Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

«Правда в памяти»

18 июля, 2017

Под таким названием прошли литературные вечера «Этим летом в Иркутске», посвященные 80-летнему юбилею Валентина Распутина. В одиннадцатый раз в стенах Академического драмтеатра имени Н.П. Охлопкова собрались писатели и читатели, составившие духовное единение друг с другом. Валентина Курбатова, Владимира Толстого, Алексея Варламова, Павла Фокина, Михаила Кураева иркутяне ждали и каждого, как старинного знакомца, встречали аплодисментами.

1.jpg

Рамки привычных литературных встреч в этом году были расширены. Они действительно стали фестивалем, участники которого сумели встретиться с земляками Распутина в Усть-Уде, с читателями в библиотеке № 4 имени Г.К. Сапронова и в областной библиотеке имени И.И. Молчанова-Сибирского, сами стали зрителями спектакля «Звездочка», поставленного по рассказу Варламова любительским театром «Диалог». Два дня, отведенные на фестиваль, были спрессованы в часах и минутах, в интеллектуальном напряжении русского слова.

Ты помнишь, как все начиналось?

В 2007 году в кабинет директора драмтеатра Анатолия Стрельцова пришел издатель Геннадий Сапронов с предложением организации в Иркутске литературных вечеров. Эту идею горячо поддержал Валентин Распутин, который считал, что живое, тревожное, глубокое и творящее слово писателей иркутянам необходимо, оно может стать для них источником духовного очищения, ориентиром в смысловых потоках настоящей жизни и надеждой на будущие свершения.

Эта идея развилась в последовательности: Распутин и Сапронов стали художественными руководителями литературных вечеров, их организатором — директор театра Стрельцов, финансовую поддержку осуществляло министерство культуры и архивов Иркутской области.

«Этим летом...» первым на сцену театра вышел постоянный ведущий вечеров, критик, писатель Валентин Курбатов. Его музыкальная, эмоционально окрашенная, чуть певучая речь всегда завораживает, заставляет вслушиваться в каждое слово, сопереживать чувственной страстности его мыслей.

— С какой горечью и тревогой начинаешь сегодня фестиваль, — начал говорить о памяти Валентин Яковлевич. — Хорошо было в 2007 году, когда рядом стоял Сапронов, привычно в третьем ряду сидел Распутин, можно было опереться и знать, что с ними и зрительным залом есть внутреннее единство. Тогда своим девизом мы выбрали поступки Валентины из пьесы Вампилова «Прошлым летом в Чулимске», постоянно поднимающей забор, который рушат ее односельчане. Сегодня желающих повалить этот забор множество, и осталась потребность постоянно поднимать его.

— Мы собрались здесь, чтобы слово стало с прежней твердостью и ясностью и слово классика не исчезало из горизонта, хотя мы догадываемся, что последним классическим писателем русской литературы был Валентин Григорьевич Распутин, — продолжил Валентин Курбатов. — Последнее дитя русской классической литературы, любимое младшее дитя, как и в деревенской литературе. И потому особенно любимое как матерью Родиной, так и матушкой Россией. И сам был благодарен этой матушке России, описал ее чаще всего в женских образах всю, потому что женщина не у жизни, она сама жизнь. И он писал эту жизнь с неуклонностью и болезненной чистотою...

Невыученные уроки любви

Выступление писателя, автора книг о М.А. Булгакове, В.М. Шукшине, А.Н. Толстом, Г.Е. Распутине из серии «Жизнь замечательных людей», ректора Литературного института им. А.М. Горького Алексея Варламова стало продолжением размышлений Валентина Курбатова.                                                                                                

Слово о Распутине Алексей Николаевич назвал «Невыученные уроки любви». Он говорил, что родилось оно от высказывания Валентина Григорьевича о Шукшине. После смерти Василия Макаровича Распутин писал: «Мы не сделали что-то важное, что-то упустили. Он всю жизнь боролся, а мы упустили, не выучили его уроки».

— Я боюсь, — говорил Варламов, — что и после смерти Валентина Григорьевича мы тоже что-то упустим и что-то не сделаем. Может быть, затем здесь и собрались, чтобы «урок любви», который давали его проза, его жизнь, его личность, его творчество, не остался  невыученным. Урок можно попробовать пройти еще раз. Я думаю, в этом есть смысл.

…В 1937 году, году рождения Распутина и столетия со дня гибели А.С. Пушкина, в Париже вышло эссе Марины Цветаевой «Мой Пушкин». Варламов считает, что цветаевский гениальный дар позволил ей написать о поэте в правильной форме, которая применима и в отношении Валентина Григорьевича.

— Если бы каждый из нас попытался сформулировать свое отношение к Распутину или рассказал о своем опыте чтения его произведений, получилось бы многогранное, многостройное и личностное к нему отношение. Это очень правильно называть Распутина последним русским классиком. Может быть, не последним, не хочется это говорить, но классиком он, несомненно, был. Почему? Что делало его произведения такими, что мы можем употреблять к ним высокое, обязывающее слово «классика»? Это слово ни в коем случае нельзя девальвировать, и, на мой взгляд, нужно пользоваться им крайне бережно, экономно и даже скупо. Но по отношению к Валентину Григорьевичу оно абсолютно верно.

…На примере рассказа «Василий и Василиса» Алексей Николаевич доказывает это. На семинарах Литературного института, разбирая работы студентов, он заметил, что современные молодые люди в описании событий упускают место и время их действия. У Распутина эта конкретизация была.

— Помимо двух неподатливых, сильных характеров мужчины и женщины, в рассказе есть история страны и история места, где все происходит, и природа, на фоне которой Василий и Василиса выясняют свои отношения, — говорит Алексей Варламов. — В этом небольшом произведении писатель сумел настолько сконцентрировать события, что, читая, встает за ним повесть, роман, эпос... Это умение «сжимать» повествование таким образом, что при чтении не чувствуется давление на читателя, а возникает интерес, удовольствие, сочувствие и сопереживание судьбам героев — все эти качества и делают автора классиком русской литературы.

Наследник по прямой

Историк литературы, автор книги о философе, социологе, писателе А.А. Зиновьеве «Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый» из серии «Жизнь замечательных людей» Павел Фокин в своем выступлении провел анализ-сравнение произведений Распутина с литературным наследием Ф.М. Достоевского.

— Объединяет, роднит их гуманистическое отношение к человеку, — говорил Павел Евгеньевич, — сострадание и любовь к героям, даже отверженным. Ибо любовь — это жалость и сострадание. Как Достоевский, так и Распутин от природы были наделены даром прощения  человека, писатели видели степень его взлета и падения, понимали причины изменения личности, происходящей вопреки ее творящей первозданности.

Настоящий, большой художник не стесняется учиться у предшественников. Достоевский в этом смысле абсолютный пример. В юношестве он писал, что учится характерам по книгам Гюго, Бальзака, он не боялся слова «учусь». Такое же не дидактическое и, конечно, не техническое, а глубинное ученичество было у Распутина. Студентом филологического факультета он изучал литературу не хаотично, а в определенном историческом порядке, его чтение было в связях и стройности эпох, авторы которых пытались понять тайну человека. Распутин-писатель подключается к своим великим предшественникам, вступает с ними в диалог, продолжает их мысли. Он вступает с ними в соработничество, продолжает тянуть тяжелейшую лямку, которую тянули они.

В анкете для писателей шестого выпуска академического сборника «Достоевский, Материалы и исследования» (1973 г.) был вопрос: «Повлиял ли Достоевский на ваше творчество?». Распутин отвечал: «Без сомнения. Особенно в последние десять лет...». В 70-е годы Распутин выходит к своими главным большим повестям, которые можно назвать новым типом романа. Короткого, но емкого, глубокого, насыщенного смыслами, содержательными пластами. Среди этих пластов есть интонации и уроки Достоевского. Особенно они проявились в повести «Живи и помни», которая стала прямым продолжением разговора, начатого Достоевским в романе «Преступление и наказание».

…Подробно, последовательно Павел Евгеньевич начал анализ двух произведений. В сокращенном варианте это выглядит приблизительно так: повесть начинается с топора. Совершенно так же, как в «Преступлении и наказании» Раскольников убивает топором не только старуху-процентщицу, но и Лизавету, Андрей в «Живи и помни» (правда, с другой мотивацией) топором убивает невинное существо. Размышления Настёны в повести Распутина не уступают формулированию мыслей Раскольникова. Похожими стали их монологи о счастье. Казалось бы, прототипом Настёны должна быть Соня, которая осуждает Раскольникова, просит его о раскаянии. Нет, Настёна — это Раскольников, она убивает не только себя, но и зародившееся в ней дитя, продолжателя жизни. Герой Достоевского имеет право на раскаяние, через столетие Распутин утверждает, что никакое раскаяние для Андрея и Настёны невозможно, в жизни, которой они живут, нет Бога и нет прощения.

Последующие «Пожар» и «Мать Ивана, дочь Ивана» стоят в ряду «Бесов» — это голос Достоевского в голосе Распутина. Этот голос стал более пронзительным, таким, как говорил бы Федор Михайлович спустя сто лет. Распутин договаривает за него, смело идет вслед за великим русским страдальцем, великим русским сердцем, душой, умом, и сам становится таким, обретая мощь и силу. Такие писатели, как Достоевский и Распутин, очень неудобны, они мешают нам жить успокоенно, в суете и грехе, они мешают нам умереть душой.  Приводя пример из литературы, они мешают Великому инквизитору обратиться к Иисусу Христу со словами: «Не мешай нам. Зачем ты пришел нам мешать?»

Если мы не хотим оставаться с Великим инквизитором, должны находить в себе силы идти вслед за Христом. Такие писатели, как Достоевский и Распутин, приходят к нам, конечно, не мешать, они приходят помогать, спасать...

Прощание: праздник или тризна?

Этим вопросом в своем выступлении задался писатель, сценарист, дважды лауреат Государственной премии Михаил Кураев. В фильме «Валентин Распутин. Река жизни» Сергея Мирошниченко его поразил эпизод, в котором жители одного из селений Усть-Илимского района празднуют прощание со своим родовым гнездом. Они пьют, поют и пляшут, радуются тому, что пуповина, связывающая их с родной деревней, наконец оборвалась.

В это время с катера на берег сходили участники литературной экспедиции, совершающие поездку по местам затопления и строительства будущей Богучанской ГЭС. Они сели на бугорке, с которого хорошо было видно пьяную деревню, грустно наблюдали за происходящим. «Неужели нельзя было по-другому проститься с местом, в котором многие родились?», — спрашивали они у старосты поселения. «А как? — вопрошала она. — Прощание с деревней мероприятием тоже не назовешь». Литераторы начали рассуждать, искать ассоциативные слова тому деянию, которое наблюдали. Сидящий поодаль Распутин, все время хранивший молчание, кратко произнес: «Тризна». Зловещее слово, обозначающее в язычестве бесноватую часть погребального обряда.

С Валентином Распутиным Михаил Кураев был знаком. Вместе они ездили по Иркутской области, наблюдали бесхозяйственность, разорение, наплевательское отношение к себе жителей многих селений.

— Что это? — задался вопросом писатель и вспомнил свою мать, которая в блокадном Ленинграде вынуждена была встать перед выбором. — В январе 1942 года разом заболели мой старший брат и бабушка, мамина мама. Ситуация в высшей степени напряженная. Случайно на улице она увидела больницу, зашла и встретилась с врачом. Она рассказала ему домашнюю ситуацию. Доктор дал ей четыре пакетика порошка и сказал: если разделить, умрут оба. Поправиться, и то маловероятно, может только один. Маме нужно было решать, кого она приговорит. Две жизни самых близких людей оказались в ее руках. Она приговорила мать. 4 февраля 1942 года бабушка сказала маме: «Мы с Борей сегодня умрем...». Так все и произошло.

…Вскоре семью Кураевых вывезли по Ладожскому озеру на «большую землю». В эвакуации они оказались в городе Череповце, где в ссылке жила сестра мамы. В 1944 году они вернулись в родной город, и вот что мать рассказывала сыну: «Когда в Ленинграде все случилось, я не плакала и когда вернулись в марте, не плакала. Заплакала я только в апреле».

— Почему вспомнилась блокада? — продолжил свой рассуждения Михаил Николаевич. — Моя память хранит лица людей, празднующих отъезд из очередной приговоренной деревни. И я думаю: придет ли время, когда они заплачут? А заплакать есть от чего. Вся та общинная жизнь, которая была в России дореволюционного периода и воплотилась в советском государстве, — это была настоящая общность людей, которая ушла от нас. С прошлым мы расстались радостно. Но кто вновь объединит нас?

Для меня писатели никогда не были учителями, они были замечательными помощниками, чтобы немного узнать себя, а большие писатели, настоящие — это еще и путеводная звезда. Она светит, ты должен понять этот свет, ты должен увидеть, откуда она светит, пойти за этой звездой не ногами, а душой. Мы жили общей жизнью, но она безвозвратно уходит. Какой будет новая жизнь, я не знаю. Но, если впереди будет путеводная звезда Валентина Распутина, мы не заблудимся.

«Уйти нельзя и нельзя остаться»

На литературных вечерах в драматическом театре настоятель Иркутского Князе-Владимирского храма, протоиерей Алексей Середин рассказывал о крещении Валентина Распутина в возрасте сорока трех лет, о его духовном просветлении, случившемся на Куликовом поле.

Было и видеообращение к слушателям епископа Егорьевского Тихона, который должен был приехать в эти дни в Иркутск, но, к сожалению, непреодолимые препятствия помешали ему это сделать. С болью, в тревожных раздумьях говорил он о ситуации, сложившейся вокруг Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге, полемизируя в своем обращении с кинорежиссером Александром Сокуровым.

Председатель совета при президенте Российской Федерации по русскому языку, заслуженный работник культуры Владимир Толстой, перефразируя подзаголовок Вечеров, выступление начал с высказывания своего прадеда Льва Толстого: «Нельзя высказать точно, но и молчать нельзя». Владимир Ильич рассказывал о том, как неоднократно приглашал Распутина на литературные встречи в «Ясную поляну», посетить которые по разным причинам Валентин Григорьевич не мог.

— У меня сохранился неопубликованный текст Валентина Григорьевича, — говорил Владимир Толстой. — Сегодня уместно вспомнить выверенные, продуманные слова, написанные им двадцать лет назад в ответе на вопрос: «Нужно ли писателю быть учителем?»

«Да, конечно, — отвечал Валентин Распутин. — Но для этого писатель должен заслужить нравственное право на учительство. Посмотрите, Толстой, Достоевский несомненно учителя, а столь огромный талант, как Горький, несмотря на его постоянную наставническую работу, как учитель не воспринимается. Пушкин и Некрасов учителя. Учителем был Есенин своим дивным стихом, преклоняющийся красоте и Родине. А вот Маяковский — профессионален и архитектурен. В наше время (1997 год), когда все моральные и духовные ценности перепутаны и перепачканы, когда в учителя рванули люди, которых и близко ни к какой кафедре подпускать нельзя, когда телевидение превращено в орудие заказного массового убийства, литература, отстаивающая честь человека и жизнь его, особенно необходима. Ее и остается уж немного на фоне того, что прибрано к рукам нечистой силой. Вы понаблюдайте, как ее боятся: то со злобой наскакивают на нее, то делают вид, что ее уже не существует. Я верю, что она выстоит. Россия сегодня не вперед смотрит, куда и смотреть страшно. Она обратилась назад — в свою славу и веру, в свои вековые устои. А уж разобравшись, на чем стояли они, она и с нечистью разберется. Главный предмет учительства нашей литературы — русский человек и Россия в их духовном воплощении. И учить этому надо спокойно, талантливо, во всю меру нашей страдающей любви».

Валентин Григорьевич Распутин говорил то, о чем мы задумываемся сегодня, что болит и не дает успокоиться сердцу. В год 80-летия писателя в Иркутске собрались его друзья-единомышленники. Своими выступлениями они открывали нам путь к осветлению души нашей, горькой, мучительной, но очистительной правде о России, о вере ее народа в будущее.     

Светлана Жартун, специально для «Байкальских вестей»

 

         

               

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии