Иркутск, 1871–1880: самый большой пожар, сначала была Лесиха, удивительный беглец

Характерная черта истории Иркутска – включенность в общероссийский контекст. Все социально-политические события, отражающие противоречивое развитие страны, приводили в город интереснейших людей, которые, в свою очередь, неизбежно влияли на историю и философию столицы Восточной Сибири.

Другое время, другие люди

Так, в Сибири почти двадцать лет провел отец русской революционной мысли Николай Чернышевский, признанный виновным «в принятии мер к ниспровержению существующего порядка управления». Двенадцать лет из этого срока Николай Гаврилович находился в Вилюйске. Вызволить узника из этого фактически улуса пытался Герман Лопатин, жизнь которого сама по себе заслуживает как минимум увлекательной экранизации.

В 1866 году он, потомственный дворянин, блестяще окончил университет, но сразу угодил в тюрьму после ареста по делу Дмитрия Каракозова, стрелявшего в Александра II. В то время Лопатин и сбежал от блюстителей порядка в первый раз – зайдя в квартиру к коллеге и увидев жандармов, выпрыгнул в окно. Он сбегал из тюрем, с гауптвахт, из залов судов, и притом в дежурство самых бдительных охранников. Для обладавшего удивительным даром перевоплощения Германа не существовало препятствий. 

Сочтя, что объединить разрозненные революционные силы сможет лишь Чернышевский, зимой 1870 года Лопатин направился в Иркутск, чтобы освободить его из ссылки. Был раскрыт и заключен в тюрьму.

Летом 1872 года Лопатин совершил очередной побег. На двухвесельном челноке уплыл по Ангаре, спустился через знаменитые пороги и добрался до Енисея. Потом доехал на крестьянских лошадях до Томска. Но иркутские власти уже разослали по Сибири его фотографические карточки… Задержав беглеца, ему устроили очную ставку с приехавшим из Иркутска поляком. Германа снова отправили в иркутскую тюрьму.

Яркая личность Лопатина привлекла внимание генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Синельникова. Он стал посещать арестанта, подолгу беседовал с ним и проникся уважением к уму, знаниям и силе характера. Лопатин признался Синельникову, что действительно хотел вызволить Чернышевского. Он так горячо обрисовал тяжесть положения великого узника, что генерал-губернатор решился ходатайствовать перед Третьим отделением о смягчении участи Чернышевского, прося перевести в Якутск. Дело о побеге Лопатина Синельников просил прекратить (есть даже мнение, что Николай Петрович думал сделать этого арестанта своим преемником). В ответ генерал-губернатор получил отказ...

10 июня 1873-го Лопатина привезли в суд. Проходя по двору, он видел, как чиновник привязывал к коновязи лошадь. Во время перерыва, выйдя вместе с «подчаском» на крыльцо, Герман спрыгнул на землю, подбежал к лошади, оборвал повод и ускакал в бесконечный лес вдоль Якутского (ныне Качугского) тракта. Через месяц Лопатин, переодетый крестьянином, в телеге двигался к Томску. На этот раз ему везло. Пароходом добрался до железной дороги, прибыл в Петербург, уехал в Париж. Поразительный был человек! Дмитрий Менделеев пророчил ему блестящую карьеру ученого, а Карлу Марксу, сдержанному в отношениях с людьми, Герман так понравился, что он даже хотел выдать за поразительного русского, переводчика его «Капитала», дочь.

Но самое удивительное даже не это. В современной России невозможно представить, чтобы всемогущий глава солидной части России так вел себя по отношению к отъявленным оппозиционерам. И не потерял кресло после этого.

Дома терпимости – тоже в летописях

Впрочем, Николай Синельников был генерал-губернатором недолго – с 1871 по 1874 годы. Но оставил он свой пост по возрасту, получив чин генерала от кавалерии. Николая Петровича уважали в Иркутске и за его пределами: так, во время празднования 50-летия службы Синельникова на благо России 90 инородцев решили креститься, назвавшись Николаями. Кстати, первым делом, приняв дела в 1871-м, он решил вопрос с нехваткой и дороговизной ржаного хлеба в Иркутске: цена упала более чем вдвое, а сам продукт появился вдруг с избытком. Новый генерал-губернатор с удовольствием и без лишней щепетильности принимал от купцов традиционные «подарки», но шли они на благотворительность.

При Синельникове упорядочили названия улиц: например, упирающиеся в Карла Маркса многочисленные Солдатские получили новые имена (сейчас это Красноармейская, Лапина, Грязнова, Киевская, Богдана Хмельницкого, Литвинова), также как дублирующие названия с приставкой Малая. Пять улиц получили имена здравствовавших тогда иркутян – чиновника и общественного деятеля Бориса Милютина, купцов Ивана Хаминова, Андрея Немчинова, Ивана Базанова, Сибиряковых. Это был мудрый, ко многому обязывающий жест.

Синельников вообще, несмотря на солидный возраст, отличался полным отсутствием косности. Так, генерал-губернатор учредил специальный сбор: пять копеек с каждой проданной колоды карт и десять с каждой игры в пользу Приказа общественного призрения (то есть тогдашнего собеса). И в феврале 1874-го, перед отъездом из Сибири, Синельников передал городскому самоуправлению 15 тысяч собранных им таким образом рублей. Хватило и на достройку воспитательного дома, и на обустройство детского сада. Барон Платон Фредерикс, сменивший Синельникова на посту, отменил карточную надбавку как не имеющую под собой законных оснований, но ее вернули и после этого правителя.

Кроме того, Синельников успел принять меры к искоренению бродяжничества, устроить приют для неимущих, отремонтировать дома беднейших жителей. В 1875 году Николаю Петровичу присвоили звание почетного гражданина Иркутска. В 1883-м он вошел в депутацию иркутского общества для возложения венка ко гробу Александра II. Царя-освободителя, первого побывавшего в Сибири представителя династии Романовых, угробила-таки «Народная воля», выделившаяся из общества «Земля и воля», одним из главных вдохновителей которого был Николай Чернышевский. А еще через время многое повидавшие улицы Иркутска получили имена террористов, в том числе народовольцев Софьи Перовской, Андрея Желябова, Степана Халтурина…   

Впрочем, различные не красящие страну и город явления были всегда. Так, в январе 1877-го управляющий Первым отделением Главного управления Восточной Сибири запросил с иркутского полицмейстера мнение по поводу домов терпимости в только одной части города. Действовало десять публичных домов с коллективами от трех до семи сотрудниц – вполне достаточная норма, но сосредоточение их в районе улиц Подгорной, Преображенской (ныне Тимирязева) и концевой части всех бывших Солдатских находили неудобным. Проституцию легализовал в 1843-м отец Александра II Николай I, отчаявшись победить.

Огненная катастрофа

Предыдущее десятилетие в крае запомнилось потомкам знаменитым трехдневным Цаганским землетрясением 1862 года, скрывшее под водой участок суши севернее дельты Селенги площадью около 200 квадратных километров (залив Провал). Иркутску тогда тоже досталось: в городе качались и трещали все строения, колоко­ла звонили сами, люди не могли держаться на ногах, трескалась мерзлая земля, на Ангаре и Ушаковке – лед. Из храмов невредимой осталась лишь ветхая церковь в Вознесенском монасты­ре, где покоились мощи святителя Иннокентия. С последствиями пришлось разбираться тогда новому генерал-губернатору Михаилу Корсакову.

А грандиозный иркутский пожар 1879 года пришелся на срок полномочий Платона Фредерикса, пусть не соразмерного Синельникову, но, по отзывам современников, человека и управленца неплохого. Большой вклад в ликвидацию последствий внес еще один почетный гражданин города, губернатор Иркутска с 1864 по 1880 года Константин Шелашников (в его честь была названа улица, которая ныне носит название Октябрьской Революции).

Жаль только, что на момент начала катастрофы генерал-губернатор был в Забайкалье, губернатор – в столице, начальник штаба и воинский начальник – в командировках по губернии, полицмейстер – в отпуске, городской голова – тоже в отъезде... 

Точно сказать в современных координатах, где 22 июня начался пожар, невозможно. Есть данные, что первыми полыхали какие-то усадьбы на весьма протяженной Баснинской (Свердлова). Вроде как сперва загорелась стайка или хлев во дворах знатных иркутян. Пожарная команда на тот момент была в Глазково. Потом на Халтурина (тогда Петровской, позже Медведниковской) возникло второе возгорание – огонь охватил здания юнкерского училища и аптечные склады. Как тушить – никто не понимал. Скоро в огне были 11 кварталов. От огня бежали к Ангаре, спасались на Иерусалимской горе. Огонь вроде бы насытился к обеду следующего дня. Но спустя сутки, 24 июня, вспыхнул снова в доме на Котельниковской (Фурье). Началась буря, и скоро горела Блиновская (Чехова), Пестеревская (Урицкого) и Большая (Карла Маркса)...

