Детство без детства

1937-й в Иркутске

Окончание. Начало в № 7

Донос считался патриотическим поступком, ибо «доносительство — продукт общества, где у человека нет ни гражданского, ни человеческого достоинства» (Ф.Искандер). Воспитание доносчиков было важным элементом советской педагогики. Глава наркомпроса А.С.Бубнов издает приказ, обязывающий школу отдавать под суд родителей, которые «нерадиво относятся к детям: ребенок доносит учителю, что недоволен отцом или матерью, школа передает дело в суд». «Пионерская правда» призывала школьников следить за учителями.

Другой уровень гулаговской системы воспитания, более ужасный, был для «социально опасных» детей. Его инструментами были концлагеря и колонии, приемно-распределительные пункты, специальные детские дома и ясли. Вспоминает М.Г.Семенова: «Мой отец Семенов Георгий Дмитриевич, начальник Лензолотофлота, был арестован в п. Качуг, Иркутской области, в 1938 г. Это все, что мне о нем известно. Мне было два года. Мать, беременная вторым ребенком, сутками простаивала около тюрьмы КГБ на улице Литвинова г. Иркутска. Ребенок родился больным, врожденный порок сердца, это моя сестра Фаина. Она жила очень мало. Мы прошли детский дом, так как мать тоже была арестована, а старые бабушка с дедушкой… не могли нас содержать. Дедушка опух от голода и умер. Теперь эти ужасы отошли в прошлое, но они страшно искалечили нашу жизнь».

Такое же «детство без детства» было и у Виктора Соломоновича Сербского. Его родители были репрессированы в 1929 году. Виктор родился 1 мая 1933 года в Верхоуральском политизоляторе, вместе с родителями он прошел казахстанские и магаданские лагеря. Его родители были расстреляны в 1937 году как троцкисты. Одной из причин расстрельного приговора было «воспитание сына в контрреволюционном духе, т. е. ему запрещают…петь пионерские песни. Учить стихи пионеров-октябрят, не дают возможности понять ребенку, кто был Владимир Ильич. Ребенок резвится, слыша имена вождей рабочего класса СССР от детей вольнонаемных служащих, но мать категорически и с угрозами воспрещает ему их воспринимать и произносить. Если мальчик случайно вырвется и соединится играть с пионерами прииска, мать — Захарьян — сейчас же уводит его домой и делает ему свое нравоучение. Ребенок лишен всякой возможности получить должное воспитание, лишаясь детского развлечения, как участие с пионерами в играх, посещение детских площадок и сада, он выращивается замкнутым от действительности советского веселья и радостной детской жизни и выковывается в будущего троцкиста. Детство В.С.Сербского прошло в Бирюсинском и Квитковском детских домах,   которые, по сути, ничем не отличались от лагерных бараков. «В Бирюсинском детском доме я часто вспоминал и его (лагерный барак. — Авт.): в каждой из клетушек много народа и потный запах» (Воспоминания В.Сербского). «Квитковский детдом был образован в 1932 году и занимал четыре дома высланных кулаков. В них находилось около 80 воспитанников. Спать приходилось на сплошь составленных кроватях и даже на полу. А вот как кормили: утром и вечером давали кусочек хлеба размером со спичечный коробок (50 г) и стакан чая. В обед — тарелка чечевичного супа. Осенью воспитанники устраивали набеги на колхозные поля с турнепсом, капустой, репой, а иногда и на огороды сельчан» (Воспоминания В.Фалинского)...

Красный террор  получил логическое продолжение в постановлении ЦИК и СНК СССР от 7 апреля 1935 года, предусматривавшем применение к несовершеннолетним начиная с 12 лет всех мер уголовного наказания. Политбюро ЦК ВКП(б) 20 апреля 1935 года подтвердило, что к числу мер наказания относится и высшая мера (расстрел).  По некоторым данным, было расстреляно более 60 подростков.

Коллективизация, составной частью и основным средством которой было раскулачивание, стала еще одним источником гулаговского детства. Политика «социалистического преобразования деревни» имела достаточно глубокие доктринальные корни и отражала определенный уровень политической культуры основной массы населения.

Раскулачивание сгубило сотни тысяч крестьянских детей. Семьи кулаков выселялись по решению сельских собраний в отдаленные районы страны — на север и в Сибирь. «Выселялись так: выгоняли семьи в 50-градусные морозы с детьми на улицу, запрещая пускать в дома даже детей. Отбирали все, даже пеленки у детей». Еще ужаснее была дорога. «Грудных детей и беременных женщин везли в телячьих вагонах; женщины рожали своих детей, потом выкидывали их из вагонов, как собак. Разместили их в церквах и грязных, холодных сараях, где негде пошевелиться. Держат в грязи, во вшах, холоде и голоде. Здесь же находятся тысячи детей, брошенных на произвол судьбы... Ежедневно умирает по 50 человек и больше, и цифра этих невинных жертв уже превысила три тысячи», — писали вологодские рабочие М.Калинину.

В Сибири были слабы общинные связи, преобладала психология хозяина, совестливого работника. Все это затрудняло проведение сплошной коллективизации. Середняки, а они составляли большую часть сибирского крестьянства, отрицательно относились к созданию колхозов, опасаясь, что власть окажется в руках батраков и бедняков, среди которых было много лодырей и пьяниц. Другой формой сопротивления стала массовая продажа и убой скота. Власть квалифицировала эти действия как кулацкий выпад, направленный на срыв коллективизации. Нажим власти усиливался, чаще стали применяться репрессивные меры. Вот один пример. 15 января 1931 года сотрудник Киренской опергруппы ОГПУ по Сибири Н.Б.Комлев произвел обыск у «кулака» Александра Олимпьевича Хороших, 34-летнего отца троих детей. При обыске были обнаружено охотничье ружье, 500 граммов пороха, 20 гильз 16-го калибра. Этого арсенала было достаточно, чтобы «тройка» ОГПУ Восточно-Сибирского края приговорила А.О.Хороших к десяти годам лагерей.

Осиротевшая семья также была подвергнута насилию. Вспоминают оче­видцы: «В июле Клавдию Ивановну с детьми в числе других ссыльных согнали к Лене, погрузили на баржу и повезли в ссылку на Маму. Имущество Хороших — дом, усадьба, пашня, скот, утварь — стало колхозной собственностью. Мать и дети получили новый статус — спецпереселенцы, главное занятие — принудительный труд на слюдяных рудниках. Старший сын Виктор помнит ту страшную пору: «Жили в бараке с дырявыми стенами и земляным полом, железные печи не могли одолеть зимнюю стужу. Работа была тяжелой. Из зарплаты, значительно меньшей, чем у вольнонаемных, высчитывали четвертую часть на «расходы», связанные с обслуживанием спецпереселенцев. В чем состояло это обслуживание? Без разрешения коменданта нельзя было покидать поселок, каждую неделю надлежало отмечаться в комендатуре, которая учитывала нормы выработки, начисляла зарплату, а в необходимых случаях применяла «меры воздействия» — арест, штраф, перевод на другое поселение.

Бытовые условия спецпереселенцев были ужасными. В записке «О состоянии спецпереселенцев в Восточно-Сибирском крае» от 17 июля 1931 года сообщается: «Жилищные условия... сильно неблагоприятные. Типовых домов выстроено всего 21, землянок 120, бараков 274, юрт 8. Условия жизни самые тяжелые. В бараках сплошь и рядом люди набиты до отказа, там же сложены все их манатки, там же готовят пищу, а как следствие этого — невозможная грязь, антисанитария, вшивость и т. д. Отсюда и эпидемические заболевания как среди детей, так равно и среди взрослых». Эту социальную катастрофу усугубляли и мизерные нормы питания: на каждого члена семьи в сельской местности предусматривалось 200 г муки, 25 г крупы, 75 г рыбы, 12 г сахара. На практике, отмечают документы, спецпереселенцам выдавалась только мука. В этих условиях дети спецпереселенцев были обречены на вымирание. Так, в спецпоселке Бушуйка из 3306 человек почти половина были дети до 14 лет, из них умерло 184, что составило 55 процентов всех смертей. Варварством можно на­звать и похороны умерших детей: «Детские трупы возят на кладбище по 3—4 трупа и даже без гробов, а в ящиках».

