Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

Сергей Жилин – великолепие пространства

19 мая, 2020

В арт-галерее DiAS в режиме онлайн открылась персональная выставка известного иркутского художника Сергея Жилина «Антология пейзажа». Организаторы сообщили, что к экспонированию представлены более 40 работ автора. Разумеется, онлайн-трансляция не заменит живого общения с картиной, но надо отдать должное галерее DiAS во главе с Дианой Салацкой: они ищут свои пути в непростое время самоизоляции, чтобы приобщать иркутян к «прекрасному, доброму, вечному». Но мне захотелось увидеть еще и те работы художника, которые не вошли в экспозицию. Для этого мы встретились в его мастерской.

Сергей Жилин – художник яркий, со своим мироощущением, четко выраженной творческой и гражданской позицией, ищущий, беспокойный, не останавливающийся на достигнутом. Творчество его многогранно, неповторимый авторский стиль узнаваем. Работы Жилина хранятся в музеях, галереях и частных коллекциях России, Европы, Азии, США. Он участник многих международных, всероссийских, региональных, городских выставок.

– С Дианой мы дружим давно, ее начинания я всегда поддерживаю и на этот раз с радостью принял ее предложение поучаствовать в выставке, – начал разговор Сергей Геннадьевич. – Считаю, что выставка очень хорошо сложилась: подбор, свет, размещение в интерьере и т. д. Пространство великолепно заиграло…

– Пространство вашей мастерской мне тоже нравится…

– Я работаю в мастерской легендарного Бориса Десяткина, чем очень-очень горжусь. Было много предложений поменять ее, но я не хочу. Не могу расстаться с этим пространством, где творил Борис. Со светом тут есть определенные проблемы, но я в таких случаях себе говорю: «Борис же мог при таком свете писать гениальные работы!» Вообще свет – тут не главная помеха, дело не в нем. Десяткина ведь не многие понимали и воспринимали. Многие просто называли сумасшедшим. Он и внешне был неординарным: высокий, спортивный, с длинными волосами, с бородкой, глаза-буравчики.

Когда меня познакомили с ним, то мы как-то сразу нашли общий язык. В этот же день вечером пошли ко мне в общежитие. У меня была комната 12 метров, обстановка богемная: тахта, этюдник, картинки навалены, краски. Встанешь с тахты – либо в палитру попадешь, либо на картину наступишь. По этому случаю у моей жены всегда руки в краске были. Он зашел – удивился: «Живописная конура!» На следующий день приглашает к себе в Солнечный, у него там была однокомнатная квартира. Я зашел и… онемел. В ней штабелями до потолка около тысячи работ. «Да это ж Парижский музей д’Орсе!» Выпили мы с ним «Агдама», я еле отошел от шока и чуть не заплакал. Передо мной сидит «обыкновенный» гений, а у него вместо квартиры – будка, набитая шедеврами.

Вот так мы познакомились. Наши отношения продолжались, хотя с ним сложно было. Человек неординарный, непростой, со своими «завихрениями». Здесь, в этой его мастерской, я дневал-ночевал и даже удостаивался чести что-то ему советовать. Например, ставил он свою новую картину передо мной и коротко спрашивал: «Скажи!?» А спрашивал он, между прочим, далеко не у многих. У меня хватало ума со смехом отвечать: «Я скажу, а потом по шее получу? Нет уж!» Хотя пару советов как-то давал…

В Иркутске, когда я сюда приехал, была такая творческая среда, такой «культурный бульон», в котором варились все художники и которую можно было назвать гениальной. Столько ярких и выдающихся имен на один квадратный метр я нигде больше не видел! Именно это меня и привлекло, когда встал вопрос, куда распределяться после института. Здесь жили и творили настоящие мастера, мэтры, академики, у которых можно было учиться по-настоящему. Какие имена: Анатолий Алексеев, Виталий Рогаль, Андрей Рубцов, Виталий Смагин, Галина Новикова, Валера Мошкин, Боря Десяткин! Фантастика! В этом плане «иркутская школа» и ее художники, хотя и разных направлений, была уникальной, широко известной за пределами области.

– Какой это был год?

– 83-й. Когда приехал в Иркутск, стал ближе знакомиться с художниками. Познакомился и с Галиной Новиковой. Это было в первый день моего прихода и знакомства с художниками в Доме моделей. Прохожу между столами и вижу каталог с репродукциями очень хорошего качества, солидный, в цвете. Большая редкость. В советское время владеть таким каталогом было почти как приобрести автомобиль «Жигули». Листаю, удивляюсь еще больше. Спрашиваю: «Чьи работы?» – «О! Это наша подруга, художник Галина Новикова!» Говорю им: «У вас подруга такая!? Она же гений. Ее работам место в Третьяковской галерее!» Вскоре заходит женщина: жизнерадостная, подвижная, импульсивная, вся такая – огонек! Громко здоровается и приглашает всех «девчонок» вечером к себе в мастерскую на «посиделки». Тут замечает меня и интересуется, кто же этот симпатичный мальчик. Ей говорят, что это наш новый художник. «И ты тоже приходи!» – коротко командует она и исчезает. Так началась наша дружба. Это была моя «иркутская академия».

– Расскажите о своих корнях…

– Родители мои были люди умные, добрые, Богом поцелованные. Отец рассказывал, что в родове у нас было два графа и были они художниками. В какие времена, в какие годы они жили, точно не знал. Я искал, но не обнаружил. Он часто говорил в детстве: «Я не знаю такой профессии – художник». Позже я его убедил в обратном.

Помню, как мама, когда мне было два года и жили мы в поселке Ильском, Краснодарского края, где-то раздобыла упаковку акварельных красок «Ленинград». Это краски самого высшего качества даже по нынешним временам, и достать такую роскошь было тогда просто невозможно. Было летнее время, во дворе разросшийся виноградник, огромная раскидистая груша. Передо мной открытый кран и льется вода. И вот сижу я, двухлетний ребенок, со всем этим богатством, щедро, как совком, зачерпываю эти красочки из коробочек, макаю кисточкой в воду и творю. Я даже помню, что солнце было в зените, прямо надо мной, потому что в той кляксе, которую я поставил в альбоме, отразились и засверкали радужные лучи, как драгоценные камни.

Видимо, именно тогда каким-то шестым чувством я понял, что рисование – моя любовь. Я и сейчас так думаю: вот отними у меня краски и холст – умру! Я жить без этого не могу. Поэтому дальше, когда подрос, была изостудия, потом художественная школа в Ишиме, Тюменской области, куда мы переехали из Краснодарского края. Никто меня в эту школу не тащил, я сам ее нашел. Но сложность с поступлением была в том, что, во-первых, была уже середина учебного года, а во-вторых, я был в восьмом классе, а поступать надо было еще два года назад, в шестом. Но меня взяли! Оказалось, что дочь директора школы была моим преподавателем в изостудии. Она приходила домой и рассказывала о «талантливом мальчике» Сереже Жилине.  Учителем моим был Григорий Иванович Шарапов. Учитель по духу, и я вспоминаю о нем до сих пор добрым словом. Школу я окончил экстерном.

Отец мой был своего рода Кулибиным, с золотыми руками и головой. Он построил свой дом на берегу реки и в этом доме для меня отвел комнату окнами на восток. Это я оценил, уже будучи взрослым. Солнышко меня будило ежедневно, заглядывая в окно, откуда была видна излучина реки, бережок и отражение от воды играло в стеклах окна. Я получал двойной «солнечный удар», заряжаясь его энергией, бодростью и свежестью. Это ж как надо было просчитать, продумать архитектурно, чтобы комната ребенка глядела именно на восход солнца! Я считаю это гениальным ходом.

Окончив школу, я поступил в Омский технологический институт на художественное отделение по специальности «художественное оформление и моделирование изделий текстильной и легкой промышленности», а проще говоря, на художника-модельера. Институт был молодой, я поступал туда вторым набором.

Профессорско-преподавательский состав был блестящим. Английский у нас преподавала жена посла в Лондоне, Слава Зайцев приезжал принимать курсовые проекты, а наши ребята ездили к нему готовить диплом. Словом, обучение было фантастическим, уникальным. «Чем смелее вы будете в учебе – тем лучше», – говорили нам педагоги. В нас культивировали свободу и смелость культивировали, нас приучили не бояться.

