Демография: участвуем, но не управляем

Демографические процессы в постсоветских государствах – тема, вокруг которой много споров среди как ученых, так и обычных граждан. Очередная лекция проекта «Научные Weekend`ы», состоявшаяся 29 февраля, была посвящена демографии Иркутской области. Проректор по научной работе ИГУ Константин Григоричев, председатель общественного движения «Регенерация города» Денис Воронов и доцент Байкальского государственного университета Сергей Астафьев предложили гостям лектория тему «Будущее системы расселения Сибири: управляемое сжатие или новое освоение?».

Коэффициент депрессии

По мнению Сергея Астафьева, главный вопрос ближайшего будущего – это стратегия развития малых городов, в первую очередь севера области. Движение с окраин в центр существует в России давно, но этот же процесс отмечают во многих странах мира – даже в небольшой по размерам Японии (всего 1300 км с севера на юг) жители деревень стремятся в Токио. По данным Астафьева, за последние двадцать лет в России исчезли 35 тыс. сел, 75 процентов малых городов неуклонно теряют население.

– Есть четыре стратегии поведения: игнорировать эту проблему; противодействовать на уровне региона; принятие – назвать ситуацию сжатием и адаптироваться к новой реальности; использование – найти в процессе положительные моменты и добиться развития на новом уровне, при меньшей численности населения, – отметил Сергей Астафьев.

Закрытие малых городов и сел имеет определенные положительные стороны: сокращаются расходы местного и регионального бюджета на содержание коммунальной инфраструктуры и услуги ЖКХ, а люди получат новый шанс на новом месте, в более комфортных условиях. Работая со студентами, Сергей Астафьев и его коллеги пытались разработать классификацию малых городов и соответствующую каждому типу стратегию. Очевидно, что есть города, имеющие экономическую базу и полностью лишенные ее, есть города, расположенные рядом с ресурсными базами или при магистральных трассах. Есть малые города, ориентированные на культуру или развитие интеллекта, есть города с богатой историей – к каждому нужен свой подход. Алгоритм разработки стратегии развития малого города представляет собой подробную пошаговую схему, пригодную к использованию в реальной жизни. Ученые вышли к четырем коэффициентам, соответствие которым позволяет отнести город к развивающимся, стагнирующим, депрессивным или деградирующим.

На примере нескольких городов Забайкальского края за период с 2009 по 2015 год удалось установить, что во всех идет ухудшение, но абсолютно безнадежным можно назвать только один. Сравнивая города по степени застройки (отношение площади построек к территории города), ученые установили, что в депрессивных городах застроена лишь пятая часть, а есть и такие, где этот показатель равен пяти процентам. Тем не менее в одном из таких городов есть стратегические запасы уникальных полезных ископаемых, и есть смысл его поддерживать, а другой расположен при железной дороге и имеет уникальную историю, но организовать поток туристов в столь отдаленную местность едва ли получится.

Анализ населенных пунктов Черемховского района (19 поселений) показал, что депрессивными можно считать только три – там развитие промышленности маловероятно, численность населения крайне мала, а расстояние даже до районного центра от 70 до 120 км. Ученые пришли к выводу, что такие поселки лучше всего было бы переселить в пригород Черемхова: речь идет о 1925 гражданах разного возраста, которым потребуется 485 домов общей площадью 46 тыс. кв. м. Это обойдется гораздо дешевле, чем исполнение планов территориального планирования. Да, на переселение нужно 1,7 млрд рублей, в то время как на ежегодное содержание дорог и социальной инфраструктуры требуется всего 15 млн – но что это за жизнь на 15 млн? Вряд ли в бюджете области найдется 166 млн рублей на строительство детского сада вместимостью 50 детей, а рядом с Черемхово можно будет купить школьный автобус и возить детей в городские учебные заведения.

Цирк распался – клоунов уволить

Денис Воронов сравнил демографическую ситуацию в Иркутской области с местным цирком: объект деградирует, но никто его своим не признает – был когда-то нужен, а как только начались проблемы, так это не городской, не областной и не федеральный объект. Похожая ситуация во многих городах области, которые пережили взрывной рост в 1960–1970-х годах, а теперь изменилась конъюнктура рынка и их продукция никому не нужна.

Очень наглядно система расселения в России видна на ночных снимках из космоса, на которых видны светящиеся города и поселки и полная тьма на остальной территории. В Иркутской области население сконцентрировано вдоль Транссибирской магистрали, выделяются Братск и Усть-Илимск, появляются отдельные точки на газовых и нефтяных месторождениях – и всё. Новые газо- и нефтепроводы проходят по территории области, но их сырье уходит мимо, на восток – в Китай. Новые производства, по мнению Дениса Воронова, строятся в расчете на новый уровень автоматизации и почти не нуждаются в людях. По его оценкам, то же самое можно было бы проделать даже с Братским алюминиевым заводом, «но куда тогда девать Братск»?

Открытые данные по демографии позволяют сказать, что во всей Иркутской области активно растет только Иркутская агломерация; умеренно растут районы, где много коренного бурятского населения с его традицией многодетных семей; есть несколько стабильных районов, но основная часть территории теряет жителей. С середины 1990-х в области фиксируется миграционный отток, который стабилизировался и даже остановился с 2014 года. Это, по мнению Воронова, происходит из-за того, что не на что стало даже уехать. Сомнительная оценка, ведь в эти годы как раз началась реализация нескольких инвестиционных проектов в Братске, возродился аэропорт Усть-Илимска, благодаря импортозамещению улучшилось положение сельского хозяйства, и при этом ни одно предприятие не закрылось. Более того, два лучших индикатора экономического положения (потребление электроэнергии и спрос на жилье) в Иркутской области в последние пять лет стабильно, хотя и не слишком быстро, росли. Так что уж чего другого, а денег на отъезд жители области при случае набрали бы.

Молодежь уезжает потому, что в малых городах есть смартфоны, в которых видна другая, более яркая и интересная жизнь, а в родных городах перспективы нет. Число учащихся на 10 тыс. жителей в Иркутской области вроде бы даже растет, но за счет школьников и воспитанников детских садов. А если брать абсолютные числа, то количество студентов за последние десять лет снизилось в два раза. Все больше молодых людей уезжают учиться в другие регионы. Стоит ли удивляться: руководство области и высших учебных заведений вело не самую удачную политику по развитию высшей школы, из-за чего как раз за десять лет область потеряла ИВВАИУ, Институт иностранных языков, Педагогическую академию, филиалы университетов в северных городах. Что остается студентам? Только ехать куда глаза глядят. Тот факт, что родители могут оплатить жизнь и обучение своих детей в других регионах, еще раз опровергает тезис Воронова о падении уровня доходов: год обучения в Москве одного студента равен примерно годовой средней зарплате в бюджетной сфере области – а люди платят.

В будущем, считает Денис Воронов, ситуация будет развиваться в том же направлении, потому что стратегия развития России – это стратегия эволюции 20 городских агломераций. Среди великого множества данных, по которым можно отслеживать ситуацию, есть и такой набор данных, как физическая активность жителей. Специальным приложением пользуются в основном молодежь и люди среднего возраста, то самое экономически и политически активное население. В Иркутске по этому параметру можно четко спрогнозировать деградацию района Иркутска II, значительной части Ново-Ленино и Рабочего – там просто нет молодежи. Чтобы изменить эту ситуацию, нужно развивать науку или глубокую переработку сырья, но и тут не все благополучно: глубокая переработка все более автоматизируется.

В Иркутской агломерации ежедневная маятниковая миграция превышает 79 тыс. человек, поэтому следует развивать транспортную доступность Иркутска, Ангарска и Шелехова. Местные власти должны активно работать в этом направлении.

Кто купил вишневый сад?

Константин Григоричев предложил слушателям другую версию развития событий – будущее за расширением пригородов, или, говоря научным языком, субурбанизацией. Уже в начале ХХ века ученые видели «меч колонизации» – полосу населенной территории вдоль Транссибирской магистрали. Советская власть внедряла мобилизационную систему освоения территории: Сибирь должна была служить интересам обороны и экономического развития страны, за что население получало льготы. Однако уже в 1970-е годы начался «западный дрейф», когда начали возвращаться домой ветераны комсомольских строек и их подросшие дети, которые хотели учиться в крупных вузовских центрах.

В постсоветское время миграция за пределы азиатской части России сохранилась и усилилась – западный дрейф стал главным миграционным фактором в стране. Ученым давно известен принцип сокращения миграции, если предстоит переезжать на большое расстояние: чем дальше транспортное плечо, тем меньше желающих ехать. Сейчас в России этот принцип нарушен: с Дальнего Востока и из Сибири люди готовы ехать на любое расстояние, лишь бы подальше от родных мест. Парадоксально, но факт: по затратам переезд из Владивостока в Новосибирск или Иркутск стоит примерно столько же, сколько из Владивостока в Калининград. А ведь во втором случае вы попадете в центр Европы, а не в центр Сибири.

Внутри региона тоже есть миграция: коллеги Константина Григоричева следят за этим процессом с 2008 года и видят, что Иркутская агломерация растет не в городах, а в пригородах Иркутска, Ангарска и Шелехова. При этом едут именно из небольших городов, сельские жители менее склонны к переезду. Братск, в свою очередь, собирает на себя жителей севера, как Усть-Илимск и Бодайбо – жителей своего района. Из-за этого половозрастная структура населения в Братском, Катангском и Нижнеудинском районах изменяется в худшую сторону: работоспособных людей там все меньше, и вскоре отдавать этим районам будет некого. Константин Григоричев считает этот процесс естественным: население было привязано к размещению производства, и людей рассматривали как трудовые ресурсы. Не стало работы – люди уехали.

Понятно, что собственной воли ресурс не имеет,но люди-то имеют и руководствуются своими интересами. В Иркутской области большинство голосует ногами за Иркутский район. С точки зрения миграционных процессов эта ситуация не уникальная – во всех регионах растут именно пригороды, из крупных городов не растет пригород только у Томска, но именно потому, что в 2011 году ближайшие пригороды были административно включены в город. Сходные процесс можно видеть на Дальнем Востоке, но они выражены слабее: там некому переезжать даже в пригороды.

– Нужно понимать, что население – это не ресурс и люди могут выбирать сами. Если процесс заселения пригородов идет стихийно – мы получаем незастроенные территории, поселки без инфраструктуры и рабочих мест. Так было и в США в 1950-х, но там рабочие места постепенно перемещались в пригороды, многие крупные корпорации начинали с небольших производств в пригородных поселках. Безусловно, эта ситуация не на века, это просто новый этап. Инструментов для сохранения Сибири много, нужно только смотреть на людей как на тех, кто сам может выбирать место жительства, – подвел итог Константин Григоричев.  

Своеобразным индикатором для Иркутской области станут Тулунский и Нижнеудинский районы. После того как жители пострадавших от наводнения территорий получили жилищные сертификаты, значительная часть выбрала что угодно, только не малую родину – есть информация, что бывшие жители Тулуна переселяются даже в Подмосковье. Летом или к концу 2020 года стоит подвести итоги: повлияло ли решение федеральных властей о выделении средств на восстановление социальной и экономической инфраструктуры пострадавших районов, сократилось ли количество желающих выехать.

Борис Самойлов, «Байкальские вести»