В этот день в Иркутске как раз оказался английский путешественник, миссионер Генри Ленсделл, который оставил обширные воспоминания. «На пароме мы встретили толпу людей, которые бежали из города и уносили с собой самое ценное. Вот старуха шатается под тяжелым грузом мехов, сваленных ей на голову; бедная полуслепая монахиня обнимает икону,…; юная дама в слезах с котенком на руках; мальчики с самой большой драгоценностью русского дома – самоваром… Ужас был написан на всех лицах». Повозки и телеги сгрудились на улицах, кто-то тащил зимние сани. «Вскоре мы вышли на широкую улицу, на которой были расположены лучшие магазины и склады». Это была Большая. Огонь ревел с обеих сторон...

К утру 25-го выгорела большая часть города, до территории выше современной Дзержинского. Пожар прошел 75 кварталов, канули в прошлое 918 дворов со 105 каменными постройками, 3418 деревянных строений. Уцелели 3157 домов. Огонь забрал музей ВСОИРГО с библиотекой, Военно-топографический отдел с архивом и картографией, публичную библиотеку. Не избежали печальной участи окружной штаб Восточно-Сибирского военного округа, Дворянское собрание, церкви, гимназии, училища, госучреждения с архивами… Неизвестно, сколько людей погибло, а тление в подвалах продолжалось местами до декабря. Благо, в то время было уже развито страховое дело, и обеспеченные люди получили компенсации. Быстро, уже через десять лет, город сумел в прямом смысле восстать из пепла. Городские власти решили ничего важного из дерева больше не строить. Центр Иркутска сместился на две улицы ниже – к Преображенской.

После пожара стали возникать новые предместья. Так, Лесиха (так она звалась вначале) возникла в березовом лесу при слиянии Средней и Верхней Амурских улиц (ныне Седова и 25-го Октября) с Байкальским трактом (остатки леса сохранились на месте старого мусульманского кладбища). Сейчас это район от горбольницы №1 до школы №39. Сюда перенесли склады спирта и вина, появились конторы и дома. Гороховский выселок, или Гороховка, возник на подошве Петрушиной горы и склонах, примыкавших к правому берегу Ангары. Выселок протянулся улицей бедных деревянных домов от 7-й Иерусалимской улицы в сторону Байкала (позднее здесь пролегла улица Гороховская, ныне Дальневосточная).

Пшеничная падь образовалась по правому берегу впадающей в Ушаковку речки Пшеничной, на склонах горы Глубеничной среди ям, из которых брали глину для производства кирпича. Сейчас здесь улица Первомайская (ранее Соловьевская). Бараба, часть Рабочеслободского предместья, сформировалась на месте болотистого участка на правом берегу Ушаковки, где вытекали Сарафановка и Свиной ручей.

Но потомки все-таки смогли увидеть допожарный облик Иркутска. Исследователям удалось найти в хранилищах Иркутска, Москвы и Санкт-Петербурга несколько десятков фотографий с видами города. Выполнены они одним мастером – Августом Гофманом. Гофман открыл свое фотоателье в конце 50-х – не единственное, но самое солидное. И, возможно, был первым, кто вышел с камерой на улицы Иркутска. Снимки потом приобрел страстный коллекционер, летописец, заведующий публич­ной библиотекой Нит Романов у букиниста Лужина, а тот, в свою очередь – у автора (фотографий было намного больше, но остальные уничтожила в лавке Лужина другая стихия – наводнение). В некоторых семьях иркутян до наших дней сохраняются фотографии, выполненные в заведении Гофмана. По заданию полиции он также снимал карточки с уголовных преступников, создал портретную галерею ссыльных поляков, работал по заказу Сибирского отдела императорского Русского географического общества…

Наталья Антипина, «Байкальские вести».

На фото: Набережная Ангары у главного управления
Восточной Сибири. 1860-е;

Восточная часть Тихвинской площади и Тихвинская
улица до пожара. Середина 1860-х;

Генерал-губернатор Николай Синельников

Продолжение следует.