Гроза двенадцатого года: рождение нации

Отечественная война продлилась всего полгода. Разительный контраст с Великой Отечественной. В июне 1812 года полумиллионная «армия двунадесяти языков» переправилась через реку Неман между Гродно и Ковно. Так началось вторжение. 26 августа по старому стилю состоялось Бородинское сражение, о котором в России знают даже те, кто более об Отечественной войне не знает ничего. Через неделю Наполеон был в Москве. В конце ноября остатки совершенно деморализованной армии (около 10 тысяч) вместе со своим прославленным полководцем переправились через реку Березину, что считается окончанием Отечественной войны и началом так называемого заграничного похода русской армии, окончившегося в Париже.

Сила Провидения

Обратим внимание на то, что все закончилось даже до календарного начала зимы, хотя русская зима считается важнейшей причиной катастрофы и трагедии «великой армии». Как и положено настоящему завоевателю России, Наполеон ставил перед собой задачу выиграть кампанию до осенней распутицы и, тем более, до зимних холодов. Но в 1812 году русский климат действительно продемонстрировал почти мистическое союзничество с Россией. Когда стало ясно, что выиграть кампанию до зимы не удалось и потому из России надо уносить ноги (заметим, что в этом пункте Наполеон оказался намного дальновиднее Гитлера), французский император проанализировал температурные сводки за 20 лет. Из сводок выходило, что до декабря серьезных морозов можно было не опасаться. Но именно в 1812 году морозы ударили уже в конце октября. Как тут не поверить в силу Провидения? Слегка анекдотизированная история бегства французов из России украшена, например, сюжетом о том, как от мороза у французских солдат крошились оловянные пуговицы, и потому они были вынуждены бежать из России, поддерживая спадающую форму.

Наберусь смелости и озвучу достаточно кощунственный тезис. Едва ли Отечественную войну следует отнести к тому, что пафосно именуется «славой русского оружия». Одно из чудес этой войны глазами европейцев заключалось в том, что армия Наполеона практически перестала существовать, так и не проиграв ни одного крупного сражения.

Знаменитую Бородинскую битву можно назвать одной из самых бесхитростных в стратегическом смысле битв в мировой истории. Французы наступали — русские оборонялись. Итогом битвы стало что-то вроде ничьей, по сути, поражение русских, ведь Москву пришлось сдать. Кроме того, русская армия, численно превосходившая противника, обороняясь, понесла более значительные потери, чем наступавшая французская армия (хотя по логике должно было быть наоборот). До «канонизации» Кутузова в исторической памяти нашего народа вину за это возлагали именно на него. Неудачно расставив резервы относительно линии боестолкновения, Кутузов подставил их под огонь французской артиллерии. Вспомним описание Бородинской битвы у Толстого. Треть резервного полка князя Андрея погибает, и сам он получает смертельное ранение, так и не вступив в бой. Французами командовал император-артиллерист. Наполеон умел расставлять артиллерийские батареи и использовать «бога войны» по максимуму. Через три месяца талант военачальника поможет Наполеону избежать плена на Березине, хотя русское командование будет уверено, что ему просто некуда деться.

Нация родилась в Отечественной войне 1812 года, и то, что тогдашняя элита оказалась не способна ответить на вызов острого переживания несправедливости —  переживания, родившегося вместе с нацией, превратило дальнейшую национальную  историю в трагедию. Это урок для нынешних и будущих наших национальных элит.
 

Да, скифы мы...

Так что в глазах европейцев случившееся в России выглядело примерно так: лучшая армия Европы, возглавляемая, безусловно, лучшим на тот момент полководцем, проиграла не столько боевому искусству русских генералов и даже не боевому мужеству русских солдат, сколько самому «русскому пространству». Именно оно, «русское пространство», позволило блестяще воспользоваться «скифской тактикой» заманивания противника вглубь самими заманивающими опустошаемой земли, растягивания его коммуникаций и ослабления его перманентными ударами «дубинок народной войны» (да простят мне читатели вольное обращение со знаменитой толстовской метафорой).

В каком-то смысле это ощущение случившегося чуда, но уже увиденного из самой России, передано нашим главным национальным поэтом в знаменитых строчках: «Гроза двенадцатого года настала — кто тут нам помог?
Остервенение  народа, Барклай, зима иль русский бог?»

Можно только посочувствовать Наполеону, осознавшему в захваченной и сгоревшей Москве, насколько все в этой странной стране происходит «не по правилам». Наполеон ведь рассчитывал на честную победу в системе правил, которых он придерживался при ведении всех своих блистательных войн. Он рассчитывал навязать армии противника генеральное сражение, выиграть его и рассмотреть предложение о мире от русских парламентеров. У него все получилось. Он даже занял древнюю столицу России. Мир не был бы позорным для России. Она не потеряла бы никаких исконных русских территорий. Пришлось бы согласиться на восстановление полноценной независимости Польши, которая по замыслу Наполеона должна была вернуться к своей прежней исторической миссии — прикрытия Европы от дикой России. Ну и пришлось бы  более скрупулезно придерживаться товарной блокады Англии. Но Россия мира не попросила.

Верить только своим

Интересно, что еще до начала войны российский император Александр в разговоре с французским послом предупредил, что ничего «европейского» от войны с Россией французам ожидать не следует: «Если Наполеон начнет против меня войну, то возможно и даже вероятно, что он нас побьет, если мы примем сражение. Но это еще не даст ему мира. За нас необъятное пространство, наш климат, наши ресурсы… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю губернии и подпишу неприемлемый для меня мир».

Сложно сказать, действительно ли император Александр был готов отступать до Камчатки и не просить мира. Проверить это было бы в принципе невозможно. У Наполеона не было никаких ресурсов для того, чтобы гнать русскую армию до Камчатки, одного военного гения для этого было недостаточно.

Дополнительную интригу для историков, любящих альтернативистику, придает то обстоятельство, что в обозах наполеоновской армии везли прокламации об отмене крепостного права русских крестьян, но применить это реальное идеологическое оружие (как это было сделано в Восточной Европе) Наполеон не решился. Отказался бы русский крестьянин от пресловутой «дубины народной войны», узнай он о том, что пришлые баре освобождают его от зависимости от своих собственных бар? Думаю, вряд ли. Слишком велико было недоверие русских к чужеземцам, слишком сильна была уверенность в том, что только русский народ является носителем правильной христианской веры и потому верить следует только своим, какими бы они ни были.

Равенство перед лицом смерти

Французская карта была бита тем, что, вступив на территорию России, французы столкнулись не просто с военным противником и суровым климатом, а с силой рождавшейся в этом противостоянии нации. Противостояние иностранному нашествию сблизило прежде разделенные сословия. Французские ядра в грандиозной битве у стен Москвы уравняли русских офицеров-дворян, фактически рабовладельцев, и простых солдат, рекрутированных из принадлежавших им крепостных, фактически их рабов. Опыт переживания этого равенства перед лицом смерти,  опыт сплоченности при выполнении общего долга защиты родины, а вовсе не военные победы, оставил самый серьезный след в русском национальном сознании. Из этого коллективного переживания родится и великая русская литература, и дворянский мятеж на Сенатской площади с романтическим стремлением к немедленному уничтожению самодержавия и крепостного рабства, и, в конце концов, русский революционный социализм.

Нация родилась в Отечественной войне 1812 года, и то, что тогдашняя элита оказалась не способна ответить на вызов острого переживания несправедливости —  переживания, родившегося вместе с нацией, превратило дальнейшую национальную  историю в трагедию. Это урок для нынешних и будущих наших национальных элит.

Но есть урок и для элит иноземных. Нация все-таки родилась тогда. И  не учитывать этот факт было глупо. 16 июня 1941 года Йозеф Геббельс запишет в своем дневнике по поводу скорого нападения вермахта на СССР: «…Это будет массированное нападение самого крупного масштаба. Пожалуй, даже самое мощное из всех, какое видела когда-либо история. Пример Наполеона не повторится…».

Он ошибся. Завоевателей ожидал намного более страшный разгром, нежели тот, который постиг армию Наполеона. И этой ошибки можно было бы избежать, если бы потенциальные завоеватели сделали для себя правильные выводы из Отечественной войны 1812 года или хотя бы из, в общем-то, проигранного русской армией сражения при Бородино.

Сергей Шмидт, доцент кафедры мировой истории
и международных отношений Иркутского государственного университета,
специально для «Байкальских вестей»