение новой квартиры. Вот это удача! Достойная компенсация за перенесенные кошмары. В семье начались радостные приготовления к новоселью. Вот и ордер на руках. Новостройка по улице Омулевского, третий этаж, квартира номер десять.

Однако смутные размышления закрались в сознание, лишив новосела покоя. Случилось так, что пару месяцев назад Макавеев состоял в комиссии по приемке в эксплуатацию именно этого дома и в одной из квартир обнаружил строительную промашку с нарушением проекта. Стенка прихожего коридорчика была установлена развернутой на сто восемьдесят градусов, и дверные проемы расположились таким образом, что в прихожем закутке не оставалось места для установки вешалки под верхнюю одежду. Одно слово – хрущевка. Оставалось устраивать раздевалку в зале! Зачем тогда прихожая? Разве что для обуви.

Жилье сдавал Николай, приходившийся Макавееву добрым товарищем. Он и уговорил приемщика не сообщать комиссии выявленный строительный брак, устранение которого привело бы к удорожанию затрат и лишению премиальных выплат. Ужель та самая квартира по воле внешнего распорядителя бумерангом прилетела новоселу в руки? Алексей срочно прибыл на место скорого новоселья. Точно! Ему досталась дефектная квартира! До чего же умно действует Провидение…

Позвал товарища по несчастью:

– Ты помнишь квартиру с перевернутой стенкой?

– Конечно помню. Премиальные я уже получил.

– Ты помнишь, как я помог тебе скрыть дефект от комиссии?

– Конечно помню. До сих пор тебе благодарен.

– Так вот, эта квартира распределена как раз мне!

Алексей был готов к любой реакции дружка, но не к тому гомерическому хохоту, в который от ловкого ферта, выкинутого судьбой-злодейкой, впал Николай. Он хохотал взахлеб, неудержимо, со слезами, стонами и рыданиями, скрючившись от хохота и ухватившись руками за живот. Вселившийся в него бес веселья заразил и неудачника-новосела, который в проявлении взрывных эмоций не отставал от напарника. Уловив общую волну извержения восторгов, бракодел и жертва дали полную волю чувствам, утверждая людскую способность к преодолению всех жизненных преград и неполадок. Смехом и хохотом они славили оптимизм и жизнелюбие, великие и бескорыстные, дающие право называться и оставаться человеком. Отсмеялись, продолжая вздрагивать от новых приступов, повторных и слабеющих. В этот час Алексей узнал, что такое дикий смех.

– Что делать-то будем? – вернулся он к товарищу со своей проблемой.

– Квартиру ремонтировать, – ответил товарищ.

На новоселье майор Каюта принес Макавееву часы, снятые с панели разрушенного самолета. Они показывали навсегда застывшее на них время: 8:20.

Записал Александр Ведров, специально для «Байкальских вестей».

На фото: Ту-104 – первый среднемагистральный пассажирский
авиалайнер Советского Союза на реактивной тяге