Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

Последняя тайна войны

16 июня, 2011

 

 

Окончание. Начало в № 40

 

Нынешнее руководство России не мешает дискуссии о событиях 1939—1941 годов. Однако официальная точка зрения на предвоенный период остается, по существу, прежней, советской. Вопреки очевидным фактам (частично обнародованным и в еще большей части до сих пор засекреченным по указанию властей), а также логической цепочке событий накануне 22 июня 1941 года, считается, что Сталин собирался лишь отвечать на агрессию Гитлера, то есть начинать с обороны, всячески оттягивал эту агрессию и полагал, что она будет нескоро. Почему сохранились такие ножницы?

Тени прошлого

Первый фактор — из сферы имиджевых потерь, в том числе перед своими гражданами старшего поколения, да и правовых последствий международного характера.

То, что Сталин предпочел вместе с Гитлером делить Европу, накладывает на   СССР — конечно, наряду с англо-американцами и, тем более Германией — вину за разжигание Второй мировой войны. Да, мы были не единственными виновниками, но все же виноваты, а это в корне отличается от версии многих учебников и группы высокопоставленных (в должностном отношении) историков, до сих пор настаивающих на исключительно миролюбивой политике Советского Союза в предвоенные годы.

В качестве контрвыпада давно фигурирует Мюнхенское соглашение 1938 года, по которому Британия и Франция фактически отдали Чехословакию большой политики, хотя и обращенной в прошлое. Российское руководство до сих пор опасается на растерзание Гитлеру. «Мюнхенский сговор» надолго стал для советского руководства пропагандистским жупелом — вот, мол, яркое проявление политики «умиротворения», а по существу, потакание агрессору. Спору нет, лидеры западных демократий совершили тогда серьезную ошибку. Однако любая оценка точнее, когда сравниваешь с другими событиями. Мюнхенское соглашение приблизило Вторую мировую войну, но — как и советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 года.

Мало того, пакт Молотова — Риббентропа сыграл более зловещую роль. Если после Мюнхена ситуация в Европе существенно обострилась, но еще не была обреченной, допускала спасительные варианты, то московские соглашения сняли все препятствия к началу войны. Если перейти на язык оружия, то в Мюнхене дослали пулю в патронник, а в Москве нажали на спусковой крючок.     Собственно, логика западных и советских лидеров была похожей. Одни пытались направить Гитлера на восток, а другие не только старались поставить преграду (как оказалось, неудачно), но и «отфутболили» фюрера на запад.

Итак, логика была похожей, но все же не зеркальной. Британия, Франция и США до поры до времени пытались откупиться от Гитлера, не заботясь о собственных приобретениях. Воевать им не хотелось, зато теплилась надежда, что коричневый диктатор как-нибудь образумится, успокоится, если кинуть ему кусок пожирнее. Недальновидная и безвольная политика. А что у Сталина? Тут круче — не умиротворение агрессора, а игра с ним на равных в одну и ту же игру, раздел европейской карты: «Это вам, а это — нам». И каждый, улыбаясь другому, держит за спиной кинжал, чтобы закончить флирт расправой.

Мало того, в период с осени 1939 года по июнь 1941-го бывало, что коммунистические лидеры СССР превосходили нацистов в цинизме. Чего стоит, например, история с дележом Польши. Секретные протоколы к советско-германскому пакту о ненападении предусматривали совместные действия  против этой страны и указывали, где должна пройти новая граница между Третьим рейхом и Советским Союзом. 1 сентября Гитлер нападает на Польшу,  Кремль не торопится присоединиться. Время идет, немцы, сокрушив основные силы поляков, приближаются к демаркационной линии. В Москве молчат.

Фашистские вожди начинают нервничать, шлют депеши Сталину и Молотову: мы уже захватили свою часть, но вы почему-то медлите. Берлин можно понять — вот-вот появится политический вакуум, восточный «обрубок» Польши, который оставлен для СССР, но Советы его не занимают. Из Москвы только через несколько дней раздается невнятное бормотание: не волнуйтесь, свои обязательства мы помним, непременно их выполним, но у нас «сложное положение» с обоснованием своих действий. Вот так вот — как подписывать официальный договор, так Сталин радушно принимает Риббентропа. Как выполнять секретные протоколы (насчет составления и подписания которых Москву, кстати, уговаривать не пришлось), так мы ищем обоснование, чтобы не оказаться в глазах общественного мнения друзьями нацистской Германии и соучастниками агрессии.

И только 17 сентября, когда польское правительство уже сбежало из страны, Красная армия вступает в восточную Польшу. К этому времени немцы заняли часть территории, предназначенной, согласно секретным протоколам, Советскому Союзу. После согласований вермахт кое-где отступает обратно (например, из Бреста). Но некоторые из «наших» территорий, занятых Германией, — Люблинское воеводство и часть Варшавского — так и остаются у Гитлера в обмен на Литву, которая, в отличие от Эстонии и Латвии, вначале  отводилась не Советскому Союзу, а рейху. Этот «ченч» зафиксирован в секретных протоколах к следующему договору между CCCР и Германией — на этот раз «о дружбе и границе», подписанному 28 сентября в Москве по итогам польской кампании.

Но главное в другом. Советские войска вступили в Польшу под заявления Кремля о «помощи нашим братьям-славянам из Западной Украины и Западной Белоруссии, в условиях, когда польское государство рухнуло, а его руководители сбежали». Красивое объяснение — куда красивее, чем у нацистов! При этом хотя немецкое вторжение в Польшу и не осуждается, но симпатий к Германии тоже не выражено. Более того, ощутим дух тревоги за судьбу «братьев-славян», над которыми, судя по духу заявления, нависла большая опасность. Опасность от кого? Ответа нет, но для тех, кто против нацизма, вроде как понятно. В общем, не сговор с Гитлером о совместных действиях, а единственно возможный вариант, рука дружбы, протянутая во спасение. И не важно, что советизация на западе Украины и Белоруссии по жестокости мало уступала оккупационному режиму нацистов в «генерал-губернаторстве» (с разницей, что у них массовые репрессии проводились по национальному признаку, а у нас — по социальному, «классовому»). Главное — Сталин, не прерывая союз с Гитлером, попытался тем не менее отмежеваться от него.

Частично эта цель была достигнута, а «освободительный поход» Красной армии, якобы не имевший ничего общего с вторжением вермахта в Польшу, получил длительную прописку в советских учебниках истории. Но если смотреть на те события на житейском, бытовом уровне, то Сталин пытался, по существу, «кинуть» Гитлера. Получается, заключили сделку с бандитом, а когда дошло до дела и бандит, надо признать, стал неукоснительно выполнять соглашение, стали изображать, что с ним не знакомы и вообще у нас другие, благородные мотивы.

Гитлер выразил было неудовольствие таким поведением партнеров, но из Москвы (разумеется, в режиме абсолютной секретности) опять посыпались заверения в дружбе и разъяснения, что с пропагандистcкой точки зрения «СССР в сложном положении» и поэтому в качестве объяснения действий выбрана необходимость «помочь братьям-славянам» и что «вы должны нас понять» (?!). В качестве хотя бы частичной компенсации за «доставленные неудобства» Молотов с трибуны Верховного Совета СССР 31 октября заявил, что «оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем — Красной армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей». И, как апофеоз, в этой же речи: «... не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываемая фальшивым флагом борьбы за «демократию».

