Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

Уровень театра — это уровень самосознания

28 марта, 2011

 

Размышления перед международным праздником

 

27 марта театральный мир отмечает Международный день театра. Отмечают его и иркутские театры, с чем мы их и поздравляем — искренне, горячо и заинтересованно. Но праздники, даже свои собственные, к которым имеешь самое прямое отношение, приходят и уходят, а будни остаются. Остаются заботы и дела, проблемы и сомнения, недорешенные вопросы и недодуманные мысли, и это понятно: жизнь — продолжается. Жизнь вокруг и жизнь в стенах театра.

О ней — о жизни, о непрекращающемся процессе и о том, чем он наполнен, — мы и говорим с художественным руководителем Иркутского академического драматического театра имени Н.П.Охлопкова Геннадием Шапошниковым.

 

История зажигательная

— Геннадий Викторович, сезон перевалил за середину, а у вас полным ходом идет работа над пополнением репертуара, и еще до ухода на летние каникулы вы планируете выпустить три премьерных спектакля. Говорят, на сюжет "Орлеанской девы" вы ставите чуть ли не собственную пьесу "Жанна", это так?

— Мы сочиняем музыкальный спектакль. Пока еще не совсем понятно, получится ли из этого рок-опера. Но — работаем, сочиняем основу, сочиняем сами и берем из разных источников. То есть у нас идет коллективное творчество. В частности, Александр Айдаров пишет тексты для песен, всего будет около семи историй. Все ли войдут? Не знаю пока.

— Сюжет, конечно, зажигательный...

— Да, он питал несколько веков многих творческих людей, вот и нас питает...

— И все же был какой-то толчок... Почему вы беретесь за этот сюжет? Что-то в современной действительности вызвало к жизни ваш замысел? Возникли какие-то ассоциации, параллели?

— Вопрос о вере, вопрос о долге, о предательстве — эти категории никогда не уходили из мира, они всегда с человеком. Вопросы о том, как тернист путь, особенно когда это связано с политикой, и к чему это может привести, и куда завести? И каково это — когда ты знаешь, что тебя продадут, но все равно делаешь то, что ты делаешь, потому что по-другому жить не можешь? Эти вопросы всегда были загадкой, остаются ей и сейчас...

 

Что мы можем? Разве мы можем пересилить несостоятельность руководителей, перешибить плетью — обух? И почему мы выбираем случайных людей, и они нами руководят, придумывают законы, которые оказываются потом антигосударственными, античеловеческими, — это меня бесит как человека, который не только занимается творчеством, но и проводит какие-то аналогии...

 

— То есть, как и следовало ожидать, вы не просто погружаетесь в то время, но, скорее всего, решаете вечные вопросы на современном материале?

— Я вообще, если вы заметили, очень не люблю осовременивать драматургию. Мои герои действуют в своей изначальной реальности. Я не понимаю приемов, когда их обряжают в джинсы и считают, что таким образом уже достигнуто современное звучание материала. Мы создаем свою реальность, которая ближе к сегодняшнему миру, чем к тому.

Саму эту средневековую историю Люк Бессон, по-моему, закрыл своим фильмом ("Жанна д`Арк", 1999 год) красиво и достойно, больше на эту тему вряд ли есть смысл что-то делать, во всяком случае — в ближайшее время.

И мне, конечно, неинтересны Средние века. Меня тревожат вечные вопросы, вопросы взаимоотношения человека и власти. Что мы можем? Разве мы можем пересилить несостоятельность руководителей, перешибить плетью — обух? И почему мы выбираем случайных людей, и они нами руководят, придумывают законы, которые оказываются потом антигосударственными, античеловеческими, — это меня бесит как человека, который не только занимается творчеством, но и проводит какие-то аналогии. И вот этими-то аналогиями оно, искусство, и будет современно, а не тем, джинсы наденут герои или выйдут в латах.

— Короля делает свита, а наших руководителей — электорат. То есть мы сами. В какой-то степени. Значит, логично ждать от вашей постановки и элементов самоанализа, — а почему они у нас такие, наши лидеры? Это мы их, таких, выбрали? Такими сделали?

