Иркутск, 1771–1780: поход Василия Нарышкина, первая вакцинация, губернаторы Немцов и Кличка

По условиям Нерчинского договора 1689 года Россия ушла из Приамурья. А возможность использования самой длинной дальневосточной реки как наиболее удобного выхода в Тихий океан с развитой территории Нерчинского и Албазинского уездов была очень нужна стране. Екатерина II достигла многих успехов во внешней политике, но решения Амурского вопроса пришлось ждать до середины XIX века, когда достаточно ослаб Китай. Тем не менее все это время Россия пыталась как-то закрепиться на фактически не разграниченной территории.

Зачем в Иркутске адмиралтейство?

Одной из таких попыток стала Секретная Нерчинская экспедиция, начатая при Елизавете и законченная при Екатерине II. Новая императрица приняла власть в период, когда отношения с китайской стороной ухудшились: в апреле 1762-го торговля в Кяхте была запрещена соседями, хоть и продолжалась неофициально. Через три года была поставлена точка в названной экспедиции, о которой, несколько возвратившись по времени назад, все-таки стоит рассказать хотя бы коротко.

Эта экспедиция была строго засекречена во избежание трений с Китаем – настолько, что даже в Петербурге задавали вопросы относительно необходимости иркутского адмиралтейства и навигационных школ в Иркутске и Нерчинске. А их создание было связано именно с указанным начинанием. Стратегической целью экспедиции было выяснить возможность возить грузы по Амуру и закрепить за Россией новые территории. В то время и Китай слабо представлял себе в деталях амурский бассейн, и этой неясностью надо было пользоваться.

Общее руководство Секретной Нерчинской экспедиции доверили тогдашнему губернатору еще не разделенной Сибирской губернии Василию Мятлеву, а фактическое – будущему его преемнику Федору Соймонову, возвращенному из ссылки на охотские солеварницы, куда последнего отправила еще Анна Иоанновна по делу Артемия Волынского. Планы были грандиозные: в частности, построить в устье Амура судоверфь и военно-морскую базу. 

Под руководством Соймонова провели осмотр и описание сухопутного и водного пути от Иркутска до Нерчинска, оценили леса в бассейне Нерчи, Ингоды, Шилки и Онона, пригодные для строительства морских и речных судов, разработали план исследования Амура, начертили карты. Сенат дал Сибирскому приказу секретный же указ о переселении на земли Нерчинского уезда нерегулярных казаков с семьями для развития хлебопашества.

Но неожиданное происшествие заставило Мятлева и Соймонова приостановить, а затем и отменить выполнение главной задачи экспедиции, связанной с плаванием по Амуру. Китайцы демонстративно сдали русским властям перебежчика, каторжника Шульгина, который жил в Нерчинске. Тот якобы услышал от местных, что Соймонов намерен с четырьмя полками солдат и пушками сплавиться по Амуру и захватить стоявший против устья реки Зеи китайский город Айгунь. В Айгунь Шульгин и сбежал, надеясь, что китайцы наградят его за эти сведения и оставят жить у себя (возможно, для этого каторжник все и выдумал). Теперь любая попытка сплава по Амуру выглядела бы враждебной... Россия попыталась открыто, через дипломата получить согласие Китая на навигацию по Амуру, ожидаемо получив отказ от насторожившихся соседей.

Тем не менее экспедиция была полезна для России. Под руководством сына Соймонова Михаила продолжилось заселение Нерчинского уезда, разведывались места для постройки судов на других реках, велись работы по гидрографическому описанию рек и картографированию земель.

Да и задействованные в экспедиции кадры без дела не оставались. Так, в 1772 году закончил работы на Байкале ее участник, штурман Алексей Пушкарев. Он выполнил первую геодезическую съемку озера и составил первую инструментальную морскую карту, которая сослужила службу для исследователей истории рельефа и очертаний берегов (выполненная ранее под руководством Карла Фрауендорфа карта имела погрешности).

«Крестник» императрицы

А пока власти пытались достичь определенности в восточных пределах страны, там случилась, если вдуматься, внутренняя попытка создать отдельную, самостоятельно управляемую территорию, если не сказать республику. Именно так можно оценивать авантюрный план выдвинувшегося в «поход на Иркутск» главного командира Нерчинских сереброплавильных заводов Василия Нарышкина. Свой план Нарышкин пытался реализовать в 1775–1776 годах, вскоре после казни вождя крестьянской войны Емельяна Пугачева.

