У ворот столицы

К 70-летию битвы под Москвой

Ноябрь 1941 года. Алма-Ата. Пехотное училище. После завтрака по сигналу сбора на плацу построились в две шеренги курсанты с полной выкладкой. Обведя их взглядом, начальник училища полковник Филатов после минутной паузы своим зычным голосом сказал:

— Враг рвется к Москве. Столица в опасности. Наше училище в полном составе вместе со мной едет ее защищать. Доучиваться будем в боях...

Раздалась команда, роты, построившись в шеренги по четыре, звучно отбивая шаг, двинулись к железнодорожному вокзалу, где уже для них были приготовлены товарные вагоны...

Училище составило 39-ю стрелковую бригаду во главе с Филатовым. Бригаде было приказано занять огневую позицию в районе железнодорожной станции Лобня, севернее Москвы.

До Лобни добирались пешим ходом через всю Москву. Шли ночью по темным улицам, едва различая силуэты деревьев и зданий. Не было видно ни одного огонька ни в окнах, ни на проспектах. По небу рыскали беспрерывно прямые белые лучи прожекторов. Они сходились, пересекались и уходили в разные стороны, упираясь в кучевые облака. Такое большое количество лучей прожекторов курсанты видели впервые. На это зрелище ребята глядели во все глаза.

Вдруг в западной части города послышался гул самолетов. На эти звуки метнулись лучи прожекторов. Кто-то в рядах закричал: «Смотрите! Смотрите! Самолеты!» Все заметили на пересечении двух лучей действительно самолет. Его цепко держали лучи. Этот стервятник оказался в кольце разрывавшихся зенитных снарядов. Вскоре, охваченный пламенем, он полетел вниз, за ним тянулся шлейф дыма. Лучи не отпускали жертву почти до самой земли. По колонне пронесся восторженный крик: «Ура! Ура!» Всем хотелось еще понаслаждаться подобным зрелищем. И такое зрелище повторилось. Через несколько минут снова два луча скрестились, мертвой хваткой держали «жертву» до тех пор, пока она не стала добычей зениток. Одобрительные, радостные возгласы пронеслись по колонне и на этот раз...

К своему участку обороны стрелковая бригада добралась на рассвете. Курсанты стали занимать готовые окопы полного  профиля, вырытые москвичами в промерзшей земле. Всем выдали десятизарядные винтовки, по две пачки патронов, по две бутылки с зажигательной смесью. На завтрак дали сухой паек — сухари. Противотанковые гранаты пообещали подвезти к обеду.

Среди красноармейцев второй курсантской роты был и Александр Теплов, проучившийся в алма-атинском училище только два месяца. До этого он учился в Ташкентском горном институте, в августе 1941 года с третьего курса добровольно ушел в армию, был направлен в вышеназванное пехотное училище...

От долгой ходьбы и усталости, как и всех, его клонило ко сну, невольно смыкались веки. Он не услышал лязг немецких танков, разрывы мин и снарядов... Командир роты, пробегая по траншее, громко повторял: «Приготовиться к бою! Приготовиться к бою! Наготове иметь бутылки с горючей смесью!» Теплова и других, крепко уснувших, ротный едва растормошил. Тем временем немецкие танки приближались к окопам, выплевывая из стволов смертоносный огонь и строча из крупнокалиберных пулеметов. Прижимаясь к танкам, бежали автоматчики в серо-зеленых шинелях и летних пилотках. Теплов стал считать танки: два, три... пять... тринадцать... Прозвучала команда: «По фашистам огонь!»

Курсанты, плотно прижимая приклады винтовок к плечу, начали вести огонь по фрицам. Но после нескольких выстрелов затворы самозарядных винтовок стало заклинивать. И виной тому — ноябрьский крепкий морозец. Вражеские танки безнаказанно раздавили бы бойцов, если бы по ним не открыли огонь артиллеристы дальнобойных орудий. Сначала снаряды разрывались то позади, то впереди танков. Затем стали падать кучно вокруг них. А до переднего края обороны оставалось 150—200 метров. Но вот от прямого попадания снаряда снесло башню у одного танка, разорвало гусеницу у второго, разом зачадили еще два танка, от которых едкий дым потянулся к окопам. Этот мощный заградительный огонь артиллеристов вынудил немецких танкистов повернуть назад. Показали спины и автоматчики. До сотни трупов фашистов осталось на снегу... Потери были и среди курсантов.

Этот бой был первым боевым крещением молодых бойцов, их первым экзаменом. Атаки немцы до конца дня не предпринимали. Передышкой воспользовался полковник Филатов. Заменил у бойцов десятизарядные винтовки на простые трехлинейки. Организовал завоз как противопехотных гранат Ф-1 и РГД, так и противотанковых. Бутылки с зажигательной смесью бойцы надежно укрыли в окопных нишах. Саперы ночью установили противотанковые мины на опасных направлениях.

Немецкие танки приближались к окопам, выплевывая из стволов смертоносный огонь и строча из крупнокалиберных пулеметов. Прижимаясь к танкам, бежали автоматчики в серо-зеленых шинелях и летних пилотках. Теплов стал считать танки: два, три... пять... тринадцать... Прозвучала команда: «По фашистам огонь!»
 

Спрашиваю Александра Владимировича Теплова, как долго курсанты в ноябре сорок первого удерживали оборону возле Лобни.

— До пятого декабря этого же года — до наступления Западного, Калининского и других фронтов на Московском направлении. А до этого — ожесточенные бои. Фашисты ежедневно атаковали нашу оборону. Бомбили ее, обстреливали из минометов и пушек разных калибров. Пехота при поддержке танков пыталась опрокинуть, смять нас, прорваться к Москве. Выручала нас артиллерия. Артиллеристы хорошо пристреляли местность, нанося урон немецкой технике и живой силе. Несла урон и наша бригада. Немало ребят погибли, получили ранения. Поэтому в бригаду ежедневно поступало пополнение, в основном из Сибири.

15 декабря сорок первого я получил ранение в левую ногу. А было это так. Наш батальон, как и другие, выбивал немцев из населенных пунктов. Однажды батальон выкурил фрицев из одной деревни, в которой не осталось ни одного уцелевшего дома. В сугробах торчали только печные трубы. А холод был лютый. Хотелось согреться, просушить валенки, портянки. Начальник штаба бригады предложил комбату выбить немцев из другой деревни с уцелевшими домами. Комбат так и поступил. Но проявил при этом беспечность, можно сказать — глупость. Не выслав вперед разведку, не узнав местонахождения пулеметов, повел батальон в атаку. Фрицы, подпустив нас на сто метров, открыли кинжальный огонь. Полегли из-за бездарности комбата десятки бойцов. Сам он был тяжело ранен. Был ранен и я. Уже в санбате от раненых узнал, что немцев из деревни все же выбили. Но эта атака дорого обошлась батальону. Если бы немцы имели теплую одежду, как мы, не лежали бы с окоченевшими пальцами рук, батальон, наверное, полег бы весь у деревни...

Как уже говорилось, в ту злосчастную атаку я получил сквозное ранение в ногу. Четыре месяца провалялся в госпитале в Горьком.

— А после госпиталя где воевал?

— Попал в 5-ю гвардейскую дивизию генерала Ласкина на Западный фронт. Однажды чуть было не оказался в плену. Был август 1942 года. В Томкинском районе Смоленской области наш второй батальон в лесу был в полуокружении. Комбат Дэбнер приказал мне со своим отделением разведчиков (я имел звание сержанта) охранять его блиндаж в три наката бревен. На поляну перед блиндажом просочились тридцать немецких автоматчиков. У нас помимо автоматов был ручной пулемет, и мы уложили всех фрицев. Одного автоматчика я прикончил на бруствере своего окопа. Из его кармана вытащил парабеллум, магазин его был полон патронов. Рядовым, сержантам, как известно, пистолеты не положено иметь. Но этот трофейный пистолет я не сдал, засунул за пазуху. И правильно поступил: он меня спас.

— Каким образом?

— Получив ночью пополнение в четыреста штыков, батальон после пятнадцатиминутной артподготовки должен был выбить немцев из большой деревни. Артподготовка прошла, но многие огневые точки противника не были подавлены. В результате батальон при наступлении на деревню понес большие потери. В десяти метрах позади меня разорвалась мина. Осколки вонзились мне в ноги, руки, спину. Вдобавок взрывной волной был контужен. Потерял сознание. Очнулся где-то вечером, но было еще светло. Застонал. Вижу: ко мне молча идут двое. По каскам определил — немцы. Стал шарить вокруг себя — искать свой автомат. Его не оказалось. Очевидно, наши ребята его подхватили, когда пробегали мимо меня. Вспомнил про парабеллум. Немцы, видя, что я лежу неподвижно, не стреляли. Подпустив их на восемь или десять метров, первым выстрелом я уложил одного, другого двумя выстрелами тяжело ранил и пополз к перелеску, за которым начинался лесок погуще. Забрался в небольшую ложбинку и стал прислушиваться.

На выстрелы прибежали несколько немцев. Мне их не видно было. Увидев одного своего убитым, другого — тяжело раненным, они стали прочесывать лесок. Лежу ни жив ни мертв. Пули просвистели над моей головой. Думаю: слава богу, пронесло. Я так продрог на мокрой, холодной траве, что зуб на зуб не попадал. Старался не шевелиться. От неподвижности ноги ломило в коленях, грудь дышала тяжело. Когда не стало слышно шагов фрицев, ползком выбрался из леса. Сориентировался — двигаться к своим надо в северо-восточном направлении. Решил днем не рисковать, отлежаться в лесу. Проспал весь день. А вечером, когда взошла луна, когда свет месяца пробрался в глубину леса и ложился на траве длинными полосами, пополз к своим. Наткнулся на минометчиков, они проводили меня в санитарный батальон.

— Что потом?

— А потом, после выздоровления, воевал в составе 63-й стрелковой дивизии 3-го Белорусского фронта. Освобождал Белоруссию, участвовал во взятии Витебска, Вильнюса, других городов, в форсировании больших и малых рек. При подходе к Каунасу получил уже в который раз ранение. Осколками был ранен в обе ноги.

В Вильнюсе хирурги сохранили правую ногу старшему сержанту Теплову, а левую вынуждены были ампутировать. Так в конце июля 1944 года война для него закончилась. Потянулись дни, недели пребывания в госпиталях. Долечивался в Казани.

Приехал в Ташкент доучиваться в горном институте. Мать не застал живой: умерла еще в декабре 1941 года, отец находился в доме престарелых. Александр Владимирович стал жить в общежитии. В институте познакомился со студенткой Тамарой Якимовой. По словам Александра Владимировича, они с первого взгляда полюбили друг друга. Поженились. Пятьдесят два года прожили душа в душу. Ни разу у них не было размолвки, разговора на повышенных тонах.

И вот, с грустью говорит ветеран, год назад его ангела Тамары Ивановны не стало. Умирала на его руках, перед последним вздохом из ее глаз выкатились слезинки...

У старого ветерана при этом разговоре увлажнились глаза, он с трудом себя сдерживал. Наш разговор я постарался переключить на другое.

— У вас, Александр Владимирович, в квартире чисто, уютно. Кто вам помогает?

— Невестка, Нелля Николаевна, и сын Владимир. Покупают мне продукты, стирают белье, производят уборку в квартире. Недавно меня сбила машина. Болею. Дети предлагают жить вместе. Но пока хочу жить один. Живу воспоминаниями о минувшем. С друзьями играю в шахматы. Я ведь шахматист первого разряда. Шахматы — мое хобби.

— Чем же вы награждены?

— Основная моя награда — медаль «За боевые заслуги». В пехоте рядовых, сержантов особенно, не жаловали боевыми орденами и медалями. У многих ветеранов-пехотинцев на груди только юбилейные награды. Думаю, вы и без меня хорошо это знаете.

...Александр Владимирович ушел из жизни в 2004 году, пережив свою жену на два года. Пусть земля ему будет пухом!

Николай Алферов, ветеран Великой Отечественной войны,
специально для «Байкальских вестей»

На фото: Александр Теплов в 90-е годы