Этим не ограничились. Так, в служебной (то есть не предназначенной для публикации и агитации) переписке Риббентроп цитирует слова Сталина на московских переговорах в августе 1939-го: «... в случае пробы военных сил между Германией и западными демократиями интересы СССР и Германии будут, конечно же, совпадать». А в декабре 1940 года Сталин пишет в телеграмме Риббентропу о «дружбе, скрепленной кровью». Во всяком случае, Черчилль и Рузвельт похожих слов в адрес нацистов не произносили никогда, и поэтому некоторая медлительность Америки и Британии в помощи Советскому Союзу после 22 июня 1941 года вполне объяснима. В конце концов, они все же сделали выбор в пользу меньшего из зол, и это уже хорошо…

 

На весах истории

Второй фактор — мировоззрение большинства представителей старшего поколения, в том числе ветеранов Великой Отечественной. Им трудно переменить давно устоявшуюся точку зрения на те события, которые стали важной страницей их биографии, а иногда и смыслом всей жизни. Смена стереотипов для пожилых людей сродни уничтожению привычной шкалы ценностей. Правда, некоторые ветераны согласны, что перед войной были «закрытые темы», так что в подготовке упреждающей войны с Германией нет ничего удивительного, да и предосудительного. Но таковых меньшинство. Большинство свыклось с официальной советской версией.

Важное обстоятельство: почти для всех участников той войны, проживших многие годы при советской власти, победа над гитлеровцами — это не только избавление нашей страны и всей Европы от нацизма, но и триумф коммунистов, расширение сферы политического, военного, идеологического влияния СССР. Проще говоря, на смену коричневым пришли красные. Кстати, эту сторону победы нынешние сторонники прежней, советской версии начала войны (такие, как, например, Алексей Исаев) тщательно обходят стороной. Не в курсе и часть молодежи, вообще не очень-то знающая, что да как происходило в 1939—1945 годах, но, согласно модному поветрию, отвергающая любую критику в адрес сталинского руководства. Добавим сюда тех, кто мало интересуется подобными вопросами, но автоматически примыкает к той версии, которую больше видно и слышно «по телеку», и получится очень широкий слой россиян.

Между тем смена нацистов на коммунистов, свастики на серп и молот, гауляйтеров на политруков, и образование «социалистического лагеря» — процесс неоднозначный, опять-таки с нюансами и полутонами. Тех, кто хуже, заменили те, кто лучше, — но намного ли лучше? Согласно советской версии, советскому мировоззрению — не просто намного, а безоговорочно лучше. Как в черно-белом кино — абсолютное зло сменили на абсолютное добро. Но это неправда. Большее зло сменили на меньшее — хорошо, что меньшее, но плохо, что тоже зло. Да, советский период в государствах Восточной Европы был мягче нацистского, но зато и намного дольше. Поэтому освободителей, явно задержавшихся в гостях, проводили 20 лет назад без сожаления, а с нетерпением.

Неготовность переосмыслить — ключ для понимания негативного отношения многих представителей старшего поколения жителей России к фактам о подготовке сталинского СССР к нападению на гитлеровскую Германию. Для них — это принижение роли коммунистов (распадается именно коммунистическая версия!) и недопустимая критика в адрес Сталина.

Выходит, историческая правда и вероятность мучительных переоценок прошлого, связанного к тому же с колоссальными потерями в годы войны, оказались (во всяком случае, пока) на разных чашах весов. Сказать в таких случаях правду очень трудно, но и гнуть прежнюю линию, шумно и бездоказательно обвиняя оппонентов в «фальсификациях», — это дорога в никуда. Ложь, даже если она сопровождается ссылками на «святость», остается ложью. А неправда (или неполная правда, то есть, в сущности, то же самое) в конечном счете не может быть основой для праведного воспитания. Другое дело, такую ситуацию быстро не изменить, и лекарем может стать только время.

В общем, история опять приносится в жертву политической конъюнктуре текущего момента. Именно поэтому официальная военная наука (та, которую опекает Министерство обороны) не может подготовить новую (чуть ли не десятую по счету!) многотомную версию Второй мировой и Великой Отечественной войн. Есть явное и еще более растущее превосходство исследователей, доказавших взаимную подготовку Гитлера и Сталина к упреждающему нападению, но нет политической команды признать эту позицию и согласиться с ней. К тому же «окончательно правильная версия» невозможна без использования абсолютно всех без исключения сохранившихся документов, а такого разрешения тоже нет. Вместо этого авторскому коллективу, как и во времена ВКП(б) — КПСС, сразу даются рамочные задания: скажем, обязательно «показать миролюбивую политику СССР накануне войны». Раз поставлены рамки, то к ним нужно подгонять факты. А факты не лезут… Но отказаться от рамок не позволяют политические соображения. Получается замкнутый круг еще лет на 10—15, но с заранее известным финалом — правда все равно восторжествует.

 

Суворов, да не тот

Третий фактор, как и два предыдущих, не подвергает сомнению вывод о подготовке советского нападения на Германию по существу, но преодолеть    этот фактор тоже крайне сложно (в ближайшее время — невозможно). Речь о неудачной с политической точки зрения личности автора, который первым 19 лет назад подробно осветил подготовку Сталина к упреждающему удару. Виктор Суворов (псевдоним Владимира Резуна) — офицер советской разведки, убежавший на Запад еще в 70-е годы. Огромная работа, которую проделал Суворов по изучению предвоенной поры, его блестящие способности аналитика и публициста тем более впечатляют, что у Суворова нет доступа к российским архивам. Круг последователей создателя «Ледокола» и «Дня М» стремительно расширяется, причем не только в России, но и в других странах, включая Израиль (например, Миша Шаули и Зеев Бар-Селла) и Германию (Иоахим Гофман, Гюнтер Бедеккер, Стефан Шайль и другие). Не все из них даже знакомы с Виктором Суворовым и к тому же значительно развили и кое-где скорректировали его точку зрения. Но два факта остались неизменными. Во-первых, Суворов — основатель целого направления, доводы о «взаимной подготовке к нападению» накрепко связаны с его именем, он — символ пересмотра старых подходов. Как следствие, невозможно поддержать концепцию упреждающего удара, не поддержав Суворова. Но во-вторых, строчку «перебежчик» из биографии не выкинешь.

Примечательно, что на вопрос, как он относится к исследованиям и выводам Суворова, Владимир Путин буквально отрезал: «Предателей не читаю». Разумеется, для государевых людей эти слова как «отче наш». Подан ясный знак: предвоенное время трактуем по-старому, а несогласных охаживаем словесной дубиной: «последыши Геббельса», «неонацисты» и т. д. и т. п.

Таким образом, возникают вопросы: может ли предатель говорить правду? или он всегда лжет уже потому, что предатель? Судя по словам Путина, выбор пока не в пользу Суворова. Но это выбор не научный, а политический, в его основе не предмет дискуссии, а личность автора. Это значит, что Вторая мировая война — по-прежнему тема не столько для историков, сколько для политиков. Здесь оценки выставляются, исходя из нынешней ситуации, и даже «борьба с фальсификациями» — сугубо политическая затея, смысл которой в решении текущих задач.

Разумеется, предатель может говорить правду. И Суворов  не исключение. Однако, твердо встав на эту позицию, видишь другие трудности. Вольно или невольно, умышленно или непроизвольно она ведет не только к научной поддержке Суворова, но и к его реабилитации как личности. Пусть не полностью, пусть фрагментарно, но все же…

Судите сами — разве можно полностью отделить одно от другого? Если Суворов будет принят научным сообществом, с ним, как с ученым, будут общаться видные политики, то можно ли «другой рукой» считать его изменником, «нехорошим человеком» и т. п.? Тут, Владимир Богданович, с вами общаюсь, уважаю, поддерживаю, а вот здесь и руки не подам? Теоретически возможно, а на практике — едва ли.

Тем самым личностный фактор вырастает в большую, преимущественно морально-этическую, проблему. Можно ли не верить Гитлеру только потому, что он Гитлер? Если можно, то мы искажаем историю. Если же верить хоть в каких-то случаях, то это, конечно, правильно, но… Гитлер постепенно, исподволь, вопреки нашему желанию становится пусть и негативным, но в целом обычным персонажем истории — одним из многих, еще чуть-чуть — и «таким же, как все».

Другой пример: если суммировать военные сводки штаб-квартиры вермахта и Совинформбюро, то мы, увы, наврали больше. Но если взять такой — безусловно, научный — подход на вооружение, то в обыденном, житейском отношении получается что-то «не то». И похожих примеров множество.

Получается «квадратура круга» — и «так не эдак», и «эдак не так». Очевидно, время играет в пользу Суворова и его сторонников. Но для того, чтобы их победа была признана безоговорочно, необходимо дополнительное время. Чтобы влияние той войны на современный миропорядок приблизилось к нулевой отметке. Чтобы продолжилась смена поколений. Чтобы предательство Суворова тоже стало эпизодом дальней, а не ближней истории.

 

Важное признание

За несколько часов до нападения на СССР Гитлер в конфиденциальном письме, адресованном Муссолини, объяснив геополитические причины своих действий,    прибавляет немного личного: «С тех пор как я принял это трудное решение, я вновь чувствую себя морально свободным. Партнерство с Советским Союзом, несмотря на искренность наших желаний прийти к окончательному примирению, оказалось для меня тем не менее нестерпимым, ибо, так или иначе, оно неприемлемо для меня из-за моего происхождения, моих концепций и моих прошлых обязательств. И теперь я счастлив, избавившись от этих душевных мук». Важное признание. А вот советские лидеры даже после смерти Сталина никогда не говорили о противоестественности предвоенного союза с Германией. Вместо этого многие события того периода замалчивались, а потому общая оценка оставалась в целом позитивной («правильно сделали», «единственно возможный вариант», «проявление миролюбивой политики» и т. п.). Робкие рассуждения некоторых ветеранов-военачальников о «странностях» советско-нацистской дружбы пресекались на корню, иначе в итоге пришлось бы признать ошибочность действий Кремля в целом.

Вопрос приготовлений СССР к упреждающему наступлению на Третий рейх — часть большой темы о предвоенном периоде. Руководители Советского Союза опасались, что переоценка всего комплекса событий приведет в том числе и к обсуждению этого вопроса. Между тем ошибочность стремления Сталина упредить Гитлера далеко не очевидна. Иное дело, что упредить не удалось, и внезапный удар вермахта по частично сформированной наступательной, то есть не готовой к обороне, группировке Красной армии привел к печальным последствиям. Кроме того, не ясно, что при планировании нападения на Гитлера было важнее для «отца народов»: уничтожить фашизм как таковой или распространить советское влияние на всю Европу.

…Бег часов неумолим. Дальше и дальше уходит время, когда существовали две великие диктатуры — коммунистов и нацистов. Речь о  режимах не только с большими различиями, но и с похожими чертами, главные из которых — отрицание демократии и ненависть к целым слоям населения (у ленинско-сталинских коммунистов — к «буржуям», хотя в годы войны появились и «народы-изменники», у нацистов — к этническим «недочеловекам»: евреям,  цыганам, славянам и др.). Временный альянс между СССР и Третьим рейхом обернулся крупнейшей войной в истории человечества. В смертельной схватке проигравший был уничтожен, а одряхлевший победитель через несколько десятилетий рухнул сам. Таковы зигзаги прошлого, в котором еще остались непрочитанные страницы.

 

Юрий Пронин, кандидат исторических наук, «Байкальские вести»

На фото: Польша, сентябрь 1939 года. Танкист-красноармеец и солдаты вермахта;

22 июня 1941 года. Москвичи слушают радиообращение Молотова.
Советско-нацистский флирт закончен;

Может ли предатель говорить правду?
Виктор Суворов первым раскрыл намерение Сталина упредить Гитлера

 

 

 

 

 

 

 

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии