Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

«Господи, спасибо, что живем!»

23 мая, 2016


1.jpg

В театре имени Н.П. Охлопкова вновь с успехом идет «Поминальная молитва»

Премьеру этого спектакля широко анонсировали, нетерпеливо  ждали, придирчиво оценивали и горячо обсуждали. С ее момента  миновало уже почти три месяца, схлынул первый шквал кулуарных толков, улеглись вполне ожидаемые охи и вздохи разочарованных записных знатоков. Публика же валит на «Поминалку»-2 валом, принимает постановку на ура, заразительно смеется, не на шутку задумывается, искренне плачет.

Критика спектакля авторитетными театральными экспертами была, в сущности, предсказуема. Ведь «Поминальную молитву»-2016 оценивали не саму по себе, а в сакральном сравнении с легендарной версией восемнадцатилетней давности, которая снискала славную сценическую судьбу, став надолго визитной карточкой охлопковцев. И хотя «ремейк» взялся создать тот же мастер, который поставил прежнюю «Поминалку», — барнаульский режиссер, заслуженный деятель искусств России Олег Пермяков, это не уберегло реконструкцию от строгости недремлющих критиков. Скорее, напротив, обострило их придирчивый взгляд и утроило требования.

Новый вариант культовой пьесы Григория Горина лишь в том случае дождался бы похвалы от искушенных ценителей театрального искусства, если бы сумел «перешибить», затмить великолепное, отчасти уже идеализированное историческим отблеском зрелище, где блистали народные артисты России Виталий Венгер и Наталия Королева. «Перешибить», конечно, не удалось. Тот зритель и тот судья, что был свидетелем былого триумфа, счел новую постановку не оправдавшей надежд, обманувшей ожидания, «попавшей в молоко». Кое-кто из самых прихотливых даже поспешил назвать ее «почеркушкой» и «комиксом на еврейскую тему».

— Я в этой новой версии увидел слабую попытку передать воспоминание об очень хорошем, объемном и содержательном спектакле, — говорит известный иркутский театровед Сергей Захарян. — Казалось бы, и декорации похожи, и по мизансценам практически все совпадает, и тот же режиссер, думающий, мастеровитый, и тот же текст. Кстати, этот великий текст, эта высокопробная драматургия продолжают работать сами по себе и достигать до сердца. Ведь я, как и много лет назад, сидел в зале и плакал. От прикосновения к тем глубоким смыслам, которые заложил Горин. И от ностальгической боли, наверное.

А если оставить за порогом ностальгическую боль? Оставить память, оставить  прежнюю привязанность, оставить соблазн иметь представление о том, «как надо» и «как должно быть». Тем более о том, как было. Ведь в одну реку дважды, как известно, не войдешь. А тонкие мистики уверяют, что в реку и единожды войти невозможно: вода ежесекундно меняется, ускользает и утекает, лишь мимолетно касаясь нашей грешной плоти. Если взглянуть в живую ткань скользящего ручья новой «Поминалки», взглянуть без предубеждения и претензий, с открытым сознанием и душой, что можно уловить в его зыбкой игре, что задержать в трепетных ладонях и тронутой душе?

— Я помню, какой взрыв эмоций пережила на премьере, — делится впечатлением иркутянка Валентина Шумаева. — Помню, как дважды хлынули у меня непрошеные слезы: когда умирала Голда и когда мужики отчаянно танцевали вокруг дерева. Давно я не испытывала в театре ничего подобного!

2.jpg

Для меня этот спектакль — в каком-то смысле открытие, — продолжает зрительница. — Во-первых, я практически ничего не знала об истории еврейского народа в царской России. Но дело даже не в этом. Даже не в национальном вопросе, который тут, конечно, звучит, но далеко не главным мотивом. Какая это настоящая правда о том, что надо жить, любить, прощать, благодарить и радоваться — что бы ни было, какие бы ни давили беды, внешние или семейные! Даже когда мы умираем, это нужно, чтоб дать место новой жизни. Даже когда нас притесняют и гонят, главное богатство мы несем в себе — жажду жить, готовность помогать друг другу, мудрость сберегать в себе любовь. Обстоятельства часто нам неподвластны. И они часто бывают невыносимы, увы. Тот «воз», который «из последних сил везет» Тевье, разве не везем сегодня мы — подавляющее большинство россиян? Но от нас зависит, как мы ведем себя в этих обстоятельствах, какими мы становимся или остаемся. Именно когда трудно, когда горько и страшно, так важно ценить самое важное, может быть, единственно важное — умение видеть и слышать друг друга, сопереживать друг другу, вместе надеяться и вместе двигаться дальше.

Да, наверное, не случайно вернулась на охлопковскую сцену эта великая пьеса именно теперь, когда грядущее наше вновь «иль пусто, иль темно», когда происходящее в отечестве известный публицист Елизавета Александрова-Зорина называет «социальным абортом» или «хроникой пикирующего государства». Не случайно и написал эту пьесу в канун нового российского «потопа», на пороге «лихих 90-х», вещий шутник Григорий Горин, вспомнив «простодушный» роман основателя современной литературы на идише Шолом-Алейхема «Тевье-молочник».

Шолом-Алейхема современники называли еврейским Марком Твеном, есть свидетельство, что при личной встрече двух литераторов Марк Твен заметил, что считает себя американским Шолом-Алейхемом. Кто не знает этого иудейского классика, могу только порадоваться, что есть у этих читателей повод и возможность открыть для себя его изумительную прозу. Прочесть незатейливые истории о зависимых и бесправных «маленьких» людях, вечно преследуемых и неуверенных в надежности тверди под ногой, зато всегда уповающих на милость небес, на шальную удачу, на робкую надежду и необъяснимую мудрость самой жизни, такой, казалось бы, противоречивой и непредсказуемой. Узнать его незабываемых героев, комичных и привлекательных, лукавых и наивных одновременно, ищущих сиюминутной выгоды и поднимающихся до подлинных философских высот и поэтических вдохновений. Таков и Тевье — центральный образ «Тевье-молочника» и «Поминальной молитвы» — человек неистребимого юмора и жизнелюбия, терпеливый труженик, неисправимый оптимист, персонаж неподражаемого обаяния и сумасшедшей харизмы.    

— Грех жаловаться, — рассказывает молочник-балагур Шолом-Алейхема о своем житье-бытье. — Если каждое дитя, как уверяет меня моя Голда, миллиона стоит, то я богаче любого богача в Егупце. Беда только, что нищета — богатству не чета, а кривой прямому не сродни… Как в Писании сказано: «Отделяющий праздник от будних дней», — у кого денежки, тому и жить веселей. Да вот деньги-то у Бродского, а у меня дочери. А дочери, знаете, большая утеха, с ними не до смеха! Но ничего! Все мы под Богом ходим, то есть он сидит себе наверху, а мы мучаемся внизу. 

Его неподражаемая ирония, его долготерпение и примиряющая сердечная теплота, его ребяческая мечтательность и выстраданная опытом мудрость безоговорочно завладевают нашей симпатией, делая литературную фигуру крестьянина-философа живым, близким, родным для нас человеком.

Марина Рыбак, «Байкальские вести».

Фото с репетиций «Поминалки»-2016 Анатолия Бызова,
Романа Кириченко и Кирилла Фалеева

Окончание следует.   

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии