Четыре урока Второй мировой

К 70-летнему рубежу наследие крупнейшей войны расцветилось новыми красками. Они вызревали давно, но стали очевидными на фоне событий последнего десятилетия и особенно 2014—2015 годов. По существу, возникла необходимость переосмыслить послевоенное наследие. Речь, конечно, не о смене знаков «плюс» на знаки «минус» и наоборот. Но самое время уточнить некоторые акценты, точнее сформулировать часть выводов и приоритетов. 

Прежде всего, несколько иначе смотрится разделение планеты — фактическое и формальное — на сферы влияния одной-двух-трех сверхдержав. Накануне и по окончании Второй мировой и Великой Отечественной такое разделение было неотъемлемым и даже обыденным элементом международных, межгосударственных отношений. В итоге участники антигитлеровской коалиции сформировали Ялтинскую систему, разделившую Европу на две части — западную и восточную. НАТО и Организация Варшавского договора. Европейское экономическое сообщество («Общий рынок) и Совет экономической взаимопомощи (СЭВ). Американская и советская сферы влияния. Две системы координат, два цвета эпохи. Почти без полутонов и оттенков.

Философия такого разделения была основана на военно-политических итогах Победы. И она, эта философия, наиболее зримо, рельефно проявлялась в период обострения международных отношений. Так, в августе 1968 года Леонид Брежнев назидательно журил мятежного лидера чехословацких коммунистов Александра Дубчека, доставленного советскими десантниками из Праги в Москву: «Пойми, Саша, в 45-м мы дошли до Эльбы, и вся эта земля теперь наша…». Примерно в том же ключе мыслили и лидеры крупнейших государств Запада — прежде всего, США. 

Можно, конечно, и дальше передвигать страны и народы, словно фигурки по шахматной доске, — собственно, мы сейчас и наблюдаем очередной рецидив старой болезни. Однако куда больше уважения к любому государству в другом подходе — жизнь должна быть лучше, удобнее, комфортнее. В конце концов, никто не заставлял Восточную Германию присоединиться к Западной. А Венгрия, Чехия, Польша, Румыния, Болгария или страны Балтии могли и не вступать ни в Евросоюз, ни в НАТО. Не захотели бы — не вступили. Но они ушли туда, а не остались с нами.

Конечно, можно объяснить такую тенденцию «кознями Вашингтона». Но соответствует ли это объяснение действительности? Советский Союз вложил в страны Восточной Европы колоссальные средства — намного больше, чем Запад. Как и сейчас, в последние двадцать лет, Россия оказала Украине помощь, едва ли не на порядок превосходящую  по объему, чем США и Евросоюз. Однако — от нас стремятся уйти (и уходят) к ним. Быть может, ближе к истине великий Крылов: «Чем кумушек считать трудиться, не лучше ли, кума, к себе оборотиться?».

Возможно, наши предложения не вдохновляют, так как среди них отсутствуют, например, свободные, честные выборы, политическая конкуренция, разноголосица в СМИ, независимые суды, настоящая (а не на словах) борьба с коррупцией. Да и по качеству экономики есть вопросы: одно дело «заливать» все проблемы нефтяными деньгами, другое — структурные реформы, переход к наукоемким технологиям, постиндустриальная культура производства. Сказанное, разумеется, не означает, что Запад может служить эталоном и ему непременно надо подражать. Вопрос в другом: надо ли сводить всю логику развития человечества к перетягиванию каната между Кремлем и Белым домом?         

Поэтому урок первый: каждое государство самоценно, и заталкивать их в американский или российский карман — значит возвращаться в прошлое, а не двигаться в будущее.

Во-вторых, наследие войны в бывших странах «социалистического лагеря» и особенно в экс-республиках СССР связано с немалым числом персонажей, которых руководство России, да и большинство населения нашей страны считает, прежде всего, пособниками нацистов. Для Кремля неприемлемы, скажем, Степан Бандера и его последователи в Западной Украине, «лесные братья» в странах Балтии. Да и Армия Крайова («лондонские поляки»), хоть и всегда сражалась против Гитлера, тоже получила «черную метку» и была добита Красной армией. А ведь это национальные герои, символы государственной независимости для большинства их земляков и соотечественников. 

Казалось бы, попытки объяснить мотивы высокой популярности Украинской повстанческой армии («бандеровцев») или антисоветских партизан в Эстонии, Латвии и Литве равнозначны оправданию нацизма. Но и утверждать, что население этих стран и территорий — «неблагодарные сволочи, почему-то ненавидящие наших», тоже неправильно и неправдиво. Это — эмоции, пусть и вполне объяснимые, а не стремление увидеть и понять корни проблемы.

Ключ к пониманию коллизии можно найти, если вести отсчет военного времени не только с 22 июня 1941 года, когда нацистская Германия напала на Советский Союз, но и от периода с августа 1939-го по июнь 1941-го. Тогда, после заключения пакта Молотова — Риббентропа (а фактически Сталина — Гитлера) СССР и Третий Рейх разделили почти всю Европу на две части и вообще были почти союзниками. Разумеется, в странах, ставших жертвами этого сговора, испытавших на себе такие последствия пусть и кратковременной, но дружбы между Германией и Советским Союзом, как уничтожение десятков тысяч польских офицеров, аресты, расстрелы или выселение в Сибирь сотен тысяч «неблагонадежных» жителей территорий, присоединенных к СССР в 1939—1940 годах, преобладает, мягко говоря, настороженное отношение к СССР, а теперь — к России. 

Отсюда второй урок: всякая война — событие страшное, и в ней обязательно есть не только светлые, героические, но и мрачные, неприглядные страницы. И чем крупнее война, тем больше таких страниц (как больше и героических). Причем с обеих сторон. Да, безусловно, Вторая мировая и Великая Отечественная были в целом справедливыми для СССР и его западных союзников. Да, Германия и ее сателлиты были агрессорами. Это — главное, но это не имеет ничего общего с лубочной картинкой, где наши — все как на подбор хорошие, а враги — плохие. Жизнь куда сложнее. Более того, и среди военнослужащих вермахта было немало настоящих солдат, чтивших фронтовые правила честной войны. Но это как раз усложняло ситуацию, так как порядочный человек, вольно или невольно ввязавшийся в неправедное дело, оказывал, быть может сам того не желая, неоценимую услугу инициаторам и организаторам этого дела — в данном случае Гитлеру и его приспешникам. Они становились красивой, «рыцарской» афишей, призванной скрыть звериный оскал нацизма.

Разумеется, 70 лет назад наше руководство, наша пропаганда, явное большинство советских людей не замечали, что мир все же не «черно-белый». Заметить и акцентировать это тогда — значит подыграть врагу, который принес огромное горе, колоссальные жертвы и разрушения. Но не замечать «шероховатости» всегда, даже через много десятилетий после войны, да еще и корить тех, кто заметил… Быть может, такое замалчивание как раз не возвышает, а принижает нашу Победу — выстраданную при всех неоднозначностях, ошибках и даже преступлениях. И речь, прежде всего (хотя не только), о периоде с августа 1939-го по июнь 1941 года.            

Третье. Увы, но уходят последние ветераны. Относительно скоро Великая Отечественная станет войной, в которой нет живых свидетелей и участников. Как, например, война с Наполеоном или Первая мировая. С одной стороны, это неизбежно. С другой — нарастает опасность использования событий прошлого для идеологического обоснования сегодняшних событий, их понимания интерпретации, обоснования. Симптомы уже видны. Это, например, попытки перенести на юбилей Великой Победы 1945 года конфликт между нынешними политиками. А в связи с нынешним кризисом в российско-западных отношениях опять, в очередной раз переписать некоторые страницы Великой Отечественной войны в угоду нынешним реалиям.  

Плохо, что порой одни факты о Второй мировой войне, словно в руках у ловких фокусников, «вдруг» вспоминаются на потребу дня, другие столь же внезапно «забываются». Такая практика не имеет ничего общего с историей как наукой, которая если и должна чему-то учить, то, как и все науки без исключения, только правде, вне зависимости от ее сиюминутной востребованности или, напротив, неудобности — конечно, на субъективный взгляд. Иначе это не наука, а служанка — политики, власти, чего и кого угодно в стиле «чего изволите?».    

Такое бывало и раньше, в течение семи десятилетий. Но когда уже не так горячо, когда нет живых участников и память о войне становится все более «книжной», «символичной», соблазн переиначить прошлое ради сегодняшних интересов может возрасти, а легкость, с которой проделываются подобные манипуляции, стать просто необыкновенной. Это предостережение касается всех государств и народов, особенно тех, кто принимал главное участие в той войне, — всех бывших советских республик, а также США, Британии, Франции, Германии, Японии.    

Наконец, четвертый и, быть может, важнейший урок — о ценности,  нерушимости боевого содружества. После Великой войны братство по оружию подверглось серьезным испытаниям в угоду политической конъюнктуре. Наиболее острым сюжетом этих препирательств стали взаимные обвинения в тайных, а то и явных контактах с Гитлером и его приспешниками. Мы, в частности, упирали на Мюнхенский сговор 1938 года и попытки лидеров США и Британии заключить сепаратный мир с Третьим рейхом в 1945 году. Вашингтон и Лондон в ответ издали огромным тиражом сборник документов «Советско-нацистские отношения. 1939—1941 годы»…

Кроме того, официальные представители англо-саксов — впрочем, далеко не все и не всегда — вопреки истине приписывали Соединенным Штатам и Великобритании главную, решающую роль в разгроме Германии. Мы в ответ, и тоже не в ладах с действительностью, утверждали, что вклад наших западных союзников в Победу ничтожно мал. Истина, как это часто бывает, находится посередине, оставаясь, увы, почти невостребованной: роль американцев и англичан была значительной, существенной, но в сравнении с нашей страной — тогда Советским Союзом — все же меньшей.

Однако важнее и ценнее другое — что мы были вместе, что советское руководство с пониманием  относилось к многочисленным переносам (обещаниям-«завтракам») открытия второго фронта в Европе. Что Сталин, будучи во многом антиподом, полной противоположностью западным лидерам по мировоззрению, смог встать выше, без преувеличения, гигантских разногласий, диаметрально противоположных идеологий. И это, при всех минусах Сталина, его безусловный, громадный плюс. Со своей стороны, Рузвельт и Черчилль сразу же после начала Великой Отечественной войны, 22 июня 1941 года, простили «отцу народов» два года дружбы с Гитлером. Пусть простили, не забыв, конечно же, о собственных интересах, но тем не менее масштаб лидеров, возглавлявших в те годы Америку и Британию, чрезвычайно велик.  

Очередное испытание на прочность мы видим сейчас, когда западные лидеры решили вопреки практике десяти- и двадцатилетней давности не приезжать на юбилей Победы в Москву. Велик соблазн встать в этом конфликте на чью-то сторону, но надо понять главное — нынешние дрязги не могут задним числом отменить боевое содружество стран антигитлеровской коалиции 70 лет назад. Поэтому — без правых и виноватых! — сам факт отсутствия единства и даже нормальных, корректных отношений между державами, сражавшимися рука об руку в 1941—1945 годах, да и с побежденной Германией, давно и твердо усвоившей уроки прошлого, — это плохой знак. Плохой, но, хочется верить, мимолетный — при условии, что движение к прежнему союзу будет обоюдным, со взаимными уступками и готовностью понять друг друга. Как тогда, перед лицом общей угрозы…

Юрий Пронин, «Байкальские вести».

На фото: Братство по оружию. Встречи на Эльбе весной 1945-го