За кулисами войны

Продолжение. Начало в № 10, 11

Для того чтобы не было «преступной самодеятельности» по отпору врагу, которую, например, без приказа посмел допустить Алексей Ионов, заслуженный летчик Первой мировой войны, командующий авиацией Прибалтийского Особого военного округа, умных и мужественных свидетелей катастрофы лучше ликвидировать. Поэтому кого не успели арестовать до 22 июня, брали чуть позже. Думаю, им было абсолютно ясно, чей приказ на заклание выполнила авиация. Поэтому А. Ионова за смелый и мужественный поступок Сталин наградил… пулей, как и немало других авиаторов. В списке числящихся за НКВД СССР от 29 января 1942 года, поданном Сталину на подпись, на котором он самолично, своею рукой надписал «расстрелять всех поименованных», значилось абсурдное обвинение генерал-майора во вредительской деятельности в аэродромном строительстве (Архив президента Российской Федерации, фонд 3, опись 24, дело 378, листы 196–211).

Из всех авиаторов, включенных в этот страшный перечень, только обвинения в адрес Ионова и генерал-майора Таюрского хоть как-то связаны с военным провалом первых дней войны. Так, Андрей Иванович Таюрский, уроженец села Таюра, Иркутской губернии, прошедший путь по карьерной лестнице до заместителя командующего ВВС Западного Особого военного округа, был арестован 8 июля 1941 года по обвинению во вредительской деятельности, бездеятельности в руководстве ВВС Западного фронта, в результате которой вверенные ему войска понесли большие потери в людях и материалах.

Вина Ионова была, конечно, не в том, что он участвовал в мнимом «контрреволюционном заговоре», и даже не в том, что «поддался на провокацию», не выполнив директиву № 1, и приказал бомбить немецкие аэродромы. Его преступление было в том, что он отказался быть жертвой, предназначенной для заклания. Герои-авиаторы к началу Великой Отечественной войны уже были спаяны крепкой фронтовой дружбой, закрепленной в трех войнах, Сталин видел опасность высочайшего доверия их друг другу, а значит, и возможность заговора! Не по этой ли причине сразу после победы ее главные герои, маршалы Г. Жуков, К. Рокоссовский и С. Конев, привыкшие ощущать крепкое плечо друг друга, были отправлены от греха подальше в разные страны: Германию, Польшу и Австрию.

Лазарь Бронтман – корреспондент «Правды», носивший неофициальный титул «короля московских журналистов», побывавший вместе с Папаниным на льдине, друживший с В.П. Чкаловым, В.К. Коккинаки и другими великими летчиками, – передает рассказ А.В. Белякова, показывающий верх сталинского лицемерия. Когда сам журналист, Чкалов и Байдуков после рекордного перелета осенью 1936 года были приглашены в Сочи на дачу к Сталину, они разговаривали об авиации. Сталин настаивал, чтобы у каждого летчика обязательно был парашют. А после обеда, продолжив авиационную тему, Сталин сказал: «Жизнь даже самого отсталого летчика-«замухрышки» стоит в нашей стране дороже 200 самолетов. Я за тех летчиков, которые сочетают риск с умением и с расчетом!». Но казненные авиаторы были отнюдь не «замухрышками», а элитой советской авиации, лучшими из лучших.

Вернемся, однако, к первому приговоренному к расстрелу 28 июля герою-авиатору – Сергею Черных – и посмотрим поближе на его «прегрешения». 9-я смешанная авиационная дивизия, которой он командовал, была самой крупной в ВВС РККА и считалась элитной: в ней было более 400 истребителей, в том числе 200 новейших МиГ-1 и МиГ-3. Практически все они были уничтожены на аэродромах в первый же день войны.

За несколько дней до войны молодой генерал, как и все верящие в гений «великого вождя», был совершенно дезориентирован заявлением ТАСС, приказами красить самолеты, да еще и ежедневно докладывать об этом в Москву, в штаб ВВС. Но главное, что он и после налета немцев был связан по рукам и ногам директивой № 1. Вместо простого и ясного приказа на введение в действие окружных планов прикрытия в ней предписывалось «не поддаваться на провокационные действия» и одновременно с этим «в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев».

Сергей Черных помнил о судьбе расстрелянных командиров в годы Большого террора, в ситуации полной растерянности и всеобщей паники. Поэтому он попытался сделать единственно возможное – эвакуировать с приграничных аэродромов еще уцелевшие самолеты, а все остальное оборудование и боеприпасы уничтожить. Это единственно возможное его действие было выгодно представить как трусость и невыполнение приказа, то есть устроить имитацию крутых мер, принимаемых к предателям.

Историкам до сих пор недоступны материалы следствия и протоколы допросов генерала Черных, поэтому не все ясно с разгромом 22 июня 9-й дивизии (из 409 самолетов было потеряно 347), но оставшиеся самолеты в первый день войны все-таки дали отпор люфтваффе и уничтожили от шести до десяти самолетов противника. Хотя, если учитывать методы допросов в НКВД, эти протоколы не особо помогут в установлении подлинной картины событий.

Сергея Черных арестовали в Брянске 8 июля, а через двадцать дней уже приговорили к расстрелу и лишению всех наград и званий. В обвинительном заключении упор был сделан не только на день всеобщего провала, но и на более поздние дни. В нем, в частности, написано: «…проявил преступное бездействие к возложенным на него служебным обязанностям, в результате чего налетом фашистской авиации на аэродромы дивизии было уничтожено около 70 процентов материальной части этой дивизии. В ночь с 26 на 27 июня, находясь на Сещенском аэродроме и приняв прилетевшие на этот аэродром три советских самолета за фашистские, проявил трусость, объявил бесцельную тревогу, а затем, бросив руководство личным составом дивизии, в паническом состоянии на грузовой машине, без головного убора, пояса и боевого оружия бежал с фронта в г. Брянск, нарушил военную присягу, забыл свой долг перед социалистической Родиной, проявил трусость…».

Жаль, в обвинительном заключении не сказано, что за неделю у молодого, 29-летнего генерала не прошел еще шок от потери подавляющего числа самолетов, а главное, боевых товарищей. Кроме того, случаев, когда свои ранее засекреченные самолеты принимали за вражеские и даже сбивали, было немало. 

Есть многочисленные свидетельства, косвенно оправдывающие С. Черных. В ВВС накануне 22 июня творилось что-то странное. Например, 21 июня в 16 часов – в то время, когда немецкие самолеты беспрестанно нарушали границу, полковник Николай Георгиевич Белов, командир 10-й авиадивизии, получает шифровку из штаба округа: приказ от 20 июня о приведении частей в полную боевую готовность и запрещении отпусков отменить. В своих мемуарах Николай Белов пишет, что он даже не стал доводить такое распоряжение до своих подчиненных, хотя в некоторых частях этот странный приказ был выполнен (Крупенников А.А., Белов Н.Г. Горячие сердца (о первых днях войны) – в книге «Буг в огне». Минск, 1965).

Подполковник Павел Иванович Цупко в своих мемуарах, будто за Сергея Черных, так же описывает ситуацию, которая царила благодаря сталинскому «не поддаваться на провокацию» в момент начала войны. «С рассвета дотемна эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове». 22 июня в 13-м авиаполку (район Белосток – Волковыск) объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали... Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Россь...»

Но особо ценными являются воспоминания маршала Кирилла Афанасьевича Мерецкова, бывшего начальника Генерального штаба РККА, изданные, конечно же, после смерти едва не уничтожившего его тирана, а потому безо всяких прикрас. Он последний из высоких начальников, кто в ранге заместителя наркома обороны по боевой подготовке инспектировал наши приграничные округа за считаные дни до страшной даты. Вот его впечатление, которое немедленно докладывалось Сталину: «Шло последнее предвоенное воскресенье. Выслушав утром доклады подчиненных, я объявил во второй половине дня тревогу авиации. Прошел какой-нибудь час, учение было в разгаре, как вдруг на аэродром, где мы находились, приземлился немецкий самолет. Все происходившее на аэродроме стало полем наблюдения для его экипажа.

Не веря своим глазам, я обратился с вопросом к командующему округом Д.Г. Павлову. Тот ответил, что по распоряжению начальника Гражданской авиации СССР на этом аэродроме велено принимать немецкие пассажирские самолеты. Это меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя И.В. Сталина о неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал Павлова за то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны. Затем я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И.И. Копецу.

– Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?

Копец совершенно спокойно ответил:

– Тогда буду стреляться!

Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор шел о долге перед Родиной. В конце концов он признал, что сказал глупость. Но скоро выяснилось, что беседа не оказала должного воздействия. И дело тут не в беседе. Приходится констатировать наши промахи и в том, что мы слабо знали наши кадры. Копец был замечательным летчиком, но оказался неспособным руководить окружной авиацией на должном уровне. Как только началась война, фашисты действительно в первый же день разгромили на этом аэродроме почти всю авиацию, и Копец покончил с собой» (Мерецков К.А. На службе народу. М.: Политиздат, 1968).

Спрашивается, почему же К. А. Мерецков, казалось бы, посмертно обвиняет генерала Ивана Копеца, командующего ВВС округа, в непрофессионализме, как и главный маршал Победы, начальник Генерального штаба Георгий Жуков? А что говорить о «великом молчальнике» – С.К. Тимошенко, наркоме обороны в момент начала войны, который не вспоминает ни о директиве № 1, ни о приказах красить самолеты и даже о преступно лживом заявлении ТАСС за неделю до войны?

Конечно, все дело в том, что они, хоть и невольно, были соучастниками самого страшного сталинского преступления Великой Отечественной войны, которое подставило под разгром первый эшелон армии и вдохновило гитлеровскую армаду на безудержное наступление. И лишь по счастливому стечению обстоятельств Москва не была взята.

Но спасибо К.А. Мерецкову и за такое свидетельство, которое он оставил. Из него видно, что Сталин – и только он – настежь открыл ворота для немецкой разведки в нашу прифронтовую полосу. В противном случае генерал Д.Г. Павлов и, конечно же, генерал-майор авиации В.С. Молоков, начальник Главного управления Гражданского воздушного флота СССР, Герой Советского Союза, за совершенно безумное разрешение посадки уже практически вражеских, явно разведывательных самолетов были бы арестованы и расстреляны. Но Сталин делал все для того, чтобы немцы докладывали Гитлеру о нашей полной беспечности и о «жирной добыче», которая их ждет на самой границе. Из этой же серии и следующее наблюдение, и доклад К.А. Мерецкова:

«Познакомившись с положением на западной границе и выслушав Павлова, я убедился, что и здесь Германия сосредоточивает свои силы.

Вылетел в Прибалтийский Особый военный округ. Приземлился на аэродроме одного истребительного полка, а сопровождавшего меня офицера послал на аэродром бомбардировщиков, приказав объявить там боевую тревогу.

Командир полка истребителей сразу же доложил мне, что над зоной летает немецкий самолет, но он не знает, что с ним делать, так как сбивать запрещено. Я распорядился посадить его и, не медля, запросил Москву. Через четверть часа поступил ответ: самолета не сбивать. О посадке умолчали. А мы его уже посадили. Что случилось потом с самолетом и его экипажем, не знаю, так как вскоре грянула война».

О том, что Сталину было на 100 процентов известно о всевозрастающих немецких силах на наших границах, свидетельствует его тесная связь с наркомом обороны С.К. Тимошенко, а последнего – с Мерецковым и командующими округов.

«Тревога прошла удачно, – продолжает К.А. Мерецков, – и истребители, и бомбардировщики быстро поднялись в воздух и проделали все, что от них требовалось. Но хорошее настроение тут же было испорчено. Заместитель командующего округом генерал-майор Е.П. Сафронов доложил мне о сосредоточении немецких войск на границе. Я вылетел в Москву. Ни слова не утаивая, доложил о своих впечатлениях и наблюдениях на границе наркому обороны. С.К. Тимошенко при мне позвонил И.В. Сталину и сразу же выехал к нему, чтобы доложить лично. Было приказано по-прежнему на границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление».

Одной из главных демонстраций беспечности был и приказ Берии № 102 от 29 марта 1940 года о том, чтобы не сбивать над нашей территорией самолеты-нарушители «дружественной Германии», ограничиваясь лишь составлением актов о нарушении государственной границы. Подготовлен этот приказ был, конечно же, по указанию Сталина.

Из приказа НКВД пограничным войскам о неприменении оружия против германских самолетов, нарушающих советскую границу, и о заявлении в этих случаях протеста германским властям:

№ 102

29 марта 1940 г.

«В случаях нарушения нашей границы со стороны германских самолетов на линии советско-германской границы приказываю руководствоваться следующим:

1) при нарушении советско-германской границы самолетами или воздухоплавательными аппаратами огня не открывать, ограничиваясь составлением акта о нарушении государственной границы;

2) о каждом нарушении границы германскими самолетами или воздухоплавательными аппаратами немедленно заявлять в устной или письменной форме протест соответствующим представителям германского командования по линии пограничной службы;

3) начальникам пограничных войск принимать все меры к немедленному представлению в Главное управление пограничных войск, кроме срочных донесений, также актов и всей переписки по факту нарушения государственной границы».

Комментарии, как говорится, излишни.

Впрочем, известный советский генерал Семен Павлович Иванов все же давал объяснение таким действиям советского командования: «Сталин стремился самим состоянием и поведением войск приграничных округов дать понять Гитлеру, что у нас царит спокойствие, если не беспечность. Причем делалось это, что называется, в самом натуральном виде. Например, зенитные части находились на сборах... В итоге мы, вместо того чтобы умелыми дезинформационными действиями ввести агрессора в заблуждение относительно боевой готовности наших войск, реально снизили ее до крайне низкой степени» (Иванов С.П. Штаб армейский, штаб фронтовой. М.: Воениздат, 1990).

В № 1 журнала «Мир авиации» за 1992 год опубликован очерк про Героя Советского Союза Сергея Федоровича Долгушина. В нем описано, как 22 июня встретил 122-й истребительный авиационный полк, где и служил будущий Герой, всего лишь год назад окончивший Качинское училище летчиков: «Под непонятный гул, доносившийся от проходившей в 17 километрах границы, летчики с немногочисленным техперсоналом торопились поставить на самолеты вооружение. Как нарочно, оно было снято во всем полку по приказу командующего Белорусским военным округом Д.Г. Павлова, накануне приезжавшего на аэродром Новый Двор вместе с командующим ВВС округа генерал-майором И.И. Копецом. Впрочем, многое до этого дня делалось будто по заказу: было уменьшено число мотористов и оружейников до одного на звено, начат ремонт базового аэродрома в Лиде, не были подготовлены запасные площадки…

В этот первый день задания сменяли одно другое: прикрыть мосты в Гродно, сходить на разведку к границе, перелететь на другой аэродром, вернуться… Почти каждый раз пришлось вести бой, и первый самолет был сбит Долгушиным 22 июня 1941 года. К концу дня было сделано 6–7 вылетов. Затемно приземлились в Лиде. На аэродроме скопилось больше ста машин: И-16 из 122 иап (истребительный авиационный полк) и И-153 из 127 иап. Взлетное поле перекопано, осталась узкая полоса; есть горючее, но нет заправщиков, насосов. Наутро Лиду несколько раз проштурмовали Me-110, и два полка перестали существовать. Летчики отправились в тыл за новой техникой».

В общем, типичное описание того, что творилось с ВВС в первый день войны.

Виктор Бронштейн, почетный гражданин города Иркутска,
специально для «Байкальских вестей»

На фото: Командир 9-й смешанной авиационной дивизии,
Герой Советского Союза Сергей Черных. Арестован
8 июля 1941 года. Расстрелян в октябре 1941-го;

Командующий ВВС Западного Особого военного округа,
Герой Советского Союза Иван Копец. Застрелился, узнав
о потерях первого дня войны;

Уничтожены на земле. Типичная картина на приграничных
аэродромах Красной армии в конце июня 1941-го  

Продолжение следует.