Число детей — жертв тоталитаризма многократно увеличивалось в годы Большого террора. По состоянию на 4 августа 1938 года у репрессированных родителей было изъято 17 355 детей и намечалось к изъятию еще 5000. 21 марта 1939 года Берия сообщил Молотову, что в исправительно-трудовых лагерях у заключенных матерей находятся 4500 детей ясельного возраста, которых предлагалось изъять у матерей и впредь придерживаться подобной практики. Детям начали давать новые имена и фамилии». Как ни странно, предлагаемые меры были обусловлены экономической целесообразностью, ибо «общая стоимость неработающих беременных женщин и кормящих матерей в декретный период составляла в год 65 млн руб.» (данные 1948 года). Содержание детей в тюремных яслях обходилось дешевле. Согласно справке ГУЛАГа, стоимость содержания одного ребенка осужденной матери составляла в день 19 руб. 21 коп., в том числе: зарплата аппарата и охрана — 8 руб., питание — 7 руб. 50 коп., медикаменты — 1 руб. 26 коп., инвентарь — 1 руб. 20 коп., игрушки — 25 коп., хозяйственные расходы — 1 руб.

В военные годы репрессиям вместе с родителями подвергались дети депортированных народов — немцев, чеченцев, крымских татар, курдов, калмыков ... 15 ноября 1944 года из Грузии были депортированы турки-месхетинцы, хемшилы и курды. За три дня было выселено, по разным источникам, от 90 до 116 тыс. человек, в том числе детей до 16 лет — 45 985. Треть депортированных (большая часть – дети) умерли во время трехнедельного пути в Среднюю Азию.

Весной 1949 года советское правительство решило ускорить советизацию Прибалтики и «вырвать с корнем бандитизм и национализм». Насильственно было выслано в Сибирь 95 тысяч человек, причем среди «вражеских и опасных для советского строя элементов» было 28 869 несовершеннолетних, в том числе 1785 сирот. О численности детского контингента (возраст до четырех лет) послевоенного ГУЛАГа можно судить по таблице.

Численность детей (до четырех лет),
содержащихся в доме младенца ГУЛАГа

Е.Гинзбург в книге «Крутой маршрут» описывает безысходность положения младенцев ГУЛАГа, лишенных любви и ласки, которых плохо кормили и совсем не воспитывали: «... только некоторые четырехлетки произносили отдельные несвязные слова. Преобладали нечленораздельные вопли, мимика, драки». «Откуда же им говорить? Кто их учил? Кого они слышали?» — с бесстрастной интонацией объясняет мне Аня. «В грудничковой группе они ведь все время лежат на своих койках. Никто их на руки не берет... Запрещено на руки брать. Только менять мокрые пеленки. Если их, конечно, хватает». Большинство этих крохотных созданий погибали в гулаговских яслях. «Тоска малолетних детей сильнее и трагичнее тоски взрослого человека. Знание приходит к ребенку раньше умения. Пока его потребности и желания угадывают любящие глаза и руки, он не осознает своей беспомощности. Но когда эти руки изменяют, отдают чужим, холодным и жестоким, — какой ужас охватывает его. Ребенок не привыкает, не забывает, а только смиряется, и тогда в его сердце поселяется тоска, ведущая к болезни и гибели».

Историко-социологический анализ политики тоталитарной власти по отношению к детям показывает, что у советского мифа о счастливом детстве была оборотная сторона.

Владимир Томилов, историк, специально для «Байкальских вестей».

На фото: Воспитанники Квитокского детского дома (Тайшетский район) на занятиях