Когда пришло время распределения на работу, все, конечно, стремились на запад, поближе к Москве и Питеру, но была негласная установка – распределять выпускников только за Урал, ведь в столицах хватало своих модельеров. Я попросился в Иркутск, так как уже был здесь на преддипломной практике в Доме моделей, где мне «отшили» прекрасный диплом – две модели на тему Байкала. Город мне очень понравился, распределился я сюда, не сомневаясь. Понравилась мне и свобода иркутских художников.

– Вы часто бываете недовольны своей работой, переделываете ее?

– Бывает. Какие-то картины перерабатываю, переписываю и заканчиваю, а бывает, что-то пишу много лет. Хотя такие вещи не приветствуются. Тамара Драница, например, всегда за это ругает меня: «Не трогай сделанного произведения! Возьми новый холст и напиши снова, а эта работа уже сложилась». Есть в этом ее утверждении определенная правда. В одну реку нельзя войти дважды. Хотя иногда так хочется улучшить, что-то исправить в работе, но стараюсь старые картины не трогать или кардинально ничего в ней не менять. Но это уже с возрастом появляется такая мудрость, а когда молодой был, не жалел их, перепахивал немерено.

Художник в своем развитии пытается и вправо-влево уйти, какие-то иные направления попробовать. Нет такого, чтоб тупо по прямой – и всё. Вот у меня стоит портрет Тамары Драницы. На мой взгляд. в портрете что-то «не допелось». Я дополняю, доделываю, надо еще подумать, поколдовать…

Вот рядом портрет Виктора Бронштейна. Писал я его лет пять. Причем это не заказ и не к какой-то выставке. Просто вспоминал, как открывалась его галерея и он читал свои стихи, потом на других выставках тоже слышал его чтение. Я тогда удивился, потому что не знал, что он еще и поэт. Сейчас я уже его не трогаю, хотя есть над чем подумать. Но в основном считаю, что в портрете его суть я ухватил. Написал его немного задумчивым, с приподнятой рукой, будто он застыл на полуслове, вспоминая какую-то строчку. Я люблю его стихи. У меня есть его сборники, но, когда читаю, на меня они производят меньший эффект, чем когда он читает их сам. Видимо, интонация голоса, тембр, подача хорошо воздействуют. Это и послужило импульсом создать его портрет.

– Что вас вдохновляет в жизни, дает импульс к работе?

– Все то, что интересно, красиво и гармонично. Все окружающее. Идешь порой, лежит камень. Так бы пнул его, но приглядишься – он неординарен, с интересными линиями, формами, цветом. Имеющий глаза да увидит! А наш Байкал? Это ли не источник вдохновения, поэзии, гармонии. Иногда говорят, что он всегда суровый. Да нет же! Я видел такой Байкал, когда он похож на сказку, такие радуги по небу ходят, такое освещение, так окрашены волны и камешки на берегу. Просто соцветие красок! Никакая Венеция не сравнится. Я езжу на Ольхон к Валерию Владимировичу Обогоеву. Он друг нашей семьи и царь Ольхона, как я его величаю.

– Он шаман?

– Они с женой объединили два своих древних рода по крови с двух сторон, и по статусу он имеет право по закону бурят называть себя князем, но я называю его царем. Он очень смелый, бесстрашный, интересный человек. Вот такие люди привлекают своей самобытностью, неординарностью.

Есть еще тема русской Масленицы из цикла «Легенды и мифы Байкала». Собственно, по любому этносу можно написать множество картин и отразить какие-то национальные черты, особенности, то есть найти в этом источник творчества.

1.jpg2.jpg3.jpg4.jpg5.jpg6.jpg7.jpg

Беседовала Лора Тирон, «Байкальские вести».

Фото из архива Сергея Жилина.

На фото: «Тишина»;

«Уходящая натура»;

«Искусствовед Тамара Драница»;

«Остановка Техучасток»;

«Предчувствие весны»;

«Священное дерево Байкала»;

Автопортрет. 2000 год

Окончание следует.

 

 

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии