Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

Фашизм и нацизм: чувствуем ли разницу?

18 сентября, 2017

Вопрос, вынесенный в заголовок, вовсе не умозрительный или отвлеченный, как это может кому-то показаться. Более того, он касается прошлого, настоящего и будущего не одной-двух-трех, а очень многих стран — практически всего человечества.

1.jpg

Термин «фашизм» в нашей стране — недавно Советском Союзе, а теперь России — намного более известен, чем нацизм. Более того, фашизм стал буквально народным словом, имеющим нарицательное, житейское, причем, по существу, бранное значение. В быту фашизм ассоциируется не только с Гитлером, нашим смертельным врагом в прошедшей войне, но и с крайне одиозными качествами.


Этюд в коричневых оттенках

Для начала посмотрим, что называется, со стороны, навскидку. Что видим? Во-первых, термин «фашизм» в нашей стране — недавно Советском Союзе, а теперь России — намного более известен, чем нацизм. Более того, фашизм стал буквально народным словом, имеющим нарицательное, житейское, причем, по существу, бранное значение. В быту фашизм ассоциируется не только с Гитлером, нашим смертельным врагом в прошедшей войне, но и с крайне одиозными качествами. Проще говоря, фашистом считают крайне жестокого и в то же время беспринципного человека — этакое исчадие ада в реальной жизни.

Иная история с нацизмом. Это слово куда менее знакомо большинству наших сограждан, менее укоренилось, не носит столь безусловно-негативной окраски и в целом является достоянием скорее научного сообщества, чем бытовой повседневности. Во всяком случае, назвать / обозвать кого-то «фашистом» — повсеместная практика, а вот массового использования в таких же целях слова «нацист» что-то не наблюдается… И если на вопрос «Что такое фашизм?» большинство даст более-менее четкий, хотя далеко не всегда полный или точный, исчерпывающий ответ, то на такую же просьбу в отношении нацизма многие недоуменно пожмут плечами или выскажутся совсем уж бессвязно.

Такая разница коренится в прошлом. Еще до Второй мировой войны советская пропаганда широко использовала термин «фашизм» (конечно, в негативном смысле). Затем, в короткий период сотрудничества гитлеровской Германии и сталинского СССР с августа 1939-го по июнь 1941-го, упоминание о фашизме и фашистах исчезло из официальной риторики. Правда, и нацизм в полной мере не появился. В основном говорилось о «гитлеризме», изредка упоминалась аббревиатура гитлеровской партии — НСДАП, но до ее расшифровки, от которой как раз рукой подать до нацизма, дело обычно не доходило.

С началом войны фашизм стал и до перестройки второй половины 1980-х годов оставался повсеместным оборотом, и только с 1960-х годов термин «нацизм» все чаще фигурировал в научно-исследовательской литературе. А последнюю четверть века фашизм и нацизм употребляются в России почти с одинаковой частотой, причем на всех уровнях, хотя стилистика массовых памятных мероприятий (прежде всего, Дня Победы) и сейчас остается «антифашистской», а не «антинацистской».

Равнение налево

Откуда взялся лексический перекос в сторону фашизма и чем объясняется усиление «присутствия» нацизма в последние годы? Наконец, каково соотношение этих социально-политических, духовно-идеологических явлений — фашизма и нацизма? Можно ли поставить между ними знак равенства, а если нет, то каковы различия?     

В годы войны наиболее употребительными были слова «фашист», «фашистский», «немецко-фашистский». Именно так говорил Сталин — и в период военных неудач, и в ореоле Великой Победы. И никогда — «нацисты» или «нацистский». После Сталина ситуация не изменилась — при Хрущеве, Брежневе, Андропове, Черненко, да и в первые годы Горбачева употребление термина «нацизм» не то чтобы запрещено, но по-прежнему бытует в специальной, «неэмоциональной», «хладнокровной» литературе. В официальных СМИ, выступлениях лидеров партии и государства, в художественных произведениях (книгах, спектаклях, кинофильмах), в общественной жизни городов и весей — всюду звучит «фашизм». И в отношении военной тематики, и на бытовом уровне применительно к «извергам», «нелюдям», «мерзавцам» уже нашего времени.

Взять хотя бы знаменитый фильм Михаила Ромма — именно «Обыкновенный фашизм», в советском исполнении нет фильма «Обыкновенный нацизм». Минута молчания — она ведь названа «светлой памяти павших в борьбе с фашизмом». В школьных учебниках всюду фашизм, а не нацизм и т. д. и т. п.

Почему так? Ларчик открывается просто. Нацизм — это сокращение от «национал-социализм». А он, в свою очередь, производное от Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП), которую возглавлял Гитлер. Разумеется, между большевиками, коммунистами, с одной стороны, и национал-социалистами (нацистами), с другой, были существенные различия. И все же в стилистике названий прослеживается сходство. У них хоть и национал-, но все же социализм, а это, как говорится, сближает — хотя бы на словах. К тому же в названии гитлеровской партии присутствует слово «рабочая».

2.jpg

В то же время на Западе ситуация была изначально противоположной — там в обиходе именно термин «нацизм». Именно о нацизме («наци»), национал-социализме постоянно говорили и политики, включая Черчилля, Рузвельта, Трумэна, де Голля, и некоммунистические СМИ. Тем самым они «исподволь», ассоциативно ставили коммунистов-большевиков близко к национал-социалистам (нацистам).


В общем, для непосвященных названия «Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)» — ВКП (б), «Коммунистическая партия Советского Союза» (КПСС) и «Национал-социалистическая немецкая рабочая партия» (НСДАП) весьма близки: во всех случаях присутствует «левизна», «народность», «защита интересов трудящихся», «революционность». Поэтому уже в довоенные годы в советском обиходе был именно «фашизм», так как «нацизм» и особенно «национал-социализм» порождал нежелательные параллели и ассоциации. Тем более с 22 июня 1941 года в обиходе был именно привычно-негативный фашизм, причем степень его негативного восприятия стремительно нарастала, а не нацизм.

Игры «Большой тройки»

Таким образом, даже в годы совместной борьбы с Гитлером (не говоря уже о временах до и после войны) между СССР и западными союзниками — имеются в виду как государственные лидеры, так и преобладающий тренд в общественном мнении — наблюдался своеобразный алаверды. Советские руководители «ненавязчиво» сближали Америку и Британию с фашистами, а Рузвельт и особенно Черчилль ставили коммунистов-большевиков близко к национал-социалистам (нацистам). Речь, повторюсь, прежде всего, об идеологии, мировоззрении, а не о международной стратегии, где главным было все же совместное, западно-советское, неприятие фашизма-нацизма — во всяком случае, начиная с 22 июня 1941 года.    

Иными словами, фашизм, родиной которого была Италия, обозначал в переводе с латинского («фасция») всего лишь пучок прутьев, — символ власти в Древнем Риме, символизирующий общество, сплоченное под единым, жестким руководством вождя (царя, императора, султана и т.д.), — превратился в жупел благодаря стечению исторических обстоятельств. При беспристрастном подходе жесткое единоначалие легко можно заметить и в  политической системе сталинского (хрущевского, брежневского) СССР, и в коммунистическом Китае, и в современной России.

Разумеется, Сталин, как и его «заклятые друзья» по антигитлеровской коалиции, не только оборонялся, но и наступал. Стремясь показать близость западных демократий и Третьего рейха, поставить Берлин рядом с Вашингтоном и Лондоном, советская пропаганда утверждала (а в годы союзничества с Западом подразумевала), что различий между Америкой-Британией и фашистской Германией — всего ничего: у англосаксов — «замаскированная диктатура крупного капитала», а у Гитлера эта диктатура уже открытая. Но какое там «рядом», если вместо слова «фашизм» произносить «нацизм» — значит, «национал-социалистический», да еще и «рабочий»?!      

В то же время на Западе ситуация была изначально противоположной — там в обиходе именно термин «нацизм». Именно о нацизме («наци»), национал-социализме постоянно говорили и политики, включая Черчилля, Рузвельта, Трумэна, де Голля, и некоммунистические СМИ. Для западного общества, для большинства обывателей Америки, Британии или Франции, например, Нюрнбергский процесс — это суд именно над нацизмом, именно национал-социализм — это «коричневая чума» и угроза человечеству, именно с нацизмом воевала, в ее собственной интерпретации, антигитлеровская коалиция за вычетом СССР.

Причина предпочтения термина «нацизм» применительно к гитлеровской Германии и  неиспользование слова «фашизм» тоже находятся, прежде всего, в идеологической плоскости. Если для советского руководства нацизм как термин был крайне неудобен, то для Черчилля и Рузвельта — в самый раз. Слуховое восприятие слова «национал-социализм» ненавязчиво, исподволь, не «в лоб» сближало Гитлера со Сталиным, ставило их как бы на одну доску, тем самым распределяя между ними ответственность за развязывание Второй мировой войны. Напротив, западные демократии на этом фоне как бы противопоставлялись нацистам и коммунистам, и тем самым «белизна» и «пушистость» Вашингтона и Лондона становились еще более наглядными и очевидными.

Тонкую игру не остановило даже сотрудничество Сталина, Рузвельта и Черчилля после июня 1941-го. На Западе были влиятельные круги, воспринимавшие коалицию с большевиками как сугубо вынужденный и во многом противоестественный шаг, как союз с меньшим (в сравнении с Гитлером), но тоже немалым злом. Так считала и значительная часть англо-американских избирателей. Использование именно термина «нацизм» (при безусловно негативном его восприятии лидерами западных держав) было призвано учесть эти настроения, подтверждало, что вынужденное военное сотрудничество не отменяет коренных расхождений в идеологии, экономике, политической системе, общественных ценностях. После разгрома общего врага эти расхождения опять вышли на первый план, а кратковременные союзники вернулись к восприятию друг друга как прежде всего соперников и даже врагов.

3.jpg

Что касается Гитлера и его присных, то они считали себя не  фашистами, а именно национал-социалистами, причем, разумеется, считали эту принадлежность и этот термин исключительно позитивными. Но никогда не использовали сокращение «нацизм», так как у него был явно негативный оттенок.


От Муссолини до Пиночета

Теперь о точности терминов: как правильно — фашизм или нацизм? Кто ближе к исторической истине — западная или советская стилистика, а во многом и отражение, интерпретация многих событий Второй мировой войны (термин «Великая Отечественная» тоже не очень прижился за океаном и в Западной Европе)? Однозначного ответа дать невозможно, потому что его — при объективном, а не пропагандистском рассмотрении — просто не существует.

Между фашизмом и национал-социализмом (нацизмом) как идеологиями, политическими, общественными практиками есть как существенное сходство, так и заметные различия. Для фашистских (по существу, крайне правых) партий и государств свойственны культ национального лидера (вождя); неприятие ценностей демократии (реальной конкуренции и многопартийности в политике, разделения властей, относительно независимой прессы и т.п.); корпоративное построение общества (некоторое, хотя и не стопроцентное сходство с «приводными ремнями от партии к массам» в советском обществе); большая зависимость частного сектора от государства («капиталисты с разрешения властей»).

В большинстве фашистских государств существует одна-единственная партия, которая в значительной (но все же меньшей, чем в СССР) степени срослась с госаппаратом. При этом опора однопартийности — вовсе не крупная буржуазия (если бы это было так, то это было бы слишком просто!), а рабочие, крестьяне плюс собственники и персонал в городской сфере обслуживания (сервисных отраслях) — «лавочники», «мелкая буржуазия». Именно пролетариат и трудовое крестьянство (выражаясь в терминах марксизма-ленинизма) стали массовой опорой фашизма и особенно нацизма. Не случайно Первомай был в гитлеровской Германии одним из главных праздников, на государственном флаге белый круг с черной свастикой размещался на красном фоне, а внутри НСДАП привычным обращением было «партайгеноссе» — «товарищ по партии».        

Собственно, фашистских режимов (в строго научном, а не эмоциональном понимании) история знает немало: например, Италия времен Муссолини, франкистская Испания, Румыния при Антонеску, хортистская Венгрия, Португалия эпохи Салазара и Каэтану, целая обойма диктаторов в Латинской Америке, включая Пиночета. Как уже сказано, отдельные черты фашизма можно найти чуть ли не в большинстве государств. Быть может, отсюда и некоторая легковесность множества взаимных обвинений в фашизме, которые стали важным элементом политической моды последних лет.

Под знаком свастики

Национал-социализм (нацизм) как правящая идеология, политическая система, государственное устройство существовал только в гитлеровской Германии. Нацизму присущи названные черты фашизма, но между ними есть и определенная разница. Во-первых, национал-социализм крайне агрессивен во внешней политике, что для «чисто фашистских государств» вовсе не обязательно (исключение — разве что Япония 1930-х — первой половины 1940-х). Милитаризм — важнейший элемент нацистского режима. Во-вторых, нацизм — это крайний национализм, это расизм с его учением о высшей расе и неполноценных народах, причем высшие должны господствовать, а низшие, неполноценные подлежат уничтожению или рабству — и в теории, и на практике. У «типичного фашизма» это качество или отсутствует, или выражено куда менее рельефно, чем у гитлеровцев.

В-третьих, для фашистских государств характерна большая роль церкви как выразителя основной конфессии, тогда как отношения нацистов с традиционным (христианским) вероучением были очень сложными — по существу, на авансцену в Третьем рейхе вышли оккультные («арийские») учения, основанные опять же на расовом превосходстве. И хотя масштабы гонений на священников и на Церковь в целом были при Гитлере куда скромнее, чем при большевиках, все же нацизм, переходя, в отличие от фашизма, из авторитарной в тоталитарную стадию, стремился контролировать и личную, частную жизнь подданных, а посему «два солнца быть не может». Национал-социализм все больше претендовал на роль «новой религии, окормляющей, воспитывающей нового человека», а Церковь считал конкурентом. И в этом — опять же при больших различиях в других сферах — проявляется сходство нацизма с большевизмом.

4ы.jpg

Сталин, как и его «заклятые друзья» по антигитлеровской коалиции, не только оборонялся, но и наступал. Стремясь показать близость западных демократий и Третьего рейха, поставить Берлин рядом с Вашингтоном и Лондоном, советская пропаганда утверждала (а в годы союзничества с Западом подразумевала), что различий между Америкой-Британией и фашистской Германией — всего ничего.


Наконец, в-четвертых, суммируя сказанное, если для фашизма свойственна консервативная шкала ценностей, то в нацизме явно прослеживаются революционные нотки, направленные на слом и преобразование всего общества, начиная с его фундамента, с житейской повседневности. Революционный — не значит, прогрессивный; революция с точки зрения развития человеческой цивилизации может быть и вполне реакционной: таким, например, был режим «красных кхмеров» (Пол Пота и Ко) в Кампучии. Да и, например, оценки, насколько прогрессивны, например, порядки в Северной Корее последних 70 лет и даже в Советском Союзе, как известно, весьма разнятся. В таком контексте наличие революционных тенденций, причем в перманентном режиме «нон-стоп», неотъемлемая черта национал-социализма.

Что касается фюрера и его присных, то они считали себя не  фашистами, а именно национал-социалистами, причем, разумеется, считали эту принадлежность и этот термин исключительно позитивными. Но никогда не использовали сокращение «нацизм», используемое на Западе, так как у него был явно пренебрежительно-негативный оттенок, «съедающий» полную расшифровку термина. Вот такая лингвистика, такое, казалось бы,  буквоедство, за которым стояли огромные, буквально тектонические явления и процессы всемирной истории.       

Именно нацизм, гитлеровский национал-социализм, обуреваемый идеей мирового господства, был ударной силой в развязывании Второй мировой войны. Без нацизма «чистые фашисты» на такое бы вряд ли решились. Тем не менее определенное сходство национал-социализма и фашизма, а также участие — в тех или иных масштабах — в войне на стороне Германии ряда фашистских государств (Италии, Румынии, Венгрии, Испании, а также Японии) вроде бы позволяют использовать обобщающий термин «фашизм». В то же время это значит, что на одну доску с «теми» фашистами поставлены фашисты современные – скажем, недавние режимы в Аргентине или Сальвадоре, а это уже, скажем так, некорректно. С таким же успехом можно приравнять Брежнева к Пол Поту, Ким Чен Ына к Хрущеву, а Дэн Сяопина к Сталину.

Служанка или госпожа?

Таким образом, вопрос об устраивающем всех соотношении терминов «фашизм» и «национал-социализм (нацизм)» и об уместности применения каждого из них в том или ином случае остается — и, видимо, навсегда останется — открытым. В этом, уверен, заключается сильная сторона истории — живой науки, которая не сводится к набору неоспоримых истин, «железобетонных» стереотипов, порой замешанных на политической конъюнктуре, а предполагает дискуссии, столкновение и сопоставление различных точек зрения. Мир многоцветен, разнообразен, а события 1930—1940-х годов, в том числе феномен фашизма / нацизма, — одни из сложнейших и одновременно интереснейших во всемирной истории.

История никому ничего не должна, но все мы должны относиться к ней с уважением. И уж, конечно, не держать ее на агитационно-пропагандистских «посылках» — это госпожа, а не служанка. Если именно в таком ключе — обсуждения, самостоятельного, вдумчивого, если хотите — бережного освоения сложной ткани исторического знания — будет развиваться и преподавание истории в школе, то у нашей страны появится дополнительный шанс избежать повторения прежних ошибок.

Юрий Пронин, кандидат исторических наук,
«Байкальские вести»

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии