Последний адрес Павла Зицермана

Август 1938 года стал черным для семьи Зицерманов: 1 августа был арестован Павел Васильевич, доцент финансового института, спустя три недели — Лидия Александровна, учительница Ленинской школы № 1. Двадцать седьмая квартира в доме № 7 по улице Тимирязева была опечатана сотрудниками НКВД.

Далеко немолодым супругам (они разменяли полувековой рубеж) вменялась 58-я в разных вариациях. Напомню, контрреволюционные преступления, суть 58-й, имели семнадцать вариантов. Семья Зицерманов представляла, по мнению следователей, к/о — контрреволюционную организацию («муж и жена — одна сатана»), которая призывала «к свержению, подрыву и ослаблению советской власти» (58-10), также их обвинили «в организационной деятельности, направленной к подготовке контрреволюционных преступлений» (58-11). Этим исчерпывается их «общая контрреволюционная деятельность» (семейный сатанизм против советской на двадцатом году существования последней), но Зицерманы «подрывали» советскую власть и поодиночке: Павел Васильевич замышлял «вооруженное восстание /…/ с целью насильственного отторжения от Союза ССР части ее территории» (58-2), хотел совершить «террористические акты против представителей советской власти и деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций… (58-8)». Лидия Александровна была «уличена» в попытке измены Родине, «т. е. в действиях, /…/ наносящих ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу…» (58-1а).

Абсурдность обвинения, вероятно осознаваемая и самими обвинителями-чекистами, основывалась на «социальной отчужденности» Зицерманов: большевистскую революцию они встретили в зрелом возрасте. Были одними из первых представителей иркутской интеллигенции, что, конечно, в те годы вызывало подозрение у рабоче-крестьянской власти. Более того, энкавэдэшники знали, что в сентябре 1919 года Павел Васильевич, член партии эсеров, был избран городским головой, а Лидия Александровна после окончания Девичьего института имени императора Николая I преподавала в первой Хаминовской гимназии, которая после установления советской власти станет первой Ленинской трудовой школой.

Педагогическое сообщество в лице Всероссийского учительского союза, возникшего в революционном 1905 году, отрицательно отнеслось к захвату власти большевиками. «Союз считает захват власти одной из партий, вопреки воле большинства народа и в момент тяжких поражений на фронте, изменой Родине, преступлением перед революцией, попранием основных принципов социализма и демократии», — говорится в одном из документов Союза. Далее утверждалось, что 25 октября была поругана светлая идея демократической республики, осквернены идеалы социализма, утоплена в крови русская революция, опозорена Россия и опять, может быть надолго, задержится развитие ее культуры. Всероссийский учительский союз призвал всех учителей «встать на стражу свободы и просвещения путем открытого неподчинения советской власти. Пусть учительство вспомнит, как дружно встало оно в 1905 году на борьбу с самодержавием, и пусть сплотится для новой борьбы против самодержавной по существу и приемам власти Ленина…».

Призыв был услышан и в Сибири. Прошли забастовки учителей  Омска, Барнаула, Ачинска, Минусинска, а учительские съезды в Иркутске, Новониколаевске, Канске и Томске приняли антибольшевистские резолюции. Учителя не захотели быть шкрабами ЕТШ, что в переводе на нормальный язык означало школьные работники Единой Трудовой Школы. Весной 1918 года  собрание педагогов первой Хаминовской гимназии единодушно решило не выполнять распоряжение заведующего отделом народного образования Центросибири П.Ф. Парнякова об изъятии из списка преподаваемых предметов Закона Божия. В числе «непослушных» была и Лидия Александровна.

Иркутская губчека, созданная Меиром Трилиссером через несколько недель после установления большевистской власти, накапливала про запас агентурные данные о враждебных элементах. И в период Большого террора они сгодились. Такого же рода компромат был у иркутских чекистов и на Павла Васильевича. Кроме «главного антисоветского преступления», — городской голова в период колчаковской диктатуры, — арест Иркутской губЧК 6 июля 1921 года и пятимесячное пребывание в чекистском подвале и «доме принудительных работ» (так иркутский военно-революционный комитет повелел впредь  именовать тюрьму), членство в партии эсеров, квалифицируемое как «участие в эсеровской контрреволюционной организации». И даже активность, проявленная Павлом Васильевичем в период открытия университета, трактовалась как «сотрудничество с  колчаковским правительством».

Два года длилось следствие — Павлу Васильевичу и Лидии Александровне пришлось вынести бесконечные допросы с «пристрастием», выдержать испытание «конвейером». Словом, все «нарушения социалистической законности», о чем написала узница иркутской тюрьмы тех же страшных лет А. Васильева в книге «Моя Голгофа». Лидии Александровне, как и большинству иркутянок, попавших в мясорубку террора, грозил расстрел. Жертвами «ежовщины» стали  Цицилия Шейнина, жена первого секретаря обкома партии М.О. Разумова, Надежда Горбунова, секретарь горкома, Полина Беспрозванных, секретарь обкома комсомола, Наталья Якуба, актриса ТЮЗа, врач Елизавета Тавровская. Опасаясь ареста, застрелилась Римма Знаменская, доцент пединститута… Мартиролог иркутянок — жертв Большого террора далеко не полон и требует дальнейших исследований.  

Смертный приговор грозил и Павлу Васильевичу, редко кто выдерживал пытки палачей-следователей Новикова, Верещагина, Шакиризьяна, Гонтаренки, Александрийского, Котова. В многотомном издании «Жертвы политических репрессий Иркутской области» приводятся показания бывшего сотрудника Иркутского управления НКВД П.В. Киселева: «В Иркутске избивался почти каждый арестованный, который отказывался, как это мотивировалось, от дачи показаний, угодным следователям./…/ Я знаю, что Александрийский по поручению Бучинского длительное время избивал арестованных Шляхмана, ректора мединститута, и Садовского, что-то похожее на эту фамилию, доцента педагогического института. Я помню, дежурил по УМВД и застал Александрийского и коменданта управления Попова в камере подвала, где лежал на цементном полу Садовский с потерей сознания от деревянных дубинок…» (стиль оригинала). Речь идет о заведующем учебной частью пединститута Иване Иосифовиче Сладковском, обвиненном, как и Павел Васильевич, по 58-й и расстрелянном 22 июня 1938 года. Архивисту В.И. Татаринову посчастливилось обнаружить в личном деле П.В. Зицермана протокол допроса от 17 сентября 1940 года.

Вот фрагмент этого протокола, подтверждающий показания Киселева:

Следователь: Что вы имеете дополнить к данным вами ранее показаниям?

Зицерман: Мне нечего дополнять к своим показаниям, которые я давал на всех предыдущих допросах о проводимой якобы мной антисоветской деятельности. Все те показания, где я говорил о своем участии в антисоветской организации, шпионской работе и террористической деятельности, являются моим вымыслом. Никогда я шпионской деятельностью, террором и вредительством не занимался, участия в антисоветских организациях не принимал и вообще никаких преступлений против советской власти не совершал. Все показания о своей и других проводимой якобы антисоветской деятельности я сочинил.

С.: Поскольку вы заявляете, что дали ложные показания, то почему вы это сделали?

З.: Когда меня допрашивали в 1938 году, сразу после ареста, то применяли ко мне меры физического воздействия и угроз. Бил меня сильно Новиков, давал всевозможные угрозы Верещагин.

С.: Но ведь после Новикова вас допрашивало несколько человек следователей и прокуратуры.

З.: При всех последующих допросах я подтверждал и развертывал свои показания лишь только потому, что боялся повторных мер репрессии к себе (стиль и орфография оригинала).

Особое совещание при НКВД СССР 19 ноября 1940 года согласно ст. 58-2, 58-8, 58-10 и 58-11 УК РСФСР приговорило Зицермана П.В., родившегося в 1883 году в селе Куйтун, Иркутской губернии, к пяти годам ссылки в отдаленную местность. «Отдаленной местностью» для Павла Васильевича  стала Тара, село в дальнем  Прииртышье, где он и скончался 8 ноября 1942 года как политзэк. Спустя двадцать лет после ареста, 24 октября 1958 года, П.В. Зицерман был реабилитирован.

Лидии Александровне посчастливилось — она была освобождена в мае 1938 года, в самом начале так называемой бериевской оттепели, когда Сталин понял, что «ежовские опричники посходили с ума». За полтора года Большого террора были арестованы 1 575 000 человек, осуждены 1 345 000 (85,4 процента), из них 681 692 расстреляны. Когда стало ясно, что число выявленных «врагов народа» уже представляет опасность и для власти, Сталин приказал прекратить террор, назначив виновным Ежова.

Владимир Томилов, специально для «Байкальских вестей».

P.S. Прошу читателей извинить за скудость сведений о Лидии Александровне. Ее биографические данные, фотография, конкретные обвинения содержатся в архиве ФСБ по Иркутской области (дело № 10661), но с ним могут знакомиться только родственники. Исследователям архив ФСБ недоступен. Едва ли это справедливо к жертвам советского тоталитаризма. У большинства нет родственников, ведь прошло более семидесяти лет. А у Павла Васильевича и Лидии Александровны не было детей и, вероятно, уже нет и родственников. Как и у их однофамильцев Константина Николаевича и Людмилы Густавовны, расстрелянных в Иркутске 9 мая 1942 года и реабилитированных спустя пятнадцать лет (дело № 5388). На мой взгляд, такое отношение к невинно убиенным не только аморально (убиты и забыты), но и, уверен, юридически неправомерно. В.Т.