«Свою любовь, как крест, несу дальше…»

Актер Иркутского ТЮЗа имени А.Вампилова Вячеслав Степанов отметил свое 65-летие. Коллеги и друзья поздравили юбиляра, а «Байкальские вести» устроили интервью с одним из известных иркутских актеров, чтобы поговорить с ним о сегодняшнем дне, о театре, о родителях, о писателях и художниках, о нелюбви к Интернету, который отнимает читателя от бумажных книг, и о любви к собакам.

— Давайте начнем с самого детства: как все началось, почему и как возник в вашей жизни театр?

— Это было совершенно удивительно. Родился я в Улан-Удэ. В девятом классе занимался боксом и даже стал вице-чемпионом города в легком весе (51—54 кг). Но в конце года случилась история. Спускаюсь я как-то по школьной лестнице, меня подзывает моя одноклассница, а рядом с ней стоит  незнакомая молодая женщина. «Вот он, — говорит она, указывая на меня, — он  вам подойдет!» Оказывается, в городском Доме пионеров открывался театральный кружок, и педагог Галина Опанасенко, которая была актрисой в местном театре, приходила агитировать  к себе желающих и способных. Я начал  туда ходить. Первой ролью был гном-поэт по имени Четверг из «Белоснежки».

Мне заниматься нравилось, увлекала атмосфера, репетиции, дух какой-то необычный всего происходящего, но тренировки  совпадали с репетициями, и я должен был выбрать: спорт или театр. И спорт я забросил.  К тому же со мной произошла еще вот такая история. Мы ставили пьесу «Снежок» драматурга Любимовой. У меня была роль Чарли, но в тот день мне нужно было заменить одного юношу, Колю Мринского, его многие помнят и знают, он в ТЮЗе потом работал администратором. Дала мне педагог его роль и сказала идти на сцену. Я взял текст, шагнул на сцену, и вдруг со мной произошло что-то необычное: я внезапно ощутил состояние блаженства, полета, будто ангел пролетел. Я будто куда-то улетел и получил метафизическое наслаждение. Не знаю, что это было и как точнее все это описать, но это состояние вдохновения я помню до сих пор, а ведь полвека прошло. Я будто попал в плен, это состояние я хотел испытывать еще и еще, и его давала только сцена, я просто заболел театром. Мне было тогда 16 лет.

И еще в связи с вашим вопросом вспоминаю, как немного позже я впервые перед огромной аудиторией в театре оперы и балета Улан-Удэ читал отрывок из романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Я вышел на огромную сцену и встал почему-то между двумя микрофонами. От волнения, видимо. Прочел. Помню только белые  рубашки и красные галстуки в темном зале и гром оваций. Меня вызывали несколько раз. А потом учительница по литературе, которая ставила мне в основном тройки, узнав о том, что я хожу в театральный да еще имел такой успех после чтения отрывка, зауважала меня и начала ставить только пятерки.

После школы, в 1967 году, я поехал поступать в Новосибирское театральное училище, и тут никаких неожиданностей не было. Меня сразу зачислили.

— А родители не сопротивлялись вашему выбору?

— Отец  ничего не говорил, не препятствовал, Он видел, что мне это нравится. А мама не очень одобряла. Она была бухгалтер и хотела видеть меня кем-то посолиднее: «Ну что это за ерунда, артист! Шел бы на фотографа, верные 300 рублей всегда в кармане». Но я все же выбрал иную дорогу. Она смирилась. Родители меня очень любили.

— А что в вас сейчас осталось от того мальчика, каким вы были когда-то?

— Я всегда был серьезным. И настойчивым. Это и сейчас осталось. Меня всегда тянуло к каким-то серьезным драматическим ролям, я ведь даже на экзаменах, когда поступал, читал Назыма Хикмета, основоположника турецкой революционной поэзии, его письма из тюрьмы. В годы учебы в театральном училище запоем читал и сейчас много читаю.

Собственно, любовью к литературе я обязан своим возвращением в театр. Я ведь уходил из театра на десять лет, так сложились обстоятельства, и именно литература вернула меня на сцену. Попался мне в руки томик Стейнбека, его удивительный роман  «Зима тревоги нашей». Меня он просто потряс, перевернул всего, и я решил на него сам инсценировку написать. Предлагал здесь в театрах, не взяли, я тогда решил в омскую драму предложить, тот же результат, потом Кокорину показывал. У меня просто душа болела за главного героя, Аллена Хоули, и мне хотелось рассказать о его судьбе, о предательстве. Я был будто одержим этой идеей постановки и доехал до Уфы, до главного режиссера русской драмы Михаила Исааковича Рабиновича.

— Это вы все ехали по разным городам и весям в поисках режиссера?

— Да! Я уже нацелился в Москву к Виталию Соломину, он тогда в Малом работал и режиссурой занимался, а я с ним был знаком. Но как раз будучи в Уфе, я узнал печальную новость о том, что с ним случился инсульт и он скончался. Я остался  в Уфе, так как Михаил Исаакович предложил у него поработать — мол, такой фактуры артисты им нужны, вообще как-то по-доброму отнесся и инсценировку обещал со временем в работу пустить.

— А вы сами, наверное, этого Аллена мечтали сыграть?

— Не обязательно. Мне просто хотелось, чтобы эта инсценировка жила, чтобы люди о таком человеке узнали. Работалось мне там неплохо, но по разным обстоятельствам я оттуда уехал. Поехал в Новосибирск, в театр «Красный факел», но вскоре у меня случился обширный инфаркт, и когда я оклемался, понял, что это был знак для меня, что мне нужно подаваться в обратный путь, ближе к дому. Приехал в Иркутск, в драму не взяли: «Нам инфарктники не нужны», — в шутку, но серьезно сказал Анатолий Андреевич Стрельцов.

А в ТЮЗе  в это время ставил спектакль мой однокурсник  Борис Горбачевский, он предложил мне попробоваться в ТЮЗ. Виктор Степанович Токарев меня взял охотно. С тех пор, это был 2005 год, работаю в Театре юного зрителя. Отношения в коллективе нормальные, меня уважают, и я отвечаю людям тем же. Вообще с годами понимаешь, что на многие вещи нужно смотреть с юмором, мудро, что-то можно и мимо глаз пропустить, где-то перетерпеть, не кипятиться. И самое главное, не уставать любить. Меня мои родители безумно любили, заложили в меня эту доброту, и я сейчас, как крест, несу эту любовь дальше, продолжаю и передаю ее своим детям, внукам.

Мои дети — моя любовь и отрада. Все, что у меня есть, я им готов отдать и отдаю, дочерям и сыну, хотя они взрослые, своих детей имеют, но это неважно — они мои дети, они молодые, им материальный достаток нужнее. Я так был воспитан родителями. Моя мама перед смертью все деньги свои раздала, что были у нее накоплены, нам с братом по семь тысяч дала на машины, тогда еще за эти деньги можно было купить, немного добавив. Она умерла первой и отцу сказала: скоро и ты ко мне придешь, и папа через полтора года тоже ушел. Я вспоминаю о них очень светло и с любовью. В прошлом году внука возил в Улан-Удэ, чтобы он знал, где его предки лежат.

— У вас есть любимые авторы: писатели, художники?

— Очень люблю Шукшина,  Достоевского, Стейнбека, музыку Вивальди, а Винсент Ван Гог — самый любимый. Вот такие столпы у меня есть. Я когда-то собирал альбомы по изобразительному искусству, а теперь их раздариваю. О Ван Гоге я прочел много книг, исследований. Как-то был в Эрмитаже, много ходил по залам,  и вдруг меня пробил озноб, потрясение, слезы градом покатились. Я стоял перед его картиной, на которой был изображен одинокий стул и лежала трубка — и все, больше ничего не было в его бедной и одинокой комнате. И еще одна его картина: яхты, уходящие в туманную даль одна за другой. И такая грусть, такая печаль, и столько одиночества…  

— Какова роль женщины в вашей жизни?

— Я всегда был человеком влюбчивым, но это было когда-то, давно, в молодости. Теперь я живу с женщиной, которую нашел, обрел, полюбил единожды и навсегда и от которой у меня дети. Ее зовут Раиса Степановна, она педагог православной женской гимназии. В силу профессии она и дома меня воспитывает, но теперь-то я с юмором к этому подхожу и все воспринимаю именно в этом свете. Это не то что в молодости, когда было что-то не по мне, я мог все подарки, на которые копил деньги целый год, разодрать в клочки, перебить посуду и хрусталь, вылить в раковину французские духи и расколошматить телевизор с видеомагнитофоном. Было и такое. Горяч я был, вспыльчив до крайности, несдержан. Сейчас совсем другой. Я теперь понимаю, что эти вспышки гнева — слабость человеческая, но ведь многое начинаешь только с годами понимать, жизнь-то она — учит.

— Можете вспомнить самые ликующие моменты вашей жизни?

— Когда родился первый внук. Я просто умирал от любви к нему. Лежал у меня на руках этот комочек и спал, а у меня было сладостное ощущение, что сердце ноет и поет от счастья. Это как тогда, когда я в первый раз шагнул на сцену и испытал состояние блаженства.

Беседовала  Лора Тирон, «Байкальские вести».

Фото Владимира Безродных.

На фото: Вячеслав Степанов в спектаклях «Каштанка» и «Жестокие игры»