Во многих источниках действия Нарышкина выглядят цепью поступков психически нездорового человека. 18 марта 1775-го он прибыл в Иркутск и вскоре выехал в Нерчинск. Там он одиннадцать месяцев не выходил из дому, возможно, глушил там водку, а потом принялся тратить казенные деньги на угощение людей всех сословий, жаловать ссыльных и каторжных в разные чины. Далее, окружив себя подобием «войска» из людей того же числа, отправился на губернский Иркутск, где сидел губернатором Федор Немцов. Перед походом Нарышкин взял из казначейства 16 477 рублей (называются и другие суммы), а из гарнизонной артиллерии – канониров, пушки, порох. По дороге колоколами и пальбой сзывал народ в «ополчение», бросая в толпы деньги и угощая вином, взятым из питейных домов. Набирал из бурят гусарский полк. Потребовал в Удинской провинциальной канцелярии, к которой в то время относился Нерчинский уезд,  денег на счет заводов, а получив отказ, замыслил уволить воеводу (комендантское правление там только что сменилось на воеводское). А тот в Верхнеудинске (будущем Улан-Удэ) пригласил Нарышкина, оставившего все свое сопровождение в окрестном селе, в церковь, а по выходе арестовал и отправил в Иркутск. Уже из Иркутска Нарышкина препроводили под конвоем в Санкт-Петербург, где он якобы так и не получил наказания, будучи крестником императрицы.

На самом деле никаким крестником Екатерины II мятежный директор заводов не мог быть даже технически, поскольку на момент его рождения девятилетняя будущая русская царица и православной-то не была. В Петербурге с «винами» Нарышкина разбиралось следствие, по окончании он был заключен в Петропавловскую крепость, из которой не вышел. За него хлопотала семья – представители знатной фамилии, родственной Романовым по линии матери Петра Великого. Но Василий Нарышкин фактически совершил покушение на монополию верховной власти – за это впору было, как Пугачеву, и сразу с головой расстаться…

Исследователи, которые усматривают в действиях Нарышкина вовсе не алкоголизм и не сумасшествие, исходят из того, что Василий Васильевич был вольнодумцем, воспринявшим веяния времени с его идеями буржуазной революции. Он знал о событиях в Новом свете, где колонисты приступили к борьбе за свои права. На собранном ими в Нью-Йорке конгрессе приняли Декларацию прав колоний.

Нерчинско-заводской округ был обособленным районом, отчасти государством в государстве. И первые месяцы своей службы здесь Нарышкин изучал дела, не покидая квартиры. Разобравшись с ними, принялся снимать заворовавшихся начальников. В короткое время руководства Василия Васильевича в производстве начались прогрессивные перемены: конную тягу стали заменять на водяную, пустили два новых завода. Недаром секунд-майор Барбот де Марни после ареста Нарышкина написал Немцову: «Можно ли было таковые поступки ожидать от поставленного надо мною начальника, который… наиполезнейшие  дела в заводах делать начинал?». Директор взялся и за социальные преобразования: отсрочил сбор подушной подати, отменил обязательства приписного населения перед заводами, списал с крестьян недоимки...

В своей самонадеянной попытке создания самостоятельной колонии (а может, и республики!) Нарышкин, возможно, надеялся на содействие старшего брата Семена, вице-президента ведавшей делами заводов Берг-коллегии. Есть вероятность, что и свое право распоряжаться деньгами заводов Василий связывал с благими целями. Что касается создания «ополчения», то это могло быть попыткой привлечь на свою сторону народ, а разбрасывание денег и вино были тогда самым проверенным способом. Надо добавить и тот факт, что сведения о начинаниях Нарышкина со временем обросли мифами и просто выдумками…

Борьба с оспой

И Екатерина понимала, как важно для укрепления империи во владениях опираться на местных жителей. Так, вступив на престол, она уже в следующем году учиняет перепись инородцев в Сибири, а подданным велит под угрозой кары «обходиться с ясачными ласково, показывая им всякое доброхотство».

