«Свободы нет. Но есть освобожденье»

Французская революция как исторический символ

14 июля исполнится 225 лет «взятию Бастилии». Как университетский преподаватель, который имеет возможность отслеживать так называемые остаточные знания из области истории у недавних, да и у давних школьников, хочу заметить, что это одно из немногих событий в истории Запада, которое удерживается в памяти даже тех, кто совершенно не интересуется историей. Абсолютное большинство окончивших школу могут припомнить и пересказать примерный ход тогдашних событий, что, кстати, контрастирует со «штурмом Зимнего дворца», про который выпускники постсоветской школы могут вообще ничего не знать.

День взятия Бастилии — главный национальный праздник Французской республики, он отмечается уже сто тридцать с лишним лет. Едва ли есть во Франции дееспособные граждане, которые не в состоянии ответить на вопрос, что произошло 14 июля и почему этот день стал главным праздником французской нации. Согласитесь, эта ситуация полностью противоположна той, что сложилась в нашей стране вокруг наших главных государственных праздников. Абсолютное большинство россиян не в состоянии ответить на вопрос, что такого произошло 12 июня и почему этот день является Днем России. При этом большинство из этого большинства были современниками событий 1990 года, когда была принята «Декларация о государственном суверенитете РСФСР». Но вот позабылось, не отложилось в памяти.

Да и про 4 ноября наши граждане в основном знают только то, что был дан какой-то отпор «польским оккупантам», а откуда оккупанты взялись в Московском Кремле — им не очень хорошо известно. То, что появились они там не в качестве очередных захватчиков России, а по приглашению части правящей отечественной элиты, у нас поминать не очень принято. Так что в плане четкости и ясности представлений о главном национальном празднике россияне могут только позавидовать французам.

Взятие Бастилии — это главный символ Великой Французской революции, который усилиями европейских (в первую очередь, французских) интеллектуалов и политиков разных поколений в качестве главного революционного символа отодвинул в сторону многие другие яркие революционные эпизоды и этапы. Отодвинул и «революционный террор», который стал этапом движения к свободе,  и так называемый Термидор (уничтожение умеренными революционерами радикальных революционеров, остановка революцией самой себя), и установление личной власти Наполеона Бонапарта, которое стало финальной точкой революционного броска к свободе.

Кроме того, взятие Бастилии — это интересный сюжет для обсуждения темы соотношения фактического (реального) и символического в истории. Сюжет на тему того, насколько все-таки символическое для людей важнее реального. В 1789 году, когда разгорался пожар одной из самых великих революций в истории, крепость Бастилия была всего лишь символом гибнущего монархического деспотизма, а не местом заточения самых лучших или просто самых ярких умов Франции (как когда-то).

Да, когда-то ее узниками побывали  Мишель Монтень, Бомарше, Вольтер, граф (титул поддельный) Калиостро, маркиз (титул настоящий) де Сад и многие другие. Однако, когда парижское простонародье, то ли вдохновленное яркой речью  революционного героя Камилла Демулена, прозвучавшей за два дня до события, то ли продемонстрировавшее чудо самоорганизации «восставшей улицы», подступилось к стенам крепости, там находилось всего семь узников. Среди них не было ни одного политического. Фальшивомонетчики, психиатрические больные и один убийца. Правда, у маркиза де Сада был хороший шанс на то, чтобы оказаться единственной жертвой тирании, освобожденной восставшим народом. Однако и тут не повезло. За две недели до штурма его перевели из Бастилии в  закрытое заведение для умалишенных.

Восставший народ не очень интересуется штурмами психиатрических клиник, его интересуют штурмы тюрем и дворцов. Дворец революционная Франция будет штурмовать три года спустя, начало же будет положено штурмом тюрьмы, которую охраняло несколько десятков стариков-ветеранов и швейцарских гвардейцев. Тем не менее все необходимые декоративные условия были соблюдены. Была пальба, было что-то вроде штурма, было несколько погибших. Коменданту крепости возбужденная толпа даже отрубила голову и, насадив ее на пику, пронесла по улицам Парижа.

Как мы видим, взятие Бастилии не имело никакого военно-стратегического смысла, однако символический смысл этого события огромен. Парижский муниципалитет, временно ставший чем-то вроде тактического штаба революции, принял решение о сносе Бастилии. Почти два месяца инициативные граждане разбирали крепость по кирпичику, пока не разрушили до основания, а на месте Бастилии установили памятный знак со знаменитой надписью «Теперь здесь танцуют». Вот так из нескольких событий сложился грандиозный символ одной из самых влиятельных революций в истории человечества.

Несколько слов об этом влиянии. Я разделяю точку зрения ряда историков, полагающих, что Великая Французская революция задала некую траекторию исторического развития человечества, которая завершилась двести лет спустя вместе с… распадом Советского Союза. Французская революция начала феноменальный порыв человечества к свободе и  к некому «правильному» устроению общественной жизни. Этот порыв намечался в рукописях мыслителей Просвещения, продолжился в залпах пушек «генерала-императора Великой революции» Бонапарта и длился две сотни лет, в которые чего только не произошло. И «весна народов» 1848-го, и Парижская коммуна, и Великая русская революция 1917-го, и красное знамя над рейхстагом, и полет Гагарина, и  молодежная революция в мае 1968-го, и песня Виктора Цоя «Перемен» (да-да!), и катастрофа СССР, случившаяся тоже в результате революции.

Наша революция конца 1980-х закрыла дверь за эпохой политики больших смыслов, ведь она, по сути, стала победоносной революцией против самой значимой из социально-политических систем, учрежденных революциями, вдохновленными Францией 1789 года. Метафорически выражаясь, змея укусила свой собственный хвост. Или революционный дракон сжег свой хвост своим огненным дыханием.

Так что четверть века назад у нас в каком-то смысле не просто продолжилось, но и закончилось то, что начиналось во Франции 225 лет назад, что отлилось тогда в знаменитую триаду «Свобода, равенство и братство!». Человечество будет продолжать попытки укрепления и углубления достигнутых свобод. Будет продолжать поиски каких-то более или менее разумных форматов равенства (справедливости). И конечно же, мечтатели будут продолжать грезить о всеобщем братстве. Однако таких грандиозных движений в этих трех направлениях, что начались благодаря Великой Французской революции и продолжались в течение двух веков, человечество, скорее всего, не узнает уже никогда. В зависимости от имеющихся политических взглядов можно горевать по этому поводу или, наоборот, радоваться, но, видимо, это так. Очарование и разочарование проектом революционного учреждения свободы и счастья на земле, мне кажется, удачно выразил поэт Волошин, словами которого я озаглавил этот текст.

Парижане написали на месте «архитектурного символа тирании» не «Здесь казнят тиранов» и даже не «Здесь мечтают о будущем». Они написали: «Здесь танцуют». Всегда удивлялся тому, что, когда у нас в 1990-е происходила «революция электронных дансингов», никто из арт-менеджеров не догадался учредить ночной клуб с названием «Бастилия» и с соответствующим слоганом про танцы.

А если серьезно, то я вполне допускаю, что эта мирная фраза про танцы является самым серьезным посланием для нас из революционной глубины веков.

Сергей Шмидт, специально для «Байкальских вестей».

На фото: Работает гильотина — орудие якобинского террора.
Вожди якобинцев тоже стали ее жертвами