Виктор Рыжаков: Театр — это искусство любить людей…

Во время недавнего гастрольного тура по Сибири  Школы-студии МХАТ мне удалось поговорить с заслуженным деятелем искусств РФ, художественным руководителем Центра имени Вс. Мейерхольда, театральным режиссером, художественным руководителем курса, педагогом, профессором Школы-студии МХАТ, лауреатом многочисленных российских и зарубежных театральных премий и просто очень интересным человеком Виктором Рыжаковым.

— Сидя на ваших репетициях, я видела, Виктор Анатольевич, как тщательно вы работаете с актерами, как повторяете сцену за сценой, эпизод за эпизодом. И всякий раз вас что-то не устраивало, и вы снова предлагали молодым актерам повторить. Казалось бы, спектакль отыгран множество раз, актеры знают все до мельчайших подробностей, но я видела, как вы, сидя в зале, были не удовлетворены, как меняли время от времени местоположение, пересаживаясь то в центр зала, то на его край, слушая текст и проверяя, как его слышно в разных концах зала. Причем происходило все это задолго до начала вечернего спектакля, часов за пять. Такая тщательность меня просто поразила: уникальность уважительного отношение к публике, неважно, какой — провинциальной или столичной, и одновременно самое трепетное и требовательное отношение к профессии. Такое я видела на гастролях в Иркутске театра «Сатирикон» Константина Райкина — тоже в хорошем смысле «самоистязание», приведение физической, душевной, духовной и прочей другой формы актера в соответствующую кондицию.

— Театр — это поэзия, и чтобы услышать ее, нужно найти ритм, попасть в него. Это ж не просто произношение текста, это определенный строй. Любая организация театра имеет какую-то мощную систему, и достичь этой системности в организации сложно. Для этого нужен повтор и повтор.

— А если заглянуть вперед, как вы думаете, ребята не разочаруются, что выбрали эту профессию? Много трагедий бывает потом, через какое-то время они приходят к мысли, что это не их путь, хотя учатся прекрасно, заканчивают…

— Не много встречал людей, которые разочаровались потом,  скорее это происходит уже в процессе учебы, когда молодой  человек понимает, что выбрал не ту дорогу. Они уходят… Но те, что идут до конца, уже идут сознательно.

— А ваши ребята не стремятся поскорее в сериалах засветиться, потому что хочется быстрой славы, признания, чтобы заметили…

— Так уже не стремятся, как другие. У них появился вкус, ощущение меры, выбора, внутренней культуры.

— Вы их ориентируете, вкладываете глубину, вкус. Все-таки работали с ними четыре года…

— Дело тут не во мне, а в том пути, который мы проходим, в тех авторах,  в тех смыслах, которые пытаемся обрести, в тех ориентирах. Именно они  воспитывают, вырабатывают иммунитет к хорошему и плохому.

— На первом курсе их группа, наверное, была больше?

— Было 27 человек, потом осталось 18, и вот окончательно до выпуска такой дружной компанией дошли 15.

— Сейчас они будут три года существовать в качестве студии при ЦИМе (Центр имени Мейерхольда), художественным руководителем которого вы являетесь, а потом?

— Жизнь покажет. Возможно, так и будем существовать командой, вместе, а если не захотят, каждый пойдет своей дорогой и будет встраиваться самостоятельно. Театр — это команда.

— Как в футболе, и у каждого определена его задача. Единолично не проживешь?

- Кому-то удается, кто-то встраивается в другие команды, пытается играть там. Но если у них получилось с первого раза быть вместе, они обрели за четыре года какую-то нужность, необходимость друг другу, когда могут друг друга заменить, понимать,  слышать и выполнять вместе сложные задачи — зачем расставаться? Можно же потом всю жизнь не обрести эту компанию. На самом деле это очень важно — найти свое место в жизни.

— Бывает, человек до седых волос все ищет себя, свое предназначение…

— У них уже произошла прививка успеха, и, может быть, это позволит дальше  верить в то, что они делают. Они испытали это счастье, когда у них получается, когда они востребованы и их воспринимают как единое целое, хвалят не кого-то персонально, а всех. А когда говорят обо всех, это важно, это уже ансамбль.

— Это не первый ваш выпуск?

— Когда я руководитель курса — первый. До этого я работал с Константином Райкиным, в его Мастерской, у меня там был свой так называемый класс, то есть я обязательно выпускал с ребятами какую-то работу на протяжении четырех лет обучения, и работали мы рука об руку. Выпускал со студентами спектакли также в Мастерской Золотовицкого и Земцова.

— Понятно. А этот курс уже полностью ваш, полноценно.

— Там тоже все было полноценно, просто я не брал на себя административную ответственность, которую вынужден брать каждый руководитель, не только художественный.

— Дмитрию Брусникину из своего выпускного курса в прошлом году удалось создать театр, Сергей Женовач в свое время смог из своего выпускного курса создать студию, когда-то у Петра Наумовича Фоменко также родилась его Мастерская.

— Это исключение, чем правило. Не всем так везет. Яркий пример в этом ряду — Мастерская Петра Наумовича. Театру уже 25 лет, и сейчас такого, условно говоря, единодыхания, как было при Мастере, нет. Прошло. Жизнь театра вообще не длинна, но эта жизнь была уникальна. Теперь покажет время, как ребята вырулят, как смогут приобрести «новое качество», свое новое дыхание. Во всяком случае, это был пример настоящего рождения театра у всех на глазах.

— Сейчас стремительно меняется мир, время, меняется театр. Вы  человек, стремящийся к переменам, к обновлению, к изменениям, вы очень тонко чувствуете время, пытаетесь вписаться в эти изменения. По большому счету, строите свой театр. Что в этом строительстве ставите во главу угла, что в нем первостепенно?

— Наверное, человек.

— Но человек всегда в театре объект исследования.

— Поэтому и ставятся во главу угла  человеческие качества, проявления их в тех или иных ситуациях. Величие Станиславского заключается в том, что он обозначил все эти важнейшие принципы театра, которые выражены в отдельной главе — Этика. Все остальное — такой же его поиск и попытка систематизировать некое знание о театре, который развивается и каждое время приносит свои изменения, потому что появляется новый язык, потребность новых коммуникаций со зрителем, поиск каких-то новых смыслов, потому что время изменяется, а человек взрослеет.

Я сегодня все время пытаюсь сформулировать сегодняшний день театра. Это, прежде всего, уникальное искусство коммуникаций и институт человековедения. Чем мы в театре и занимаемся — человековедением. Когда мы задаем вопросы — о цели, сути искусства, сути театра, то понимаем, что театр — это искусство любить людей. По-другому сформулировать не могу. Другого смысла не вижу. Понятно, что это искусство — открыть в человеке неповторимое качество.

— Вы любите работать с текстами Ивана Вырыпаева. Он, как мне кажется, постоянно пытается обращать человека внутрь себя, чтобы он попытался разобраться в себе. Иван нашел свой язык, каким  говорит со своим читателем и зрителем. Что привлекает вас в его текстах, вообще в его мироощущении? При перечислении классиков литературы вы ставите его в один ряд с ними, говорите, что он «великий провокатор»…

— Да, это так. Вырыпаев — тот автор, который вместе с изменениями в мире позволяет изменить что-то внутри себя самого. У него по отношению к этому миру есть много вопросов, и, наверное, как настоящий художник, он не согласен с порядком  вещей на земле, ему хочется совершенствовать этот мир…

— Но он никогда его не переделает, мир будет развиваться по своим законам…

— Но это не значит, что ему не нужно это делать и не задавать  вопросы. Может быть, эта  мечта недостижима, но человек не перестанет мечтать. И потом, знаете, как в одной пьесе Ивана говорится: «Мечты — это наша работа,  которую мы  во что бы то ни стало должны сделать хорошо». Поэтому человек не должен переставать мечтать, иначе исчезнет и любовь, и все, что связано  с этой тонкой материей. Это и есть духовная составляющая человека, а прагматичный и материальный  мир сегодня, конечно, побеждает. Это уже для всех норма. Мы живем в одном громадном супермаркете, и мир потребления стал сегодня главенствующим.

— И что-то безвозвратно уходит из нашей жизни, и нет возможности этот процесс вернуть, остановить, удержать?

— У меня нет ощущения, что что-то безвозвратно уходит. Уходят только наши незнания, наша неискушенность. То есть хочешь ты или нет, ты становишься человеком с опытом. И этот опыт тебя не делает более счастливыми. Конечно же, уникальность театра, если в него приходят молодые, потому что они еще не поломали  своих крыльев, у них нет того опыта, который бы заставил быть  более  прагматичными и рассудительными. Они еще разбивают свои лбы и как бумажные солдаты сгорают на огне. Но в этом и смысл искусства. В этом есть какая-то жертвенность. Конечно же,  человек приносит сюда что-то большее, чем просто свой труд. Приносит душу, наверное, жертвует чем-то. Это жертвенная профессия.

— Это так, если по-настоящему себя отдаешь… А какой совет вы можете дать молодому человеку?  Вы ведь постоянно работаете с молодыми, а те, кто не работал с вами, а хотел бы у вас учиться, какие слова мог бы от вас услышать?

— Не знаю, сложно советовать. Может быть, не торопиться. Молодые часто торопятся. Как мне казалось, я в молодости все время торопился, а не надо. Все будет, все придет.

— А мне кажется, вы по жизни человек не очень торопливый, даже наоборот…

— Это я сейчас такой. А в их годы… Так вот, не надо торопить жизнь, не надо спешить. Торопитесь медленно.

— Это Олеша говорил: торопись — не спеша и спеши — не торопясь. Может, не дословно, но суть та же.

— Именно так. Не спешите взрослеть. Молодости свойственно скорее обрести свой опыт, скорей все понять про эту жизнь, причем практическую ее сторону. А вот не надо. Все придет. Время все расставит на свои места…

Беседовала  Лора Тирон, «Байкальские вести»