— Это большая загадка, но вот последние выборы мэра Иркутска показали, что что-то все же можно изменить! Люди очень не хотели того кандидата, которого хотела власть, и это получилось. Значит, все-таки возможно сопротивление?

Я не к тому, что власти надо всегда и по любому поводу сопротивляться, но мы ведь часто молчим и бездействуем там, где молчать нельзя. Разве не видно, что что-то неправильно в головах у самой верхушки власти?

С одной стороны, они постоянно декларируют какие-то инновации, но ведь инновации делает человек образованный! Ничего не сделает человек, который одолел в школе три предмета. А надеяться, что с севера толпой двинутся в Москву Ломоносовы, — так это наивно! Такого не будет!

Так что мы говорим о Жанне, а подразумеваем и эти проблемы...

 

Последние выборы мэра Иркутска показали, что что-то все же можно изменить! Люди очень не хотели того кандидата, которого хотела власть, и это получилось. Значит, все-таки возможно сопротивление? Я не к тому, что власти надо всегда и по любому поводу сопротивляться, но мы ведь часто молчим и бездействуем там, где молчать нельзя. Разве не видно, что что-то неправильно в головах у самой верхушки власти?

 

Американская система образования сделала из людей каких-то овощей. И это можно было понять сразу, когда вскоре после перестройки наши мозги хлынули туда, на Запад, и их брали там с распростертыми объятиями. А почему брали? Потому что своих не хватало. А мы теперь вводим систему тестов и который год уродуем поколение молодых людей, которые сдают у нас этот ЕГЭ. Уродуем — это очевидно!

— И сокращаем часы на изучение русского языка и литературы в школе...

— То есть вынимаем то, что составляет примету нации! Что такое нация без языка? Это уже не нация. Мы и сейчас-то пишем все безграмотно. И это понимаю я, понимаете вы, еще масса людей понимает, — а ребята издают закон — и он проходит! А кто выбирал этих ребят и почему их выбрали? А потому, что один человек делом занят, другому некогда, третьему неохота — и он решил не идти на выборы... Но видимо, так нельзя! Я не хочу, чтобы страной руководили кухарки, а страной руководят как раз кухарки, троечники. И с позиций троечников выстраивают новейшую историю.

Так что, когда меня спрашивают, почему я взял историю Жанны, я отвечаю: да не хочу я рассказывать историю Жанны, она мне не столь интересна, про нее и без меня много рассказано и много написано; но поступок человека, который, понимая, что он обречен, продолжает делать свое дело, — вот это мне сегодня интересно. Если б я сам мог что-то такое сделать,  я бы тоже пошел и сделал. Но я пока не знаю — что...

— Это спектакль — для другой сцены?

— Нет-нет, это — для большой сцены; более того — это должна быть зрелищная, метафоричная, яркая история. Действительно, хочется зажигательной истории — и не потому, что героиню сжигают на костре, а по своему воздействию на зрителя.

 

История горячая

— Хорошо, а теперь от зажигательной истории мы переходим к горячей. А именно — к комедии Островского "Горячее сердце".

— Видимо, так случайно получилось... Эта история написана больше сотни лет назад, текст ее — современен, если не брать во внимание язык, которым сейчас, конечно, никто уже не разговаривает, и все же мы стараемся его сохранить и ничего не сокращать, чтобы ни слова отсебятины не было.

Я даже не знаю, что можно было бы сократить. Пьеса длинная, да мы еще насочиняем чего-то сами, так что, по идее, ее можно играть два, а то и четыре вечера — это как с предыдущей пьесой Островского, которую я поставил на четыре часа, а потом сокращал, урезал, о чем сейчас сожалею: надо было разбить на два или на четыре вечера и играть как есть.

— Тем более что люди привыкли к сериалам...

— Да, так я о чем — насколько это современный текст! Можно взять и процитировать господина Градобоева, который, в частности, спрашивает: "Как вас судить? По законам или по душе? Если судить по законам, то законов у нас много. Сидоренко, покажи законы!"

Тот приносит кучу книг. И люди, которые пришли к городничему, говорят: нет, батюшка, суди лучше по душе. А по душе — значит, "по понятиям". И до сих пор живем мы в своей родной стране не по законам, а по понятиям!

 

Американская система образования сделала из людей каких-то овощей... А мы теперь вводим систему тестов и который год уродуем поколение молодых людей, которые сдают у нас этот ЕГЭ. Уродуем — это очевидно!

 

И опять я возвращаюсь к тому, с чего начал: меня не интересует политика как таковая. Меня интересует та гниль, которая существует в политике, тот откровенный цинизм, которым власть прикрывается, как щитом. То есть говорят одно, делают абсолютно другое и при этом уверяют, что они всем помогают. А нам внушают, что мы отлично развиваемся. Но если мы сейчас и развиваемся, то только потому, что на Ближнем Востоке проблемы с нефтью, а на Дальнем Востоке теперь — проблемы у Японии. Мы просто отлично развиваемся!

И вот я открываю текст Островского, читаю... И вижу, что все это есть и сегодня и происходит вокруг и рядом, и ничего не придумано — вот, почитайте текст! И на сцене вы увидите, что я ни слова не сочинил и не привнес ничего нового, от себя. Но и сокращать — рука не поднимается. Потому что все это — архисовременно!

Кстати, умные люди заметили: уровень театра в стране говорит о степени самосознания нации. Но уровень театра у нас сегодня очень печальный. Посмотрите репертуар театров Москвы — это жуть. А на кого же нам равняться, если не на театральную Мекку? Вот мы и берем классику, того же Островского, его "Горячее сердце" — потому что это продолжение линии нашего театра, потому что находим в этой драматургии удивительные параллели.

К примеру — что сегодня для многих деньги заменили Бога: "На все воля ваша!" — говорит один бедный человек, Тарах Тарасыч, другому, богатому. Но мы-то еще помним формулу: на все воля Божья! Так что же происходит? Подмена понятий, подмена ценностей! И Островский уже тогда писал, что пришло время Тарах Тарасычей, воля денежных мешков, а не воля Божья. И эта подмена, как и отступление от самого главного — "не убий", "не укради", — все это там есть.

 

Я не хочу, чтобы страной руководили кухарки, а страной руководят как раз кухарки, троечники. И с позиций троечников выстраивают новейшую историю.

 

И получается, что правители любой эпохи не особенно отличаются друг от друга. Во всяком случае, можно найти немало общих черт. Скажем, и они с коррупцией боролись, — по-своему, конечно. "Не сходить ли на рынок для порядку?" — говорит городничий. И идет. С кульком. А возвращается — с полным.

Вот такая история...

— Эта история — тоже для большой сцены?

— Да, для большой.

 

История мелодраматическая

— И наконец, два слова — по пьесе Уильямса, которую вы взяли в работу?

— Да, есть у нас и третья история. Теннесси Уильямс, "Прекрасное воскресенье для пикника". Мне кажется, это больше про человека, про его одиночество в мире, и написана она в Америке в то время, когда люди поняли, что государству до них — как до лампочки.

И поэтому возникла такая драматургия, которая рассказывает о том, что человек выживает сам, ему никто не поможет, особенно в условиях накопления капитала, которое идет и сейчас, его перераспределения — это все тоже очень актуально сегодня и очень прозрачно накладывается на нашу жизнь.

 

Меня не интересует политика как таковая. Меня интересует та гниль, которая существует в политике, тот откровенный цинизм,которым власть прикрывается, как щитом.

 

Человек одинок; спасаясь от одиночества, он пытается как-то склеить то, что отличает его от зверя, то есть семью; но не все у него получается... Это не очень веселая история, но мы попробуем ее рассказать не очень трагично, и чтобы она была услышана. По сути, это — сильная мелодрама.

— Хочу уточнить: все эти три работы станут премьерами этого сезона?

— Думаю, что возможна и четвертая — если успеем. Я хотел бы проделать эксперимент с гоголевским "Вием". И — тоже на большой сцене.

 

Любовь Сухаревская, "Байкальские вести".
Фото автора

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии