Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

«Удивительно и невыразимо чувство родины…»

14 марта, 2017

15 марта иркутскому классику русской литературы Валентину Распутину исполнилось бы 80 лет

В далеком 1976 году в газете «Литературный Иркутск» был опубликован отрывок из новой повести Валентина Распутина «Прощание с Матёрой». Напомню текст: «Матёру, и остров и деревню, нельзя было представить без этой лиственницы на поскотине. Она возвышалась и возглавлялась среди всего остального, как пастух возглавляется среди овечьего стада, которое разбрелось по пастбищу. Она и напоминала пастуха, несущего древнюю сторожевую службу. Но говорить «она» об этом дереве никто, пускай пять раз грамотный, не решался; нет, это был он, «царский листвень» — так вечно, могуче и властно стоял он бугре в полуверсте от деревни, заметный почти отовсюду и знаемый всеми… Неизвестно, с каких пор жило поверье, что как раз им, «царским лиственем», крепится остров к речному дну, одной общей земле, и покуда стоять будет он, стоять будет и Матёра».

Распутинский листвень — символ необоримости и достоинства, символ веры и бессмертия, созвучен библейской Купине неопалимой. Да и сам автор — тоже «царский листвень».

11.jpg

В очерке «Иркутск» есть прочувственные строки: «Удивительно и невыразимо чувство родины… Какую светлую радость и какую сладчайшую тоску дарит оно, навещая нас то ли в часы разлуки, то ли в счастливый час проникновенности и отзвука! И человек, который в обычной жизни слышит мало и видит недалеко, волшебным образом получает в этот час предельные слух и зрение, позволяющие ему опускаться в самые заповедные дали, в глухие глубины истории родной земли».

Родиной  писателя стала ангарская деревушка Аталанка, «в тридцать дворов, удаленная от почтовой станции на 48 верст, от железной дороги — на 175». Начальная школа, которую закончил Распутин, была открыта в 1923 году. Об этом — архивные документы. На грубой оберточной бумаге  школьная смета: «1. Отопление школы и учительской квартиры — 15 пудов. 2. Уплата помещения под школу и квартиру учителя — 30 пудов. 3. Освещение — 4 пуда. 4. Оплата сторожу — 24 пуда. 5. Ремонт школы и учительской квартиры — 15 пудов. 6. Непредвиденные расходы — 10 пудов. Итого — 98 пудов».

Аталанская трехлетка была одной из пяти школ, открытых по распоряжению Балаганского уездного ревкома. Экономические трудности тех лет вынудили организовать школу за счет «натурального самообложения». Отсюда и «пуды» школьной сметы. Хлеб как мера оплаты. Но только ли? Есть ведь и понятие «духовный хлеб», взращиваемый во все времена школьными наставниками — учителями.

Первой учительницей Аталанской школы была Августа Адамовна Слободчикова. Двадцатилетняя выпускница Иркутской женской гимназии пришлась ко двору. «Отношение к учительнице хорошее и вызывается ее расположением к населению. Под школу отвели лучший дом в деревне», — сообщал в ревком председатель Аталанского сельского совета А. Калгин. Такими были первые школьные будни Аталанки. История каждой школы — это каждодневный учительский труд. Труд нелегкий, сродни родительской заботе. Правда, такое приходит позднее. «Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, нет, а за то, что сталось с нами после». Эти начальные строки рассказа «Уроки французского» относятся и к Евдокии Ивановне и Николаю Васильевичу Ведерниковым, почти сорок лет прослужившим (учительство идет по этому разряду) в Аталанской школе. Мне посчастливилось их знать и записать их рассказ об учительских буднях. Рассказывает Николай Васильевич: «В октябре 1938 года в Усть-Уде открылись учительские курсы для школ взрослых. Колхоз «Охотник Сибири» Аталанского сельсовета направил меня на эти курсы. Я успешно их закончил и стал заниматься с неграмотными и малограмотными колхозниками. В колхоз входили две деревни — Бараново и Ерёмино. Занятия проходили вечерами, после работы: один вечер — в Бараново, другой — в Ерёмино. Сначала их посещала молодежь, потом — пожилые мужчины и женщины и даже старики. Приносили с собой стулья, скамейки и керосиновые лампы. Весной все мои ученики умели читать и писать».

А потом была тяжелая военная пора. Николай Васильевич — на фронте, Евдокия Ивановна — в классе. «Было трудно, — вспоминает она, — не было учебников и тетрадей, писали на газетах. После уроков помогали колхозу, серпами жали хлеб, по ночам молотили и веяли. Теплые вещи собирали для фронта, подарки бойцам».

В феврале 1946 года сержант Ведерников вернулся в деревню и вместе с Евдокией Ивановной стал учить аталанских девчонок и мальчишек, среди которых был и Валя Распутин. «Учился я хорошо, — вспоминал  школьную пору писатель, — с каким-то даже восторгом. Научившись читать, так пристрастился к этому занятию, что читал подряд все, что составлено из букв, — куски газет, инструкции и, конечно, книги. Книг в школьной библиотеке водилось совсем немного, один полный шкаф. На лето школа, разумеется, запиралась. Чтобы добраться до книг, мы с дружком шли на «преступление»: вынимали стеклину в окне, забирались в класс, и книги были в наших руках. Но все было честь по чести: одни книги уносились, другие возвращались, и никто ни разу наше преступление не раскрыл».


Паранойя власти обернулась народной трагедией — разорением деревни, миллионами жертв в Отечественную, на фронте и в тылу, бездумным покорением Сибири. И все эти этапы советской истории осмыслены писателем, но не с позиций традиционного исторического анализа с его постулатами о научно-техническом прогрессе и социально-экономических достижениях, а с точки зрения социокультурной динамики  исторического развития, где главное — человек, его нравственные ценности и этические нормы.


Школа, как и родная семья, все деревенское окружение, да и само время сформировали в будущем писателе этические ценности, носителями которых стали герои его книг. Журналист Леонид Капелюшный вспоминал: «Валентин рассказывал, что после войны, когда за горсть колосков прокурор требовал десять лет с конфискацией, Аталанка перед описью имущества у «злодея» разбирала все по домам — от домашней утвари до скота. А потом возвращала». Укорененный  с детства этический императив «помочь страждущему» стал для писателя жизненным правилом и сутью творчества.

Творчество Распутина исторично в экзистенциальном смысле, в смысле состояния тревоги, глубокого психологического дискомфорта в вопросе существования. Историчность экзистенции — это единство времени и вечности, а также исполненность человека, его жизненное следование своему предназначению, своей судьбе. «История подобна канату, сотканному из тысячей нитей. Отдельные нити длиной в столетие, тысячелетие, а большая часть их является лишь  короткими отрезками в пряже времени», — писал немецкий философ Курт Брейзиг. История — наука о времени и человеке во времени, времени, трактуемом как взаимопроникновение и взаимосвязь, неразделимость прошлого, настоящего и будущего. «Время — это мы! И никто иной». Эту формулу немецкого философа и поэта Пауля Флеминга дополняет наш соотечественник Наум Коржавин: «Время дано. / Это не подлежит обсужденью./ Подлежишь обсуждению ты, разместившийся в нем». Человек — существо конечное и несовершенное, и только благодаря исторической памяти, историческому времени он приобщается к вечности.

Изучение прошлого есть одновременно и конструирование будущего. «Без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем мы пришли в мир, как и для чего в нем живем, как и к чему должны стремиться». Этот довод Василия Ключевского, одного из лучших  историков  России, по сути совпадает с наблюдением писателя Валентина Распутина в очерке «Поле Куликово»: «В лицах, всматривающихся и вслушивающихся в Поле, не любопытство, Нет, в этих лицах иное — глубина, неслучайность и выстраданность, дальнее воспоминание, доставшееся от предков, взгляд, подхватившийся от взгляда, и слух, протянувшийся от слуха».

Все творчество Распутина по историческому времени — советское. В «Живи и помни» — голодомор времен коллективизации и тяжкие будни военной поры. В «Прощании с Матёрой» — сооружение гидростанции на Ангаре. А повести «Пожар» и «Дочь Ивана, мать Ивана» — о сумятице последних лет, постсоветских, еще не вышедших из шинели генералиссимуса.

Идефикс советского руководства от Ленина до Брежнева — революционное переустройство мира на коммунистических принципах. В этой связи любопытен мимолетный эпизод, произошедший в доме распутинского героя Максима Вологжина, вернувшегося с фронта: «Иннокентий Иванович (местная власть. — В.Т.) подсел к Максиму и завел серьезный и умный разговор об Америке — о том, как она воюет и когда там можно ждать революцию. Максим отвечал неохотно — видно было, что Иннокентий Иванович знает об этом больше, особенно о революции».


Россия в ХХ веке раскрыла существование метафизической бездны и, провалившись в нее, предупредила мир об этой опасности. История есть реализация человеческих ценностей, причем нередко за их существование, укрепление, развитие необходимо приносить подобную жертву. Жизнь и творчество Валентина Григорьевича Распутина имеет к сказанному прямое отношение. Его судьба неотделима от России.


Знать о мировой революции и верить в нее было долгом и обязанностью любого советского начальника, а уровень веры обусловливался интеллектом и простой порядочностью. Пять строчек — и вся суть российского ХХ века: несовпадение жизненных смыслов народа и исторических целей власти. Паранойя власти обернулась народной трагедией — разорением деревни, миллионами жертв в Отечественную, на фронте и в тылу, бездумным покорением Сибири. И все эти этапы советской истории осмыслены писателем, но не с позиций традиционного исторического анализа с его постулатами о научно-техническом прогрессе и социально-экономических достижениях, а с точки зрения социокультурной динамики  исторического развития, где главное — человек, его нравственные ценности и этические нормы. Эту историческую специфику творчества Распутина заметил критик Валентин Курбатов, утверждающий, что герои писателя с редкой художественной силой преобразуют простой порядок исторических событий в реально сбывающуюся судьбу человека, народа, страны.

Россия в ХХ веке раскрыла существование метафизической бездны и, провалившись в нее, предупредила мир об этой опасности. История есть реализация человеческих ценностей, причем нередко за их существование, укрепление, развитие необходимо приносить подобную жертву. Жизнь и творчество Валентина Григорьевича Распутина имеют к сказанному прямое отношение. Его судьба неотделима от России.

Владимир Томилов, специально для «Байкальских вестей».

Фото Олега Нехаева и Бориса Дмитриева

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии