Земной поклон

Охлопковцы вернулись с гастролей на родину Валентина Распутина

В Прощеное воскресенье прибыли в Усть-Уду большой автобус с иркутскими гастролерами и тяжело груженная машина с декорациями и фотовыставкой о большом русском писателе, уроженце этих мест. Райцентр встречал приветливо, с азартным интересом. Еще у околицы остановили транспорт голосистые певуньи с хлебом-солью, с масленичными блинками. На обочинах задерживались, провожая веселыми глазами иркутский кортеж, любопытные селяне. Вся деревня знала: драмтеатр им. Н.П. Охлопкова сыграет один из лучших своих спектаклей — «Последний срок» по повести Валентина Григорьевича. Но не только с дорогим подарком ехали артисты в северную глубинку.

Все, кто помнит ту пору…

— Когда-то нужно было приехать поклониться, — говорит художественный руководитель театра Геннадий Шапошников. — Человеку, который не на словах нам дорог и является знаковой фигурой для нашего театра. Для нашей литературы, для культуры русской.

Поэтому ехали с поклоном к землякам своего незабвенного друга, последнего «деревенщика» России. Чтобы взглянуть в глаза, услышать свидетельства живых прототипов его правдивой прозы, получить своего рода благословение на будущую постановку «Прощания с Матёрой».

— Нам надо увидеть лица тех реальных людей, что помнят все описанное в книге, — сказал на встрече с  устьудинцами директор театра Анатолий Стрельцов. — Услышать ваши воспоминания, проникнуться вашими чувствами, напитаться вашей болью в те дни, когда приходилось оставлять родные места, обреченные остаться под водой будущего водохранилища Братской ГЭС. Мы обязательно организуем, чтобы 1 октября, в день премьеры «Прощания с Матёрой», именно вы были первыми зрителями. Дорогу новую не построим, конечно, но вас привезем. Очень хочется, чтобы во время спектакля на нашей сцене вы узнавали все то, что пришлось пережить тогда, больше полувека назад.

В маленьком зале районной библиотеки, перевезенной, кстати, из зоны затопления и благополучно дожившей до наших дней, яблоку негде упасть от собравшихся на встречу старожилов. Тут участники тогдашних массовых переселений в новую Усть-Уду и новую Аталанку, очевидцы индустриального «потопа», наследники Петра и ровесники Андрея — сына и внука Дарьи Пинигиной из эпической повести Распутина. Надежда Петровна Немчинова — соседка семьи Распутиных, о которой в повести говорится, как «Надя молока принесла»; Иван Кузьмич Вологжин, бывший председатель райисполкома, у кого с Валентином Распутиным общий прапрадед — Захар Вологжин; Галина Федоровна Кузнецова; Валентина Михайловна Шипицына, последняя из четверых живых одноклассников писателя; Надежда Александровна Миронова — все те, кто помнит ту пору, помнит знаменитого односельчанина как своего парня, с кем он, и увенчанный славой, сердечно общался без лишних политесов.

Люди немного робеют, но недолго. Вот первый оратор берет слово, начинает неторопливую речь… За ним другой, третий… И потек, заискрился яркими подробностями, заиграл живописными деталями коллективный сказ о последнем сроке Сибирской Атлантиды.

«Граждане затопляемые»

Нелегкая, тягостная это была задача — насильственный отрыв от вросших в родимую землю корней, расставание с обжитыми деревнями, от которых и следа-то не осталось под водой рукотворного моря.

— Страшное это было событие, — говорят переселенцы. — Это война в мирное время. Представьте: горят дома, подожженные собственными руками, горят усадьбы, где прожили целые поколения семей. Плач стоит, горе горькое! Когда полыхал бывалый мост через речушку Поеловку в старой Усть-Уде, где встречались за беседой старики, молодые парочки назначали свидания, ребятня ныряла с перил от первого грома до первого снега, — многие не могли сдержать слез.

Для некоторых мучительный исход оказался непосильным. То один крестьянин сляжет от кручины и тревоги, да так и не поднимется, то другой. Многие ушли на тот свет. Мужик Лука Распутин, как увидел занявшуюся пламенем избу, так и упал, задыхаясь. Рядом не случилось ни врача, ни фельдшера — умер от острой сердечной недостаточности. Иные надрывались во время зачистки будущего ложа ГЭС, на новом строительстве без отрыва от колхозной страды. Надо было валить и вывозить лес по берегам, строить избы на местах новых поселений, перевозить прежние дома, что годились для «пересадки». Нормы трудодней при этом никто не отменял. Мужики три жилы рвали от темна до темна. Бабам тоже доставалось. Эвакуационного транспорта не хватало. Многим приходилось гнать скот пешком.

— Я в шестом классе была. Помню, как мама с сестрой вели на новое место корову, кошку, собаку. Щербаково — Усть-Уда, тридцать верст с гаком, шли день-деньской. По дороге корову доили, а то молоко перегорит. Средств и техники не хватало. Самое горькое, что с кладбищ мало кто смог могилы перенести. Практически все наши предки под воду ушли. Не всю территорию затопления успели подготовить, где-то и леса много потопили. И теперь местами торчат вековые деревья прямо из моря. И скотомогильники кое-где затопили.

Во время встречи с иркутскими артистами Надежда Миронова подарила библиотеке драгоценную рукопись. Это труд Нины Ведерниковой — дочери директора школы в старой Аталанке Николая Васильевича Ведерникова. В безыскусной документальной повести женщина постаралась собрать максимум фактов о затоплении, оставила ее землякам в трех экземплярах. Сама она умерла в 60 лет от онкологического заболевания, догнала ее незажившая душевная рана.  

— Я приехал на «зачистку» своего старого дома, чтоб денежку потом получить какую-никакую, — вспоминает старожил. — А рядом дед Федот Луковников, все медлит трогаться, не верит, что сниматься пора. Он боится, что на него огонь перекинется, воды назапасал — тушить, ежели что. Я все пожег, порушил, стараясь оберечь соседа. А одно могучее бревно, венцовое, лиственничное, еще прапрадедом Захаром Распутиным заложенное, никак не сдается. Сырое оно, нипочем не займется. Спустил я его к реке лошадью — да и отправил по течению Ангары. Тут, говорю, много леса поплывет, плыви и ты, родимое, может, выплывешь куда…

Утраченная вотчина

А сколько поэтических, восторженных слов отыскалось у вспоминающих в адрес незабвенной страны детства, куда, увы, не вернешься, не приведешь на погляд подрастающих внучат. Недаром обреченному острову, в котором символически воплотились все затопленные земли, Распутин нашел гениальное красноречивое имя — Матёра. Так в Сибири называют самое сильное, центровое течение  на реке. Матёра, матушка —  исполинская, сильная, изобильная сторона. Где Ангара была «маленька», ласкова, а по берегам зеленели луга. Острова утопали в цвету, в дурмяной черемухе, колючей боярке. На Троицу все  деревенские плыли туда на лодках, гуляли миром, не как нынче — перед телевизором, по своим углам. Плели венки из диких цветов: жарков, колокольчиков, венерина башмачка, который в простонародье по-другому прозвали, с озорной безгрешной фривольностью. Зимой детвора бегала до островов после школы, лакомилась примороженной ягодой: ничего не было вкуснее! В лесах тоже ягоды и грибов было видимо-невидимо. Заготавливали отборные грузди да рыжики, ну, подосиновики в подмогу. А уж мелочью боровой — красноголовками да прочей «трухой» — свиней кормили. Лучили рыбу на реке — приманивали на свет лучины с лодки.

— Летом пескарь встанет аж грядой, — мечтательно толкуют старики. — Мы его кошеломом обредём, в мешки насыпем, оттолкнем в воду, чтоб до вечера не прокис, а вечером — на лошадь, до дому. Выберешь покрупней-пожирней, пожаришь с яйцом на сковородке. А мелочь — в корыто. Поросенок навалится, ест, а рыбешки-то еще прыгают.

— Я раз так напужалась еще девчонкой, радиста нашего встретила ввечеру. Гляжу издали: он что-то такое страшное волоком тащит. Подхожу ближе — а это у него таймень, голова на плече лежит, а хвост по земле волочится. Килограмм пятьдесят, не меньше! Вот какую рыбу увидеть довелось. Какой ее в Ангаре тогда только не было: ленок, хариус, сиги, осетры — благородные сорта. Теперь-то все они повывелись, им проточная вода нужна.

…Четыре парохода ходили в прежнее время до нынешних мест из Иркутска.  Из окрестных деревень в Усть-Уду на День молодежи ездили ватагами «фестивалить», к ночи возвращались обратно. Самолеты летали, в районе было 13 аэропортов, оживленных, отмеченных привкусом городской жизни. Окрест громко раздавались радиосообщения: такой-то борт прибывает, такой-то борт отправляется. Конфеты выдавали в полете. До областного центра и до Братска дорога стоила 9 рублей.

— Была у нас ягодница заядлая, Аграфена Мироновна. Утром берет билет за полтора рубля, садится на самолет, летит на Мую с ведром. Там собирает смородину на речке. Вечером — по воздуху домой. Доброе было время. Но, оказалось, застойное. Потом всему конец пришел.

— Нам тогда светлую жизнь обещали, ради славного будущего учили жить. Говорили, построят ГЭС, электричество бесплатное будет. А оно все дорожает и дорожает. Школу в новой Усть-Уде построили, не обманули. Сулили кирпичную, но поставили деревянную времянку. Так она и стоит до сих пор, уже 55 лет. Так и учатся наши ребятишки в этом обветшавшем сарае. Тогда пережили все тяготы, проводили под воду свою старую жизнь, молодежь верила, что лучше станет житье, что ради прогресса стараемся. Строили села, обживались, пашен освоили на целине полторы тысячи гектар. А теперь — не ждали не думали, что придет развал. В деревнях переселенцев опять много чего побросано. Ферм нет, дома развалились, поля зарастают снова лесом. Получается, простились с Матёрой, а теперь и новым поселкам впору петь заупокой.  И надежды-то уже нет у людей.  Нет перспективной идеи, не видать просвету…

Тризна в Усть-Уде

Спектакль в райцентре прошел на ура, просто на одном дыхании, как по нотам. Да, наверное, иначе и быть не могло. Прикоснувшись к той животворной почве, которая и породила талант гениального выразителя поэзии и трагедии народной жизни Распутина, приникнув к самому источнику его удивительных прозрений, чуткие фибры актеров чудесным образом настроились в унисон этой негромкой, непоказной истинности деревенского бытия, проточной чистоте глубинных смыслов пронзительной повести.

Конечно, «Последний срок» — визитная карточка охлопковского театра, он уже десять лет идет с большим успехом в Иркутске и триумфально гастролирует по стране, собирая россыпи наград и призов больших сценических конкурсов и фестивалей. Состав занятых артистов не просто крепкий — блестящий. Заслуженные артисты России Людмила Слабунова, Степан Догадин, Татьяна Двинская, Владимир Орехов, Игорь Чирва, народная артистка России Наталья Королева, за главную роль старухи Анны удостоенная нескольких престижных премий. Вровень с корифеями играют и Марина Елина, Анастасия Пушилина, а внучка Натальи Королевой восьмилетняя Ариша Москвитина в роли маленькой Нинки — особенная изюминка постановки, вносящая в действие предельную органику и достоверность.

Все выложились по полной, блеснули самыми яркими гранями своих дарований. Явно читалось, как важен для приезжих лицедеев творческий привал на родине автора, как дорог отклик его земляков. И он не замедлил, сразу излился дружными всплесками смеха, тихими заводями глубокой трепетной тишины, теплым приливом оваций, искренними словами восхищения от зрителей, добрым поминальным столом в районном Доме культуры. Так отметили устьудинцы и их театральные гости первую годовщину кончины Валентина Григорьевича.

…В фойе ДК долго еще люди медлили, любуясь фотовыставкой о Распутине, которую привезла в райцентр областная библиотека имени И.И. Молчанова-Сибирского, где она украшает персональный зал его творчества. Автор фотоэкспозиции — фотохудожник драмтеатра Анатолий Бызов. В 2009 году он сопровождал Валентина Григорьевича в поездке по Ангаре до мест будущего на тот момент затопления при строительстве Богучанской ГЭС. Новая электростанция тоже потребовала весомых «податей»: под воду ушли 1494 кв. км земли, почти 300 кв. км сельхозугодий, больше 1000 кв. км леса, 29 населенных пунктов в Красноярском крае и Иркутской области. Горечь круиза, который писатель назвал «Прощанием с Ангарой», оставила новые шрамы в душе попутчиков. Через два дня по возвращении в Иркутск скончался один из участников экспедиции, друг и издатель Распутина Геннадий Сапронов. У путешественников на снимках недаром задумчивые, озабоченные лица, у Валентина Григорьевича — безутешное. В холле, где экспонируется выставка, стоят четные букеты цветов, горят поминальные свечи. Среди зрителей нет-нет узнаются запечатленные на фото.

Реквием в Аталанке

Туда и дороги-то нет. Ехали по льду полторы сотни верст. Играли в школе, новой, просторной, той самой, что построена стараниями и вложениями Распутина для блага односельчан. Да только учатся в ней всего 24 ученика. На стенде в одном из кабинетов — информационный уголок. Состав класса: Волкова Ксения, Халдеева Карина. Актив класса: Волкова Ксения, Халдеева Карина. График дежурств: Волкова Ксения, Халдеева Карина. Мы соревнуемся: Волкова Ксения, Халдеева Карина.

В деревне, красиво расположившейся на прибрежном взгорье, лежит девственный, слепящий, как в Альпах, снег, млеет во влажном ветре его сказочный, нереальный аромат, напрочь забытый городскими ноздрями. Ветер насквозь продувает брошенные дома с искрошившимися окнами, выщербленными стенами, проваленными крышами. Рядом — пышные, кустодиевские, нетронутые сугробы: к этим подворьям никто не приближается весь год, даже собаки, лениво шагающие за нами почти без любопытства. Все напоминает сонное царство, а то и погост.

В крошечном магазинчике недавно был завоз, подгаданный, как обычно, к пенсии. Покупатели несут ее сюда, чтоб расплатиться за взятые под запись консервы, махорку, конфеты и яблоки, товары для хозяйства, сделать новые приобретения. На этом живой платежеспособный спрос исчерпывается — и снова идет эпизодическая торговля в долг. Работы нет никакой. Аэропорт давно «заколодел и замуравел», бурьяном порос. Сотовой связи нет, Интернета, разумеется, тоже. Тарелки телеантенн ловят один-два канала. На торговлю алкоголя у здешней коммерции лицензий нет. Да и на что? Население гонит самогон. А хлеба местного не пекут, весь привозной, из Иркутска (без малого пятьсот километров доставки). И электричество, на которое «пустили» в эпической повести вековую Матёру, дают по расписанию. И уж, само собой, не задарма.

Декорации собрали в школьном спортзале. Свет из высоких больших окон лишает смысла работу осветителя. Пространства много, холодно, неуютно, зрительские стулья почти впритык к сценической площадке. Но первые ряды негустая публика не торопится занимать, жмется на дистанции. Смотрит завороженно, как-то недоверчиво, почти без реакций. Непросто проникнуть в эти замкнутые, будто осиротевшие лица, угадать, что кроется в изверившихся, уставших сердцах. Но и эту незримую стену отчуждения растопила горячая волна театрального волшебства. Аталанцы героям спектакля поверили, признали их. Вслед за аплодисментами послышались возгласы:

— Спасибо большое!

— Дай вам Бог здоровья!

Актеров повели посмотреть на стену с фотографиями прототипов распутинских произведений, указали на реальную «бабку Мирониху» — Улиту Ефимовну Вологжину, заметили, как похожа на нее обликом и статью Людмила Тарасовна Слабунова. Только вот ватник она не носила, жилетка у нее была плюшевая и всегда галоши через плечо. Вот и вся разница. А в остальном — настоящая из заслуженной артистки сибирская «старинная старуха» получилась. Такая похвала дорогого стоит. Недаром ехала Людмила Тарасовна в свои восемьдесят шесть лет такую даль.

Листвень как символ надежды

Возвращались охлопковцы с поклона матёринским местам с чувством исполненного с любовью и светлой печалью дружеского долга. Увозили бережно согреваемые цветы и весомый груз впечатлений. Не простых впечатлений, не радужных. Не сгладились, не зажили в народе кровоточащие вопросы, поднятые былинным писательским даром Распутина, не утихла их боль. Не успокоилась темная жадная вода пережитых светопреставлений, бродят в ее глубинах новые неотвратимые беды.

Но жив народ. Многострадальный, выносливый, отзывчивый на горькую правду и редкую ласку, на искреннее сердечное слово. И распутинский Листвень стоит по сей день. Недалеко от Усть-Уды, в пади Унеты, где заимка бурятская прежде была. Высится в чистом поле старое дерево, лишенное соков, но все еще не поверженное. Это его и жгли, и бульдозерами таранили — ничем не взяли. Стоит, хранит светлую память ушедшего мира, где совести хватало на всех. Стоит как символ надежды писателя, что «жизнь… она все перенесет и примется везде, хоть и на голом камне и в зыбкой трясине, а понадобится если, то и под водой».

Марина Рыбак, «Байкальские вести».

Фото Анатолия Бызова.

На фото: Слово Анатолия Стрельцова;

Сцена из спектакля;

«Последний срок» на сцене ДК в Усть-Уде