400 лет после Шекспира…

Великий поэт и драматург скончался 23 апреля 1616 года, за пару дней до своего 52-летия

— Я думаю, что к самой дате смерти Шекспира следует относиться легкомысленно, — говорит театральный критик, иркутянин Сергей Захарян. — И не потому, что биография этого автора условна и даты в ней неточны. Главное, что через 400 лет и еще 52 года, а потом — и дальше, через 400 следующих лет, мы всегда будем не просто его помнить. Он постоянно присутствует в пространстве театра, он никуда не ушел, жизнь продолжается, приключения по Шекспиру длятся и длятся… Выходит, чисто театральная авантюра: человек на сцене умер, а потом поднялся — и играет на бис.

Шекспир в иркутских декорациях. О театральном космосе в глуши рассуждает Сергей Захарян

Символично расположилась театральная история этого человека в Иркутске с момента прибытия в наш город до сегодняшнего дня. Апрельским вечером 1964 года уроженцу Баку, студенту Иркутского института иностранных языков Сергею Захаряну выпала уникальная возможность, которая обошла всех актеров планеты, даже самых знаменитых и удачливых: в любительской вузовской постановке, посвященной 400-летию со дня рождения Шекспира, он выступил сразу в двух культовых образах великого драматурга — Ромео и Отелло. Мой собеседник с волнением вспоминает этот чудесный сценический опыт – естественно, на английском языке. Потрясающий романтик, профессор Вероника Васильевна Аркадова поставила с ребятами сцены из шекспировских пьес, так наш будущий театровед, филолог и журналист прикоснулся к двум разным героям классика. Ромео — роль для молодого артиста, Отелло — для актера в возрасте и с репутацией. С нашим героем подобное приключение свершилось в один день. Сегодня авторитетный театральный критик по случаю еще одного (через 52 года!) 400-летия Шекспира вспоминает яркие или спорные постановки классика на иркутских подмостках.

Пропуск в бессмертие

— Можно сказать, Шекспир стал персонифицированным синонимом театра. Давайте попробуем повспоминать, Сергей Амбарцумович, как шекспировскиесюжеты претворялись в театральном Иркутске.

— На моей памяти первая яркая шекспировская вспышка – «Ричард III» в драмтеатре режиссера Ильи Колтынюка, которую я видел как раз перед 400-летием, только приехав в Иркутск и поступив в иняз. Я виноват: в том многолюдном спектакле запомнил только самого Ричарда. Зато каков же был этот заглавный герой — блестящий актер Николай Ростовцев! Стоило ему ненадолго покинуть сцену — все замирало, и ты ждал томительно, когда же этот злодей и урод снова появится. Эта ранняя трагедия Шекспира и сама по себе такова, что герой-протагонист, завладевший вниманием автора, конечно, на голову мощней, талантливей своего окружения. А Ричард Ростовцева через немыслимую вереницу трупов проходил к трону, словно горячий нож сквозь масло. И это было неизбежно.

В этой пьесе есть одна сцена, которую Пушкин вообще считает лучшей в мировом театре, думаю, что он близок к истине. Пушкин, соревнуясь здесь с Шекспиром, сочиняет своего Дон Гуана, помните? Убийца чуть ли не на гробе своей жертвы соблазняет прекрасную вдову, тоже Анну, как у Шекспира. В «Ричарде III» по приказу хромого урода останавливается похоронная процессия, опускается гроб — и через несколько минут безутешная вдова и невестка покорена!

Я спрашивал у красавицы Лидии Вронской — Леди Анны в том памятном спектакле: как это могло случиться? Героиня готова убить злодея — а завтра станет его женой. Она, подумав, ответила: «Ничего нельзя было сделать: передо мной был великий поэт, и я уже ничего не помнила, он мне весь мир заслонил!». Тот спектакль был сверкающим соло очень крупного артиста. Личность Ростовцева вступала в какие-то непростые отношения с личностью героя, с той злодейской дорожкой, на которую его толкали сам масштаб его натуры и внешние обстоятельства. Не то чтобы злодею прощалось, но… тут был Театр! Я, в сущности, тогда, почти в детстве, понял, что без Ростовцева, без актера такой силы ставить эту пьесу невозможно.

Много лет спустя Ричард появился в охлопковском театре у режиссера Сергея Болдырева и очень хорошего нашего артиста Анатолия Басина. Увы, как когда-то Ростовцева, так потом и Басина у нас сманили в столицы — первого в Питер, второго в Москву, а, надо сказать, у нас они гляделись крупней. Запомнился отказ Болдырева с Басиным трактовать Ричарда в традиционном внешнем ключе, уход от зрительских ожиданий и штампов. По тексту Ричард — горбун, одна нога короче другой, два года носила его мать, родился с полным ртом зубов: явный дьявол, этакий Сталин… Этот шекспировский урод сильно отличается от исторического Ричарда с прижизненного портрета Гольбейна, где нет никакой внешней патологии. И у нас Басин-Ричард выходил стройный, в белом, в шикарной шляпе…

Тут, думаю, даже с некоторым перебором, явилось то, что потрясло бедную Леди Анну. Она увидела-услышала эту дьявольскую красоту своим женским сердцем. Отказ подыгрывать ожиданиям зрителя, по-моему, путь правильный. Дело ведь не в физических данных. Скажу более того… Театр, который физическое уродство изображает через физическое уродство, — это театр, который немножко себе не доверяет. Как и театр, где женщину изображает женщина, а мужчину — мужчина. Вот я подумал сейчас: а что если бы Ричарда сыграл не просто эффектный Толя Басин в белом, а какая-то темпераментная актриса?

— Есть такие примеры?

— Пока не слышал. Первые актрисы всегда мечтают о Гамлете и, случается, играют, как Сара Бернар или Алла Демидова, которая, к сожалению, не дошла со своим проектом до премьеры… 

— Вернемся в Иркутск. Какие еще ждут нас неожиданности в шекспировском прошлом?

— В 90-е годы в ТЮЗе Александр Ищенко поставил «Укрощение строптивой» — эту самоигральную комедию про несбыточную мужскую мечту о победе над женщиной. У Ищенко между Петруччо (Александр Измайлов) и Катариной (Наталья Юдина) на самом деле пульсировал очень сильный, видимый ток настоящего чувства (актеры вскоре поженились, и до сих пор это счастливая семья в кемеровском театре). Это компенсировало некоторую распрямленность рассказанной на сцене истории. Впрочем, распрямленность вполне привычную для разных постановок этой пьесы на сцене и в кино. Речь идет о невнимании к важной особенности многих шекспировских сочинений — к «театру в театре».

Помню афишу этого спектакля. На ней нарисована рыцарская перчатка с шипами, которая держит за стебель красную розу, и плачет роза кровавыми слезами — строптивая укрощена… В принципе как кавказский человек я «за», хотя дожил до золотой свадьбы, а победы над моей «катариной» не предвидится. Но театр всегда не «про жизнь», он способен сделать ИГРОЙ то, что для зала — проблема и тупик. Я тогда спросил незабвенного Александра Валерьяновича: у него «Укрощение» будет по Шекспиру или как всегда?

Прочь от буквальности

— Что тут за каверза, Сергей Амбарцумович?

— Ищенко, режиссер чрезвычайно образованный, конечно, лучше нас с вами помнил о том, что история про мужа и жену, про «укрощение» у Шекспира рассказана особым образом. Там ведь как все было? Натолкнулись на спящего на улице пьяницу — жестянщика Слая  и от нечего делать решили его разыграть. Соврали ему, что он никакой не жестянщик, а лорд, что он проспал много лет, а теперь на радость заждавшейся жене проснулся. Его нарядили, угощают деликатесами, подсовывают ему переодетого в женское платье пажа — «жену». А в довершение всего еще и устраивают для него представление про укрощение строптивой. В специально для этого нанятой труппе бродячих комедиантов Катарину, как водится, играет мужик, только что со смехом переодевшийся на глазах у нашего зрительного зала в женское платье.

У Шекспира, как в великом древнегреческом театре, все роли играют актеры-мужчины, что, конечно, обостряет условность происходящего и мешает зрителю настроиться на житейский «реализм». Случайный зритель во все времена хочет увидеть на сцене историю «про жизнь», и театр идет у него на поводу, выкидывая шута-комментатора, жестянщика Слая.  Один только раз, не здесь, а в Омске, я видел эту популярную пьесу, поставленную по Шекспиру, когда всю «музыку» бравурно разыгрывали клоуны-мужики.

А теперь вот в Иркутске, в том же ТЮЗе, в постановке Валентина Зверовщикова «Укрощение строптивой» на премьере «слаем» был сам режиссер, игра превращалась в репетицию при зрителе, было много живых импровизаций. В какой-то мере это сохраняется в спектакле уже пятый сезон: теперь у сцены сидит артист Сергей Павлов — «режиссер», у него прелестная помощница Ольга Дерфлер, норовящая сыграть что угодно и за кого угодно из персонажей. Я на днях, уже, наверное, раз пятый, был на представлении: очень хороши здесь все, начиная с Катарины (Виктория Криницкая) и Петруччо (Вадим Карионов).

Лучшие годы своей театральной жизни я провел в Иркутском ТЮЗе 80-х, когда присутствовал на репетициях у выдающегося мастера Вячеслава Кокорина. Лучшее, что я видел, я видел в пустом зале. И сам Кокорин после премьеры избегал смотреть свои постановки. Как только зал наполняется зрителем, спектакль начинает рассыпаться… Театр — это слишком важное дело, чтобы зависеть от случайного зрителя, от его аппетитов и ожиданий.

Счастье, что нас пускают

— Вы сказали страшные слова… У Патрика Зюскинда есть похожий парадокс: мышление — слишком сложная вещь, чтобы каждый мог себе позволить в нем дилетантствовать. Но для кого же тогда вертится вся театральная шарманка?

— Как это «для кого»?! А «для кого» вы дышите? Я помню, однажды после спектакля во время обсуждения кто-то из зрителей стал нападать на Кокорина. Зачем, мол, вы нам показываете непонятное и неприятное, нам и так трудно, мы не за этим приходим, не этого хотим. Дайте нам то, чего мы ждем, вы ведь ДЛЯ НАС работаете. А Кокорин как рявкнет своим мощным голосом, и клочковатая акустика именно в той части зала подыграла ему, получилось даже страшновато: «Не для вас! Живем мы здесь!». В этом большая правда. Театральные волшебники живут в театре, дышат театральной природой. Актер, режиссер, драматург, художник, музыкант именно что ЖИВУТ в театре. А для нас, зрителей, счастье и честь, что нас сюда пускают …

— А вот был еще мюзикл по «Укрощению» в музыкальном театре…

— Замечательный мастер Наталья Печерская, много лет главный режиссер музыкального театра, поставила в начале 2000-х мюзикл американца Кола Портера «Целуй меня, Кэт!». В Катарину — Анну Рыбникову вместе со мной был влюблен весь зал!  В мюзикле сама музыка (пусть будет такой каламбур) делает происходящее театральным, условным. Вообще, идеальный афинский театр — вечная классика — если на что-нибудь сегодня похож, то, как ни странно, на оперу (греческое «драма» в буквальном переводе на латынь и звучит как «опера»). И если лучшего Отелло мы с вами находим в опере, то Катарину с Петруччо, по-моему, естественно видеть и слышать в мюзикле и оперетте.

Был еще один незабываемый шекспировский мюзикл — «Ромео и Джульетта» француза Пресгурвика. Спектакль поставил в театральном училище Александр Булдаков в 2009 году. К маленькой учебной сцене театрального училища я возвращался несколько раз — и, ей-Богу, не мог сдержать слез восторга. Там не было никаких «соплей» и никаких бытовых событий. Там была колоссальная работа педагогов: по вокалу, по движению, по иностранному языку. Пели, естественно, на французском. На сцене было несколько Ромео, несколько Джульетт в пустом черном кабинете. Двое из них — Сергей Помазан и Ольга Кошкарёва —теперь муж и жена. Представьте: счастливый брак Ромео и Джульетты! У них свой театр «В подвале», куда я люблю ходить.

Всякий раз не забывает назвать себя учеником Кокорина Иван Вырыпаев, который в 2000 году на сцене Дома актера ставил «Макбета» со своей маленькой труппой. Я писал об этом интересном опыте. Это была неожиданная и принципиальная работа: весь «Макбет» за 40 минут! Я спросил: «Почему так коротко?» Он ответил: «Я сказал все, что меня сегодня в этой пьесе занимает». О!

Я в связи с этим вспомнил совсем давнего и очень мрачного «Макбета» в драмтеатре в постановке режиссера Григория Жезмера. Одна моя ученица написала тогда маленькое эссе про этот спектакль. Оно кончалось словами: «Страшная семья Макбет больше не существует». Так вот у Вырыпаева традиционно страшного в «Макбете» не было: не было одержимой злодейки с несмываемой кровью на руках, не было ее безвольного злодея-мужа, которого она таки увидела на троне. Были просто люди, которыми управляла Судьба (тема, в которую вглядывается наш теперь всесветно известный земляк в своих фильмах и пьесах). От этого «Макбета» осталось счастливое ощущение свежести и очень крепкой профессиональной, внутренней и пластической, подготовки актеров. Чувствовалось, что режиссер о чем-то важном с ними пошептался и что-то ценное в них заложил.

Грандиозное шекспировское явление — тюзовский «Сон в летнюю ночь» Вячеслава Кокорина 1986 года. Волшебным лесом в этой самой прихотливой и самой великой комедии Шекспира было пустое пространство с маленьким оркестриком Владимира Соколова. Именно отсюда начался соколовский театр «Пилигримы», теперь известный во многих странах. В этом невидимом — и потому совсем настоящем — лесу совершались любовные недоразумения с неизбежным счастливым финалом под комментарии «слаев»-шутов.

«Сон» — это шекспировская автопародия на «Ромео и Джульетту». Ее кульминация — шутливый пересказ античного мифа про Пирама и Фисбу. В этом спектакле были абсолютная свобода радостного творчества и россыпь блестящих актерских работ. Пирам (он же Моток, он же Осёл, он же возлюбленный богини Титании) — Николай Кабаков, Лизандр — Олег Мокшанов, Деметрий — Михаил Окунев, снявшийся потом в «Эйфории» у Вырыпаева в одной из главных ролей, лидер труппы Омского драматического театра, лауреат «Золотой маски», Камиль Тукаев в роли «Стены», лауреат «Золотой маски», работающий в Воронеже. Превосходны  были находки художника Виктора Никоненко, ныне главного художника Московского театра кукол имени С. Образцова, дважды лауреата «Золотой маски». Об этом спектакле, как о важнейшем событии российского театрального сезона, писала столичная «Театральная жизнь».

— А помните, был еще такой колючий, наступательный «Гамлет» в ТЮЗе с Олегом Мокшановым в главной роли…

— Этого «Гамлета» поставил режиссер Михаил Бычков, впоследствии основатель и руководитель Воронежского камерного театра. Это одно из славных театральных имен в России, он постоянно на виду, среди номинантов и лауреатов «Золотой маски». А тогда он был без работы, Кокорин его принял. Так случился у нас Гамлет Олега Мокшанова. В сущности, режиссер, который в тот момент был в большом неладу с миром, через Гамлета бросал проклятье своим гонителям. Гамлет Олега нес свое понимание справедливости, непримиримое и жесткое.

Мечта о вечном «Гамлете»

И конечно, запомнился на всю жизнь еще один иркутский «Гамлет»… Это был дипломный спектакль, поставленный в 1994 году Вячеславом Кокориным в театральном училище на курсе Александра Булдакова.

Он очень важен, этот учебный спектакль, для погружения в этот сюжет, в этот знаковый случай Гамлета. Гамлет — вечный образ мыслящей личности. Мир рушится, все вокруг подталкивает его к какому-то активному физическому действию, к мести, — а он отмахивается от самой Судьбы: он должен что-то решить, но только сам. Никаким самым авторитетным, самым срочным заданием, советом, приказом его с места не сдвинешь. Гамлет — великое художественное открытие Шекспира, воплощение сверхценного в человеке. Это способность и даже обязанность оставаться самим собой, пусть под давлением всемирной традиции и всеобщего осуждения. Обычно подчеркивается в Гамлете обреченность такой позиции, будь это интеллектуал Смоктуновский, отчаявшийся герой Янковского или гибельно неукротимый Высоцкий. Так вот иркутский студенческий Гамлет в моих воспоминаниях выдерживает сравнение с этими театральными вершинами. Это был Гамлет пробудившегося и перспективного времени. Гамлет, весело обреченный на победу!

У театрального училища тогда был маленький домик для тренингов у подножья холма под Центральным парком. Студенты обжили, освоили его с акробатической ловкостью, они ползали там по деревянным обнаженным стропилам, как обезьяны, — и сам черт им был не брат! И висел там, зацепившись ногами за перекладину под крышей, невероятный Гамлет Володи Капустина, висел вниз головой, играя на саксофоне… А сумрачную «Мышеловку» Кокорин решил прямо «по Шекспиру», с помощью бродячей труппы, «театра в театре».

Представьте, в этот студенческий кавардак в роли Первого актера, как слон в посудную лавку, входит со своей статью, пластикой, со своим статусом театрального бога Виталий Венгер — народный артист, лауреат Государственной премии, обладатель «Золотой маски», многолетний художественный руководитель театрального училища. И это как бы сам ТЕАТР являет свою вселенскую силу и независимость от любых обстоятельств — и в средневековой Дании, и в шекспировском Лондоне, и в центре перестроечного Иркутска…

Я тогда подумал, что этот «Гамлет» мог бы стать иркутской театральной достопримечательностью. Через него проходят новые и новые дипломники, меняя спектакль вместе с Мастером в зависимости от индивидуальностей новых насельников этого волшебного репетиционного домика.

— Фантастическая идея!

— Ну есть же в центре Парижа театр «Ла Юшетт» на 80 зрителей, где с конца 40-х по восемь раз в неделю безостановочно, уже почти 70 лет, идет «Лысая певица» Эжена Ионеско. Таким театральным талисманом Иркутска мог стать тот «Гамлет»…

Не стал. Ни для кокоринского театра, ни для театра Вырыпаева в Иркутске места не нашлось. Традиционно установка чиновников в нашем пошехонье сугубо провинциальная: самим не высовываться и поддерживать середняков, а «гении» сами пробьются, и, желательно, подальше от нас… Он не хотел уезжать, ему было хорошо в нашем городе, великому режиссеру. Я звонил ему вчера в Екатеринбург. Он улетал в Лиссабон с мастер-классом, а к осени собирается надолго в Данию, на родину Гамлета, ставить спектакль. Он востребован во всем мире, от Америки до Индонезии, а мы обходимся без него и без его «лысой певицы»…

Дом для души

— Да… Как-то минорно завершается у нас весело начавшийся разговор…

— Нет-нет, говоря о Шекспире, не будем грустить. Если уж «замахнулись на Вильяма нашего…» — грустить грешно. Посмотрите, как утвердился в профессии наш Гамлет — Володя Капустин. В очень, на мой взгляд, сильном фильме Николая Досталя «Завещание Ленина» он сыграл Варлама Шаламова. Сыграл самую суть гамлетовского стояния в одиночку под давлением самого чудовищного злодея всех времен. Блестяще сыграл! Я пересматриваю и буду еще возвращаться к этому фильму.

Шекспир вездесущ. Вот на днях, в этом самом апреле, отмечает свое 25-летие иркутский театр, который буквально живет по шекспировскому календарю. Это авторский театр Александра Гречмана. Открывался он «Ромео и Джульеттой», их версия называлась «Ромео, с добрым утром!», а одна из недавних премьер — «Гамлет». Как у Шекспира, труппа здесь небольшая, все всегда заняты — и в «Ревизоре», и в «Утиной охоте», и в свежей постановке по Маркесу… И как у Шекспира, актер Ричард Бёрбедж прошел путь от Ромео до Короля Лира, — так и у Гречмана лидер труппы Владислав Васильев прошагал от Ромео до Гамлета, и Лир впереди, еще, я думаю, лет через 25…

«Гамлет» у Гречмана — этапная, принципиальная и очень самостоятельная работа. Режиссер мог бы, наверное, как когда-то Вырыпаев с «Макбетом», ответить на возможный вопрос, почему так коротко: «Я говорю о том, что сегодня для меня важно в «Гамлете». От «Гамлета» он пошел дальше, своим путем… И следить за этим ходом крайне любопытно…

Вот гадают и пишут книги: а был ли такой Шекспир? Кто прячется за этим именем? А я скажу: счастлив поэт без биографии. Тогда остается главное — думать самому вместе с Гамлетом. Пусть рушится мир вместе с его банальными ужасами. Есть Шекспир, есть театр, а значит, есть дом, где жить нашей душе.

Марина Рыбак, «Байкальские вести».

Фото из архивов Сергея Захаряна,
Иркутского ТЮЗа имени А. Вампилова.

На фото: «Укрощение строптивой» Валентина
Зверовщикова в Иркутском ТЮЗе: Гортензио —
заслуженный артист России Олег Тупица; Петруччо —
Вадим Карионов; Грумио — Николай Кулебякин;

«Гамлет» Михаила Бычкова (1988 год).
Офелия — Ирина Окунева; Гамлет — Олег Мокшанов;

 Сергей Захарян сейчас…;

… и в сцене из «Ромео и Джульетты» в студенческой
постановке иркутского иняза (1964), 52 года назад,
когда отмечалось 400-летие со дня рождения Шекспира.
В роли Джульетты — Наталья Троицкая