Овации — настройщику!

Виртуоз наладки знаменитых роялей «Стейнвей» сроднился с Иркутском

Рояль не зря называют королем инструментов, как льва — царем зверей. Как всякий венценосец, он прихотлив и требователен в уходе. Если все другие инструменты музыканты настраивают самостоятельно, то пианисты целиком зависят от узких специалистов, представителей дефицитной, почти мистической профессии под названием «настройщик». Этих людей, что называется, не жнут, не сеют, они таинственным образом возникают из недр некоего закрытого ремесленного цеха или ордена, повинуясь причудливой траектории своих уникальных судеб. Вершат свою мудреную, «засекреченную» службу втайне от посторонних глаз, вдали от шумного признания и выстраданной благодарности. Эти незаменимые подвижники-невидимки — ценнейшие обитатели самых  выдающихся концертных площадок.

Конечно, профессионалы — организаторы фортепианных концертов, как бог свят, знают, что без квалифицированного настройщика всему труба. Знают это и сами исполнители. Но кто из зрителей, восхищенный гением любимого композитора, виртуозностью яркого гастролера или необыкновенным полногласием фирменного рояля, вспомнит об этих скромных кропотливых ювелирах, доводящих до алмазной огранки так покоривший нас волшебный звук? А между тем в каждой бурной овации, обрушенной на подмостки, есть заслуженная, увесистая доля именно им причитающихся аплодисментов.

Вот уже несколько лет подряд такой человек-невидимка сопровождает приезды в Иркутск нашего земляка Дениса Мацуева. Он обслуживает фестиваль «Звезды на Байкале», Рождественские встречи знаменитого исполнителя с родным городом. Владимир Спесивцев славится как один из самых авторитетных фортепианных диагностов и лекарей. Он долгие годы сотрудничает с благотворительными фондами Владимира Спивакова и Владимира Крайнева, сопровождает концертные затеи Игоря Бутмана на многочисленных джазовых площадках, обслуживал последние три международных конкурса имени П.И. Чайковского. Он единственный на сегодня специалист в России, окончивший  академию для концертных настройщиков имени Теодора Стейнвея в Гамбурге, где «штучные» мастера получают высший профессиональный статус. О своем призвании, о тонкостях и капризах элитных инструментов и о невидимой миру изнанке триумфальных концертов он рассказал нашему корреспонденту.

— Владимир Иванович, правда, что нынешний X фестиваль «Звезды на Байкале» для Вас оказался куда более хлопотным, чем предыдущие? Участники событий говорили, что Вы работали прямо на износ. Мы-то, зрители, порой видим только, как Вы на несколько минут в антракте подходите пошептаться с роялем. Да и каждый ли из нас это замечает?

— Ну и правильно. Моя работа как раз не в том, чтобы ее замечали. Задача стоит другая: чтобы инструмент был в полном порядке, идеально звучал, чтобы пианисту абсолютно ничто не доставляло дискомфорта. Конечно, все необходимое для этого делается без лишних свидетелей. Ваш город я навещаю с того момента, как был куплен новый «Стейнвей». Являясь директором сервисного центра российского представительства фирмы «Stainway&Sons», я сопровождаю «выступления» этих уникальных инструментов на всех крупных музыкальных событиях.

Нынче осенью в Иркутске действительно пришлось, что называется, попотеть. Публику, прежде всего, впечатлил грандиозный моцартовский концерт для трех фортепиано с оркестром. Это действительно было нечто потрясающее. Но чтобы это стало возможным, были преодолены колоссальные трудности. В музыкальный театр, где два рояля есть, третий «Стейнвей» надо было везти из филармонии. Это проблема. В Иркутске нет такелажных фирм, которые специализировались бы на перевозке музыкальных инструментов, в особенности роялей. Годом раньше вроде появился какой-то опыт, когда доставляли инструмент в Тальцы на открытие фестиваля «В кругу семьи». Но команда грузчиков в уже однажды испытанной фирме сменилась, никто не знал, как подойти, как взяться, все постигали с нуля. Приспособлений никаких нет, только голые руки…

Два дня потеряли в каторжных муках, можно сказать. На настройку времени осталось в обрез. А ведь надо было свести три рояля буквально воедино, чтобы они звучали, как один. Пришлось работать и ночью, с огромным напряжением. Впрочем, ночью меньше помех, никто не потревожит.

— А Вам мешает чье-то присутствие?

— Если момент такой критический, как тот, конечно, лучше, чтобы никто не стоял над душой. А вообще, очень часто приходится делиться своими секретами и навыками. Настройщики никогда не упускают возможности поучиться друг у друга, ведь наша школа практическая, все мастерство передается из рук в руки, постигается на конкретике. Я никому не отказываю, покажу и растолкую, чем богат. В Иркутске контактирую с коллегой Владимиром Филатовым, в Братске — с Федором Ткаченко. Учеников, подмастерьев у меня нет, но консультирую многих. 

— А как Вы сами пришли в эту специфическую профессию?

— Вся моя жизнь связана с фортепиано. Учился в музыкальной школе, потом играл в джазовом оркестре, в армии руководил ансамблем. Всегда присматривался к работе настройщиков, когда приходилось прибегать к их помощи. А приходилось часто. Родом я с Урала, зимы у нас морозные, отопление жарит будь здоров. Человеку-то комфортно, а инструменту беда. Влажность критическая, порой только 5—6 процентов, а для пианино нужна как минимум 45. Инструмент рассыхается, звук деформируется, строй плывет…

Мне было интересно, как настройщик возвращает инструменту форму. Я крутился рядом, не стеснялся спрашивать. В армии впервые рискнул настроить рояль сам. Просто выхода другого не было. Новый год на носу, нам надо играть, а рояль никакой, тронуть невозможно. По моей просьбе изготовили Г-образный ключ, чтобы колки подтягивать, из арматуры согнули. Вместо восьмигранного отверстия смогли сделать только четырехгранное. Но смелый опыт все-таки увенчался успехом.

Так сорок семь лет назад я «дебютировал» в этом непростом «жанре». Потом была учеба в музыкальном училище, работа в учебных заведениях. Много лет в нагрузку к педагогической службе настраивал инструменты себе, ученикам, в музыкальных школах и концертных залах. Когда двенадцать лет назад в России появилось представительство «Stainway&Sons», я уже работал в Москве, с одаренным педагогом Григорием Шатковским, преподавал сольфеджио по его уникальной авторской методике развития абсолютного слуха у детей. Ну, и уже был достаточно востребован как опытный настройщик. В этом качестве меня пригласили в российский филиал всемирного фортепианного брэнда. Я возглавил его техническую службу. Неоднократно выезжал на фабрику в Гамбург, стажировался по нескольку месяцев. Обучение на заключительном этапе академии фирма мне подарила, оплатив дорогу и курсы. Это считается завершающей точкой в подготовке настройщиков «Стейнвея».

— У нас в стране когда-нибудь готовили таких специалистов целенаправленно?

— В советские времена практически в каждом региональном центре была фортепианная фабрика. Выпускались не только московская «Лира» и ленинградский «Красный Октябрь» на базе дореволюционной фабрики Беккера, но и «Владимир» во Владимире, «Аккорд» в Калуге, «Урал» в Свердловске. Работали фабрики в Краснодаре, Горьком, даже в Хабаровске и Благовещенске. На каждой из них трудились настройщики, велось практическое обучение профессии.

В Ярославле нашего брата готовило специальное ПТУ. Потом производство почти повсеместно умерло, и нас впору «заносить в Красную книгу». Хотя профессия всегда была не массовая, конечно. Многого требует. Нужен и слух исключительный, музыкальная грамота, и развитые инженерные умения. Рояль — это звучащая машина, сложная система механизмов: клавишно-молоточкового, педального, струнной конструкции, принципов глушения.

Его звук, игровые ощущения музыканта зависят от многих-многих вещей. От того, правильно ли инструмент дышит, нормально ли себя чувствует, от того, как погружаются клавиши, как ходят молоточки, с какой силой ударяют по струнам, какой на них войлок и т. д. Ничто нигде не должно западать, заедать, звук везде должен быть одинаково ярким и сильным. Работа всей «начинки» должна быть идеально слаженной, единой и точной. Тогда и пианист играет «как дышит», и слушатель наслаждается. Подтянуть струны — это далеко не все, что приходится делать. Тут целая наука разных хитростей.

— Ну например?

— Например, поколдовать с войлоком на молоточках. Он бывает разный по плотности. Иногда нужно проколоть его иглами, чтобы из жесткого молоточка получить эластичный. Если войлок как камень, то и звук будет «деревянным», плоским. Вот и прокалываешь поверхность, чтобы звук стал гибким, объемным, приобрел богатство и красоту. А бывает, наоборот, что войлок становится дряблым. Тогда его надо обработать отвердителями, специальными средствами, лаком, разбавителем, спиртом. Дозировка капель должна быть прямо ювелирной, не дай бог переборщить. Именно в разной кондиции молоточного войлока секрет отличия голосов американских «Стейнвеев» и гамбургских. Большинство серьезных исполнителей предпочитает немецкие инструменты.

— А какие в Иркутске?

— Все гамбургские: два в филармонии, один в музыкальном театре, в паре с «Ямахой». В Братск тоже купили «Ямаху», на «Стейнвей» денег не хватило, евро подскочил. Но рояль отличный.

Марина Рыбак, «Байкальские вести».

Фото Марины Свининой

Окончание следует.