Думал о местных жителях и предшественник Немцова, иркутский губернатор Адам Бриль, который покинул Иркутск той же весной 1775-го, когда через город в Нерчинск проследовал Нарышкин. Натуралист Петр Симон Паллас, проехав в 1772 году от Иркутска до села Тулун, назвал Бриля «достойнейшим и патриотичнейшим человеком». И Паллас был прав. Дело в том, что ученый встречал много привитых от оспы, которая часто свирепствовала в губернии, не щадя ни больших, ни малых, ни бедных, ни богатых.

Первую в Иркутске вакцинацию проводили в 1771 году лекарь Кратче и доктор Шиллинг, они же организовали среди населения разъяснительную работу. Подключился и губернатор Бриль, который сделал оспенные прививки своим детям в присутствии представителей общественности, в том числе «влиятельных туземных родов и племен». Этот пример оказал убедительнейшее действие. За четыре года прививки сделали 6450 бурятским детям. В Иркутске открыли «на казенное иждивение» оспенный дом.

В 1772-м – во избежание распространения инфекций – в Иркутске было отведено место под городское кладбище на Крестовской (Иерусалимской) горе, у которой когда-то стоял поклонный крест. Запреты на захоронения при многочисленных тогда церквях объявляли в России и раньше, в основном после вспышек чумы, но повсеместно законодательство о кладбищах стало действовать при Екатерине II.

…У Федора Немцова «иностранной» была только фамилия – он на три года прервал череду губернаторов, происходивших из-за границы. По данным летописи, человек он был «неблагонамеренный, употреблявший… строгость… для того только, чтоб более брать взяток… с подчиненными служащими обходился неблаговидно и определял к должностям не иначе, как взяв значительные подарки». Он тоже стремился к порядку, как и предшественники, но запомнился в этом только негативно: заставлял жителей строить около домов тротуары, а ослушавшихся наказывал прямо тут же, у их собственных ворот.

А вот прибывший в 1779-м в Иркутск губернатор Франц Николаевич Кличка, напротив, оставил о себе добрую память. Выходец из чешских крестьян, он был образованным человеком. Большое внимание уделял торговле, развитию сельского хозяйства, горнорудного производства. По его инициативе открылась первая градская школа (число выразивших желание обучать своих детей было так велико, что самоуправлению пришлось выделять средства на дополнительные ставки учителей). Усилиями Клички в Иркутске появились и первые музей и публичная библиотека, которая, в отличие от других в России, обслуживала всех бесплатно. К сожалению, в июне 1879-го все книги, кроме находившихся на руках, уничтожил пожар…

Огонь был частым бедствием в городе. Так, по этой причине в 1918-м были большей частью утрачены мощи умершего в 1771-м святителя Софрония – второго епископа Иркутского и Нерчинского, причисленного к лику святых. Многие усмотрели в этом пожаре знак наступления мрачных для православия времен. Святитель сделал большой вклад в развитие Сибири и лично повлиял благотворно на многие факты в ее истории – с этим бесспорным фактом согласны и светские исследователи.

Наталья Антипина, «Байкальские вести».

На фото: Успенская церковь на улице Полярной – единственная
церковная постройка, сохранившаяся от Вознесенского монастыря,
некогда входившего в число самых значимых в России.
Церковь была заложена в мае 1780-го и освящена в 1783-м
сподвижником святителя Софрония – настоятелем Синесием;

На снимке, сделанном в 1907 году с воздушного шара директором
Иркутской магнитно-метеорологической обсерватории
Аркадием Вознесенским, справа от проходящего по территории
Жилкино Московского тракта можно видеть комплекс Вознесенского
мужского монастыря. В центре – большой собор Вознесения
Господня, а Успенская церковь отмечена красным;

Младший брат Василия Нарышкина Алексей в Париже
познакомился с французским писателем, философом-просветителем
Дени Дидро – в 1773-м они вместе выехали в Санкт-Петербург,
куда Дидро пригласила Екатерина II. Нарышкин поселил гостя
в доме старшего брата Семена и консультировал по вопросам
русского государственного устройства. Алексей использовал Дидро,
чтобы сообщать императрице мысли, волновавшие его самого.
В частности, о превращении комиссии нового Уложения в постоянное
представительное учреждение типа английского парламента.

 Продолжение следует.