Иркутск, 1936–1940: центр новой области, планы в экономике и на расстрелы

Когда говорят, что в репрессиях виноват только Сталин, и в самом деле преувеличивают. Потому что даже самые продуманные диктатором кровавые планы кто-то еще должен воплощать. И в СССР находились люди (причем в изрядном числе), чтобы не просто выполнять спущенные сверху и без того чудовищные разнарядки на расстрелы, но и выдвигать встречные повышенные обязательства.

Больше энергии!

В 1936-м Иркутск становится центром Восточно-Сибирской области, которая в сентябре 1937-го разделена на Иркутскую и Читинскую (именно это событие сейчас отмечается как день рождения нашего региона, хотя административных перекроев в его истории было много, в том числе в 2008-м). В том же 1937-м сельские территории Иркутска выделены в самостоятельный Иркутский район.

По данным на начало 1936 года, в областном центре, без обитателей пригорода, живут 221 225 человек, то есть население Иркутска удвоилось за десять лет. К завершению 1940-го в городе действуют больницы – инфекционная (160 коек), клиническая (225 коек), детская (525 коек), психиатрическая (400 коек), четыре родильных дома на 360 коек, факультетская клиника (505 коек), леп­розорий для прокаженных (120 коек), колония для психи­атрических (160 коек), два ведомственных учреждения на 206 коек. Во всех работают 640 врачей. Кроме того, в Иркутске есть онкологический пункт, 24 поликлиники и амбулатории для взрослых, туберкулезный и кожно-венерологический диспансеры, восемь женских и детских консультаций, детская поликлиника, 14 детс­ких кабинетов. В год на одного иркутянина пришлось шесть посещений врача (в 1913-м – 1,2).

Идет вторая пятилетка индустриализации, в которой Прибайкалье активно участвует (при большом объеме капиталовложений лишь восемь процентов в 1932–1937 годах направляется в предприятия местного значения). Главной проблемой является неразвитая электроэнергетика, хотя за 10 лет перед войной энерговыработ­ка в регионе увеличилась в 10 раз. В 1929-м не только Иркутск, но и все Прибайкалье располагает единственной крупной электростан­цией – Иркутской ТЭЦ, постро­енной при царе, а позже ставшей имени Кирова. Реконструкция в 1931-м позволила поднять ее мощность до 2500 кВт, а затем и до 10 500 в 1934-м, однако потребление энергии промышленностью растет быстрее. В 1936-м утвержден проект новой реконструкции ТЭЦ, но не реализован. Многие крупные и средние предприятия обеспечивают энергией себя сами.

Государство уделяет главное внимание развитию машиностроения, добыче угля, золота, заготовке древесины и особенно слюды, добываемой в Прибайкалье с XVII века. В XX веке диэлектрические свойства этого минерала сделали его фаворитом электротехнического производства в СССР – материал обрел статус стратегического. Организованная в 1929 году как мастерская, в Иркутске быстро развивается слюдяная фабрика, в 1933-м механизировавшая производство. В 1938-м здесь работали около двух тысяч человек – Прибайкалье становится главной базой слюдяной промышленности СССР (еще одна крупная фабрика действует в Нижнеудинске).

Первенец машиностроения Прибайкалья – завод имени Валериана Куйбышева в Иркутске, набив руку на оборудовании для золотодобывающей промышленности, развернул в 1940-м производство металлургического оборудования: для домен, мартенов, прокатных станов.

Авиазавод осваивает серийное производство бомбардировщиков – до 1940-го выпущено 837 машин. В 1939-м, когда «в эту ночь решили самураи перейти границу у реки», авиазавод становится прифронтовым предпри­ятием, разворачивает ремонт самолетов. 

С 1932 по 1940-й объем лесоза­готовок в регионе увеличился с 1,5 до 6,3 млн кубометров, отрасль оснащается техникой. Так, мощность автотракторного парка уве­личилась с 1935-го по 1939-й с 10 600 до 32 200 лошадиных сил, доля механизированной вывозки леса – с 0,9 процента в 1933-м до 50 процентов в 1939-м. В числе четырех имевшихся лесозаводов реконструирован Иркутский (в регионе появилось и шесть новых).

В 1932–1940 годах железнодорожный грузооборот в области увеличился втрое (больше всего перевозят угля и леса). Объем перевозок Вос­точно-Сибирского речного пароходства вырос с 87,3 тыс. до более чем 500 тыс. тонн. Что касается Управления сибирских воз­душных линий, то оно появилось уже в 1928-м, а число его самолетов выросло с пяти до 89 в 1937-м.

Областное управление автотранспорта создали в 1939-м, парк его включал 103 грузовых автомашины и 71 автобус. А в отдельно взятом Иркутске, по данным на 1940-й, сосредоточено около четырех тысяч разных автомобилей. За десять месяцев на дорогах города произошло 83 аварии, в результате которых погибло 27 человек.

В легкой и пищевой промышленности небольшие предприятия уступают место производителям союзного значения и республиканского подчинения. Так, к 1933 году реконструированы Иркутская обувная фабрика, мясокомбинат и дрожжевой завод. Вместо девяти колбасных мастерских, девяти пивных и безалкогольных за­ведений родились колбасный завод и завод пивобезалкогольных напитков. В 1940-м сдан комбикормовый завод.

Чаепрессовочная фабрика (единственная в стране восточнее Урала), работавшая на привозном сырье, выпустила первую продукцию в 1932-м, дойдя в 1939-м до 4,3 тыс. тонн чая. У коптильного завода в Иркутске в сутки готово 1,5–2 тонны рыбы. У ма­каронной фабрики в сутки – 40 тонн продукции. В целом производственные фонды пищевой промышленности выросли впятеро.

Мыловаренный завод производил 30 тыс. тонн хозяйственного мыла в год. На пимокатной фабрике за1933–1939 годы выпуск валенок вырос с 49,6 до 130 тыс. пар, строительного войлока – с 45,4 до 178 тонн. Более чем вчетверо увеличилось производство верхнего трико­тажа и белья на трикотажной фабрике. В 1930-м на базе мастерской создана швейная фабрика, которая в 1939-м выпустила продукции на 10,5 млн рублей.

Иркутский кожевенный завод вырабо­тал в 1939-м 848 тонн сырья, которы­ми снабжались Иркутская, Новосибирская и Красноярская обувные фабрики.

В 1937-м завершено объединение четырех кир­пичных заводов в Лисихе с общей мощностью 34 млн штук в год. С 1939-го эксплуатируется Новоленинский кирпичный завод с выпуском 12 млн штук в год.

З/к и стахановцы – у всех свой стимул

Несмотря на внедряемую механизацию, труд рабочих был тяжелым. Особенно в пищевой промышленности – в ее механизацию вкладывается сравнительно меньше средств: по мнению государства, есть вещи поважнее качества питания граждан. Тем не менее, в городе жизнь намного лучше, и селяне массово бегут сюда от коллективизации, которая обеспечивает индустриализацию. В конце 1932-го принято постановление «Об установлении единой паспортной системы по СССР и обязательной прописке паспортов» – они выдавались только жителям городов, госслужащим, рабочим совхозов, колхозников же привязали к месту жительства (выехать можно не дальше райцентра и то – со справкой). Отсюда и второй вариант аббревиатуры ВКП (б) – Второе крепостное право (большевиков). Раскулаченные и другие спецпереселенцы, ссыльные пополняют армию совсем уж безответной рабочей силы.

В 1938 году численность только заключенных (не считая ссыльных и спецпереселенцев) в регионе достигла максимального довоенного показа­теля – 32,5 тыс. человек, или 39,2 процента от количества занятых на всех предприятиях Иркутской области (хотя и эти цифры могут быть слегка заниженными). З/к, понятно, в ударном труде руководствуются не соображениями комфорта, а вопросом личного выживания.

Вольных стимулирует к востребованному индустриализацией трудолюбию, в том числе, развернувшееся в стране с 1935 года стахановское движение. Оно внедряется даже в сферах, к которым трудно подойти с единицами измерения. Так, в начале 1936-го первый секретарь крайкома ВКП(б) Михаил Разумов принимает делегацию знат­ных людей пограничной охраны Восточно-Сибирского края – 28 лучших стахановцев. 10 сентября 1936-го проходит первая общегородская конференция стахановцев и ударников Иркутска, открытая первым секретарем горкома ВКП(б) Абрамом Казарновским.

Мотивирует стахановцев, кроме удовлетворения и уважения, перспектива переселиться в квартиру в ведомственном жилье, получившем распространение в 30-е. Это именно отдельные квартиры именно для семей, выделяемые за беззаветное служение власти. Мощный стимул в условиях, когда огромные массы советских граждан живут, даже не мечтая об элементарном комфорте, в комнатах без солнца, на кухнях, в ванных, в коридорах и чуланах. Квартирный вопрос в то время и правда сильно портил многих, и его решали порой путем доносов...

А ведь еще совсем недавно прогрессивным будущим представлялись дома-коммуны. Их планировалось много, но в Иркутске успели построить такой лишь один, по адресу Свердлова, 22 («тихвинское колесо», Дом партактива). Так и не воплотившие мечту Фурье обитатели этого удивительного здания – люди нового типа – должны были существовать по принципам коллективизма, отказавшись от индивидуального быта и института брака. Все в соответствии с ленинскими заветами – вождь мирового пролетариата писал насчет того, что человек не должен обладать жильем. Построенный к 1933-му, этот единственный иркутский дом-коммуна был разделен на две почти равные части: жилую и коммунальную, в соответствии с принципами конструктивизма, который ставил во главу угла функцию, а не бесполезные украшательства и образы.

Сейчас, в XXI веке, по иронии архитектурной судьбы, в этом доме, можно сказать, воцарился предельный индивидуализм – стоимость считающегося элитным квадратного метра не идет в сравнение со средней по городу рыночной ценой. На момент строительства производ­ство цемента, несмотря на наличие сырья, в Иркутске в нужном количестве еще не наладили, а плотью придуманного в России конструктивизма был именно железобетон. Поэтому архитекторам приходилось выкручиваться: часто здания строили из привычного кирпича, который штукатурили «под бетон». А в Доме партактива планировалась установка железобетонного каркаса, но использовали, в том числе, рельсы.

Да и вообще стройматериалы в Иркутске были в большом дефиците при высокой потребности (например, с 1935 по 1939 год воз­ведено 15 школ). Поэтому стройка многих крупных зданий шла медленно (проблему отчасти решали, в том числе, за счет разрушаемых церквей). Ну, а идеологическая реальность менялась быстрее, поэтому нередко приходилось корректировать облик уже почти готовых строений. Так, возведенное к 1936-му здание Госбанка СССР на углу Ленина и Кооперативного переулка (ныне улица Канадзавы) проектировалось как конструктивистское. Он, частности, совмещало производственную и жилую функции: в левом крыле размещались семьи сотрудников, а в правом, с видом на главную площадь, была административная зона. В ходе строительства проект изменился, поскольку конструктивизм с его фантастическими идеями попросили на выход – ему на смену пришли имперские настроения и, соответственно, сталинский ампир. Здание Госбанка, соответственно, нарядили в классические одежды, противные его родному конструктивизму. При этом, независимо от стиля, ведомственные дома того периода, как правило, неповторимы и иногда носят свои народные названия – оттенок частного, заказного строительства давал архитекторам ощущение почти свободы. 

В предвоенный период были также сданы, например, Дом пилотов на улице Горького для семей летного состава гражданского флота (в его оформлении использовали надгробные плиты с Иерусалимского кладбища), дом для работников ЦЭС имени Сергея Кирова на углу улиц Лассаля (Сурикова) и Бограда, дом для работ­ников завода имени Валериана Куйбышева на углу Карла Маркса и Бабушкина. По улице Карла Маркса, на месте снесенных церквей, строили знаменитую «тридцатку» длиной в квартал, куда вселились железнодорожники и не только, с семиметровой фигурой Сталина и фонтанами. Возвели Дом водников на Вузовской Набережной (бульвар Гагарина). Также стал жилым комплекс на Красного Восстания, 7, первоначально запланированный как Дом каторги и ссылки – старые большевики утратили актуальность...

Жертвы и палачи – в одних рвах

Главный архитектор Иркутска в 1930–1938 годах Казимир Миталь был первым архитектурным авангардистом Иркутска, человеком, который внедрял конструктивизм в городскую среду. Он придумал многие здания в Иркутске, в том числе упомянутый Дом партактива, построенный по постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б), Дом специалистов на Марата, 29, где жил сам, и дом для сотрудников НКВД в Пионерском переулке. Миталя арестовали весной 1938-го – Казимир Войцехович умер в тюрьме зимой в возрасте 61 года, будучи обвиненным и в шпионаже, и в том, что в районе Мелькомбината организовали вредное мыловаренное производство, не были спроектированы подъездные пути к макаронной фабрике, и много в чем еще. Но Миталь хотя бы оставил о себе вещественную память в виде спроектированных зданий – имена многих других жертв террора растворились в памяти новых поколений. Даже родственники, если они остались, далеко не всегда знают судьбу огромного числа безропотных жертв коллективизации – обычных крестьян.

В царское время Ленский расстрел всколыхнул все российское общество и стал триггером революционных событий – а в 1938-м в Бодайбинском районе казнили 938 человек, почти вчетверо больше, но этот второй Ленский расстрел кажется незаметной каплей в море безвинных смертей. Море это разлилось гораздо шире во времени, чем девятый вал репрессий в 1937–1938 года, что, собственно, было отражено в не понравившихся Сталину результатах переписи населения 1937 года (за эти результаты пополнили число жертв и ее организаторы). Большой террор 1937–1938 годов хотя бы обособлен во времени и общественном сознании, его хоть как-то запоминают все школьники, он известен именами жертв... Такое вот горькое мемориальное преимущество.

По разным подсчетам, репрессии 1937–1938 годов в Иркутской области унесли жизни до 30 тысяч человек. Среди них – и расстрелянные упомянутые выше первые секретари обкома ВКП(б) Михаил Разумов и Иркутского горкома ВКП(б) Абрам Казарновский, не говоря уж о руководстве пониже. В Иркутской области доля репрессированных в общем числе жителей в три раза (как минимум) больше среднего показателя в СССР.

Организовывали выполнение этих повышенных обязательств (сверх так называемых лимитов) начальники управления НКВД по Восточно-Сибирской, а затем Иркутской области Герман Лупекин и Борис Малышев, которые явно занимались уничтожением сограждан не только по служебной обязанности, но и по велению того, что у них было вместо души. Следом за своей «миссией» и они пополнили число расстрелянных – но, в отличие от жертв, оснований для реабилитации палачей не нашлось. Кстати, подзаголовок не совсем верен – место захоронения Германа Лупекина (как и его предшественника, также расстрелянного и нереабилитированного начальника управления НКВД по Восточно-Сибирской области в 1936–1937 годах Марка Гая) – могила невостребованных прахов крематория № 1 Донского кладбища в Москве.

Приведем лишь малую часть фамилий расстрелянных в 1937 и 1938 годах иркутян из летописи Юрия Колмакова. Эконо­мист Илья Бялый, зоолог, гидробио­лог, зоогеограф и исследователь фауны Виталий Дорогостайский, этнограф и антрополог Бернгард Петри, микробиолог-чумолог Алексей Скородумов, директор библиотеки Сибирского горного института Влади­мир Манассеин, исследователь Сибири Николай Козьмин, завкафедрой гистологии и эмбриологии мединститута Виктор Буров, завотделом этнографии краеведческого музея Павел Полтораднев, этнограф Яков Ходукин, завкафедрой детских болезней медицинского института, крупнейший специалист в педиатрии Аркадий Попов, уче­ный в сфере изучения водных путей Иван Молодых, специалист в области китайской и монгольской литературы Сергей Кузнецов, завкафедрой электротехники горного института Юлий Шпехт, завкафедрой мар­ксизма-ленинизма стоматологического института Надежда Трофимова, профессор, специалист в области экономики Иосиф Косоков, профессор, спе­циалист в области гигиены жилищ, питания, водоснабжения и краевой патологии Ми­хаил Шварцман, краевед, библиограф, бывший председатель ВСОРГО Пантелеймон Казаринов....

Это только некоторые, наиболее известные в стране и мире представители научного сообщества города, а ведь профилактическому сталинскому «прореживанию» подверглись все слои общества. У этих людей даже можно найти реальную вину: многие ученые, сложившись как личности еще в царское время, несколько (а то и не несколько) скептически относились к советской власти, выражая это, видимо, в каких-то комментариях, к примеру на лекциях. Или вот веду­щая солистка Иркутского радиокомитета Нина Климовская, общавшаяся с датским посольством. Да и в массе «чудовищных преступлений» Казимира Миталя было происхождение в семье ссыльного польского ксендза и членство в партии эсеров... Что уж там говорить об архиепископе Иркутском и Верхоленском Павле и еще группе православных священников! А вот, например, для 72 и потом 34 работников железных дорог, осужденных и большей частью расстрелянных за два августовских дня 1937-го, зарытых на полигоне в Пивоварихе, и хотя бы такой реальной общей вины вряд ли придумаешь.

К слову, принятая в декабре 1936-го сталинская Конституция на тот момент считалась самой демократичной конституцией в мире…

Наталья Антипина, «Байкальские вести».

На фото: Иркутск в предвоенные годы. У моста имени В.И. Ленина;

Несостоявшийся дом-коммуна на улице Свердлова, 22;

Архитектор Казимир Миталь;

Здание Госбанка проектировал один из талантливых учеников
Казимира Миталя – Владимир Волков;

Здание для сотрудников НКВД в Пионерском переулке в Иркутске,
спроектированное Казимиром Миталем, было ярким примером
привязке идей конструктивизма к реалиям конкретного города
(если приглядеться, под модным, новым, современным на момент
стройки бетоном скрываются кирпичи);

Мальчишки у скульптуры мальчика с осетром во дворе
«тридцатки» на Карла Маркса (фото из открытых источников)

Начальники управления НКВД по Восточно-Сибирской, затем
Иркутской области Марк Гай, Герман Лупекин, Борис Малышев
разделили участь своих жертв;

Ведущая солистка Иркутского радиокомитета Нина Климовская
была расстреляна в 1937-м

Продолжение следует.