Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

«Последний срок» — достояние «Культуры»

30 января, 2017

Иркутский академический драматический театр имени Н.П. Охлопкова совместно с телеканалом «Культура» к 80-летию Валентина Распутина (15 марта)  готовят телевизионную версию спектакля «Последний срок». Первый этап — съемки постановки — прошел в иркутском драмтеатре с 6 по 10 января. О том, какой будет телевизионная версия «визитной карточки» охлопковского театра, как проходил съемочный процесс и когда зрителям ждать премьеру, рассказал режиссер Виктор Безега.

10.jpg

— Виктор Иванович, расскажите, почему телеканал «Культура» обратил внимание на эту историю, рассказанную иркутским драмтеатром?

— Хочу сказать, что инициатива о создании телеверсии шла от руководства театра. Примерно два года назад к нашему руководителю с предложением создать телеверсию обратился Анатолий Андреевич Стрельцов. Между Иркутском и Москвой велись долгие переговоры, после чего пришли к общему знаменателю и назначили дату съемок. Немалую поддержку в этом деле оказал губернатор Иркутской области Сергей Левченко. Кроме того, еще одним из решающих аргументов стал приближающийся 80-летний юбилей Валентина Распутина.

Телеканал «Культура» снимает в основном спектакли театров Москвы, изредка — Санкт-Петербурга. Провинциальные театры мы, можно сказать, практически не снимаем. Я, например, и не вспомню, когда за последнее время выезжали куда-нибудь. Для того чтобы понять, с чем нам предстоит работать, мы посмотрели запись «Последнего срока». И поняли, что этот спектакль мог попасть к нам не только по заданию редакции, но и в процессе нашего прямого выбора.

— Какие впечатления вызвал у вас спектакль при первом знакомстве?

— Когда мы посмотрели запись спектакля, то поняли, что распутинская история, на наш взгляд, оказалась неактуальна. В каких-то моментах она даже непонятна, ведь показываются реалии середины XX века. Допустим, когда Нинка сдает бутылки. Мы это уже прошли, а молодой зритель вообще может не понять, для чего она это делает. И то, что дети уехали и оставили мать, превратилось в сугубо личную историю. Но что в этом произведении уникально, то, что смог «срезать» Распутин, — тот самый последний срок, тему жизни и смерти. И именно этим ценны повесть и спектакль.

Прежде чем приступить к подготовке к съемкам, мы проэкспертировали ряд спектаклей разных театров нашей страны, среди которых были, например, омский и Малый театры, стали сравнивать и убедились, что спектакль Иркутского академического театра – на сегодня лучший из существующих постановок по этой повести.

— Как проходили съемки в иркутском драмтеатре?

— В Иркутск приехала небольшая съемочная группа «Культуры» — всего семь человек, среди которых оператор-постановщик, оператор, звукорежиссер, звукооператор, продюсер, ассистент режиссера и собственно режиссер. В нашем распоряжении было четыре дня, хотя обычно на съемку нам дают два дня. И для того чтобы успеть и уложиться в эти сроки, приезжает ПТС — передвижная телевизионная станция. Мы снимаем несколькими камерами (от шести до двенадцати), что дает нам несколько точек. Здесь у нас в распоряжении было всего четыре камеры, из-за чего и увеличилось время съемочного процесса.

В первый день мы снимали спектакль репортажно, чтобы иметь, во-первых, некую «записную книжку» на руках, где можно будет что-нибудь подсмотреть. Во-вторых, мы снимали спектакль, что у нас называется, «на зрителя», для того, чтобы в телеверсию вставить фрагменты с реакцией людей. Следующие два дня мы снимали многокамерно, а затем делали досъемки крупных планов одной камерой.

— Сколько всего часов вы отсняли за это время?

— У нас было четыре камеры, и каждая из них в среднем записала около десяти часов. Досъемки заняли примерно еще шесть часов. И плюс будут включены как обрамление съемки с натуры деревни Шаманки, которые помогут зрителям перенестись в то место, где разворачивается действие.

— Как быстро вы нашли общий язык с иркутскими артистами?

— С артистами мы сработались сразу. Анатолий Стрельцов нас познакомил, мы обсудили рабочие моменты. Я рассказал, как будут строиться съемочные дни, они с нашими условиями согласились и заключили некий внутренний договор. Были, конечно, трудности, с которыми им приходилось справляться. Это и то, что мы работали по 12 часов в день. И то, что мы снимали не в том порядке, в котором следует спектакль, а отдельными эпизодами. Им приходилось вспоминать, что и за чем следует, перестраиваться с одного эмоционального состояния на другое. А это не так-то просто. Но для них съемки — это уникальная возможность переосмыслить спектакль, посмотреть на него под другим углом. Это как с привычной вещью — лежит она себе, лежит, вдруг что-то меняется, и возникают вопросы: «Почему она здесь лежит?», «Для чего она здесь лежит?», «А правильно ли она лежит?». Это дает хорошую встряску и открывает глаза.

Поэтому подобный опыт работы как для театра, так и для артистов интересен, полезен и важен. Эта озадаченность от шока, от нарушения привычного порядка даст внутреннее движение для развития. И те зрители, которые придут смотреть спектакль после съемок, увидят результат нашей совместной работы, то, как актеры освежились.

— Сколько по времени будет длиться телеверсия?

— Точную цифру пока озвучить не могу, но скажу, что телевизионная версия спектакля будет меньше, потому что мы имеем возможность какие-то моменты поджать. Например, то, как Надя после обеда убирает посуду, как она ее моет. В спектакле это происходит довольно долго, и зритель погружается вместе с персонажем в бытовую медитацию. Телевидение имеет другие законы. Здесь мы в течение нескольких секунд даем крупный план, и зрителями тут же все считывается. Также с театром были оговорены возможные сокращения по тексту. Но хочу вас заверить: несмотря на то, что объем сократится, телеверсия ничего важного, что есть в спектакле, не потеряет.

— Когда планируется премьера телевизионной версии?

— Премьеру мы планируем на март 2017 года, к юбилею Валентина Григорьевича Распутина. Первую часть работы мы уже сделали. 16 января приступили к монтажу. Всего телеканалом для монтажа отведено 20 смен, в течение которых мы должны сделать телеверсию. Сначала будем собирать так, как мы снимали, по сценам. Каждый дубль отдельно. Потом будем составлять по композиции, выбирать удачные дубли и так далее. Монтаж — это очень длительный процесс, потому что важно правильно проработать композицию, все уравновесить. После монтажа пойдет прокладка звука, соединение и стирание швов, цветокоррекция, подготовка титров. И получается, что мы впритык выйдем ко дню рождению Распутина.

— В чем заключается особенность работы по созданию телеверсий спектаклей?

— Есть ложное мнение, что спектакль уже существует как полноценная «личность» и нечего в нем разбираться. Ставь камеры и просто пиши. Но такой подход очень часто мстит, и спектакль на экране теряется, перестает существовать. Такой метод не даст возможности сделать акценты, камера может не увидеть или скрыть какие-то важные детали. И зритель даже не поймет, что режиссер и актеры сделали в том или ином месте важный смысловой ход.

Спектакль — это тот же текст, только он транслируется устами артистов, мизансцен и так далее. Мы как копиисты, которые снимают копии, идя за идеей художника. Каждый раз, просматривая спектакли, я задаю себе много вопросов: «Зачем?», «Почему?», «Как это?», «Для чего это?» и т. д. Возникает масса деталей, которые необходимо считывать и особым образом выставлять для них камеры. Например, в «Последнем сроке» есть момент, когда Люся поправляет криво висящее зеркало. Казалось бы, мелочь. Но ведь это характеристика городского человека, который привык, чтобы все было правильно. Это столкновение искусственного быта, где быт — это дизайн, и естественного.

Для деревенского жителя неважно, как висит зеркало. Он об этом не задумывается, потому что у него есть другие заботы — и корову подои, и всю семью накорми. А человек в городе отошел от этого. И нам было важно сделать акцент, чтобы зритель не пропустил эту деталь.

— Общаетесь ли вы в процессе создания телеверсий с режиссерами спектаклей?

— Общаемся и, прежде чем запустить телеверсию в окончательную доработку и в эфир, показываем режиссеру. И общение это складывается по-разному. Некоторые режиссеры принимают наши ходы и использованные для съемок приемы. А с некоторыми приходится поспорить, так сказать. Снимали мы, например, «Плоды просвещения» в театре Маяковского. Там есть сцена, где персонажи гадают, и все это происходит в полной темноте. Когда находишься в зрительном зале — это особая немая эстетика. А когда видишь на экране черное «пятно», то это порождает совершенно другие чувства и мысли. Поэтому нам темноту показывать нельзя. И мы сделали свой вариант этого эпизода: совместили черный экран с титрами. Когда на это посмотрел режиссер, то сказал, что это не в его стилистике, и попросил поменять. И мы поменяли.

Был момент, когда редакторы говорили нам, что первый акт спектакля несмешной. Мы берем смех из второго акта, накладываем его на первый, показываем режиссеру, а он нам отвечает, что там и не должно быть смешно. То есть с нашей стороны идет уточнение и соотнесение телеверсии с авторской стилистикой. И ко всем словам режиссеров, я считаю, надо прислушиваться, потому что они могут подсказать дельные советы. Все время необходимы компромиссы. И искусство возможного перерождается в искусство конкретного, того, что мы получаем в итоге, а не того, что задумывали.

— Как вы считаете, для чего необходимо делать телеверсии? Ведь театр — это живое искусство, которое рождается на сцене здесь и сейчас…

— Жизнь идет, появляются новые возможности. Сегодня практически исчезли кинотеатры, где есть не просто кино, но и театр, то есть совместный просмотр, совместное проживание истории и т. д. Это исчезает, многие предпочитают смотреть только видео. И в результате потребительское отношение переходит на театр. Многие думают: а зачем я пойду в театр, если можно посмотреть все на видео?

Вспомните крестьянскую пищу, которую мы сегодня практически не едим, — да, она, может быть, грубо приготовлена, но она здоровая. Так же и в театре. Когда вы смотрите спектакль, то получаете сложную «пищу», над которой надо трудиться, но при этом полезную и здоровую. Будем откровенны, зритель сегодня ленивый. И в нашей работе это необходимо учитывать. Мы помогаем ему интеллектуально: составляем смысл произведения, идя вслед за режиссером, выделяем важные моменты, делая на них акценты. Мы, можно сказать, создаем фастфуд. И этот фастфуд имеет право на жизнь.

К тому же встает вопрос передачи того, что мы сегодня имеем, другому поколению. И единственная возможность «законсервировать» что-то мимолетное, как, например, театральный спектакль, — это видео. Но на фоне этого возникает и другой немаловажный вопрос: насколько хорошо это делается? Нам надо стараться делать так, чтобы у телевизионного зрителя, который будет смотреть телеверсию, возникали бы точно такие же ощущения, эмоции, как и у театрального. Для этого мы специально что-то высвечиваем, что-то укрупняем или подаем под определенным ракурсом. И такая тщательная проработка дает полную картину происходящего. И когда мы делаем это хорошо, то и зритель идет к нам с благодарностью.

Ирина Рыжакова, специально для «Байкальских вестей».

Фото Анатолия Бызова.

На фото: Виктор Безега: «Телеверсия ничего важного,
что есть в спектакле, не потеряет»

 

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии