«Прощание с Матёрой»–XXI: праздник или трагедия?

В Иркутском академическом драматическом театре имени Н.П. Охлопкова 29 и 30 июня пройдут ежегодные Литературные вечера «Этим летом в Иркутске», которые будут посвящены памяти нашего земляка, писателя, общественного деятеля Валентина Распутина. На вечерах, которые объединены общим названием «Правда в памяти», с иркутянами будут говорить известные деятели литературы и искусства, люди, знавшие Валентина Григорьевича, чьи мысли созвучны истинам, заложенным в произведениях великого русского писателя современности. На одной из встреч с темой «Прощание: праздник или тризна?» выступит писатель, кинодраматург, лауреат Государственной премии России, сопредседатель Союза российских писателей, член Союза писателей Санкт-Петербурга и Союза кинематографистов Михаил Кураев. В преддверии Литературных вечеров мы побеседовали с ним о предстоящих встрече, литературе и книгах Валентина Распутина.

– Михаил Николаевич, на Литературных вечерах в этом году Вы хотите поговорить со зрителями на тему: «Прощание: праздник или тризна?». Откуда и почему возник этот вопрос, ставший заглавием вашего выступления?

– Те, кто видел документальный фильм Сергея Мирошниченко «Река жизни», конечно, помнят эпизод, весьма большой, подробный, о гулянье по случаю переезда селения из зоны затопления на новое место. Все это гулянье происходило на глазах всех участников путешествия по Ангаре, в том числе и Валентина Григорьевича. Песни, пляска, водка… Вот такое сегодняшнее, в XXI веке, «Прощание с Матёрой». У Валентина Григорьевича – трагедия разрушенной, оборванной жизни, а здесь – чуть ли не праздник. Вот так и возник вопрос, давший название моим размышлениям, каковыми и хочу с участниками литературных встреч поделиться.

– Есть ли на ваших книжных полках произведения Валентина Григорьевича? Как часто Вы к ним обращаетесь?

– В последнее время больше всего читаю, перечитываю книгу, сравнимую с человеческим и писательским подвигом, историческую хронику Валентина Распутина «Сибирь, Сибирь…». Геннадий Сапронов подарил мне юбилейный четырехтомник Валентина Григорьевича, великолепно изданный им и блистательно оформленный художником редкого дарования Сергеем Элояном. К этому собранию чаще всего и обращаюсь, когда нужно что-то перечитать, вспомнить. Приобретенные в разное время книги Распутина живут и в городе, и на даче. Всегда, как говорится, под рукой.

– Поделитесь Вашими литературными предпочтениями. Что читает Михаил Кураев?

– Литературные предпочтения определяются текущей работой. Знакомство с журнальными новинками, отслеживание литературных призеров, чтение модных сочинений – это уже непозволительная роскошь. Приходится читать в первую очередь литературу по теме, над которой работаешь. Как правило, это не одна, не две и не три книги. Во вторую очередь вдруг обнаруживаются пробелы: не читал, не знаешь то, что нужно было прочитать давным-давно. К примеру, Карен Шахназаров в своей экранизации «Анны Карениной» использовал «Записки» Викентия Вересаева «На Русско-японской войне». Я их не читал. Пришлось тут же восполнять этот пробел. Прочитанное – не только преодоление невежества, но и запас на будущую работу. Мой дед, отец моего отца, так же, как и Вересаев, был военным врачом во время Русско-японской войны 1904–1905 годов. После прочтения ярчайшего свидетельства преступной по отношению к своему народу войны, затеянной сходящей с исторической арены властью, я уже по-новому читаю письма деда своей невесте с этой войны. Но за сочинениями, отмеченными премиями и вниманием критиков, по мере возможности стараюсь следить – «Бегство из рая» Павла Басинского, «Лавр» Евгения Водолазкина, «Обитель» Захара Прилепина, «Меценат» Олеси Николаевой, «Батюшки мои» Валентина Курбатова.

– А что из классической русской литературы Вы предпочитаете? Есть ли, если можно так сказать, любимый писатель, поэт?

– Есть вопросы, ответы на которые заранее заряжены предательством. Например, детишек часто спрашивают: «Кого больше любишь, папу или маму?» Так же, пожалуй, и о «предпочтении» классиков. Кого ни назови, предашь кого-то, не менее важного для ума и сердца. Сказать о Пушкине или Толстом: любимый поэт и любимый прозаик – будет звучать почти по-детски. А Гоголь не любимый? А Тютчев? А Маяковский и Астафьев? А Распутин и Твардовский? Могу в двух словах сказать о своих «отношениях» с классиками. В ходе той или иной работы кто-то или что-то подсказывает тебе: перечитай чеховского «Черного монаха» или толстовское «Семейное счастье». Или вдруг: исторические записки Пушкина. Классики в поздние годы жизни – это те привычные собеседники, после «разговора» с которыми делаешься немножко умней и даже смелей. Таким «питательным» чтением может оказаться «Пушкин в прижизненной критике»...

– Ранее Вы перечислили произведения современной литературы, к которым обращались. На ваш взгляд, изменилась ли литература с годами? Если да, то в какую сторону? И какой путь ей предстоит?

– Она не могла не измениться. Все в жизни меняется, а литература вдруг уперлась – и ни с места? Разве так может быть? Возьмите дорогого моему сердцу Виктора Петровича Астафьева. Припомните «Пастуха и пастушку» и перечитайте «Веселого солдата» или «Пролетного гуся», не говоря уже о «Проклятых и убитых». Вот оно и станет видно без комментариев, куда, в какую сторону движется настоящая литература. Но! Поскольку литераторы разные, стало быть, и направления в движении тоже разные. Извечное противостояние коммерческой, бульварной, «отдыхательно-развлекательной» литературы и литературы совестливой, сознающей свою ответственность перед корневой традицией национальной нашей культуры, было, есть и будет. Сегодня меня печалят сочинения, где стоит только поменять имена героев, с Ивана на Джона или Ганса, Любу на Элижбет или Даниэль, и можно смело менять географические приметы, поскольку примет современной жизни в ЭТО время в ЭТОЙ стране там нет. Приключения жрицы любви, или удачливого буржуа, или наемного убийцы обладают безликой универсальностью в литературе «ширпотреба». Но не надо и к гадалке ходить, чтобы сознавать: и наш нынешний буржуй, и наша нынешняя шлюха не похожи ни на кого на свете, совершенно неповторимы.

Вот у Распутина не поменяешь ни имена, ни географию, ни календарь. «Прощание с Матёрой», «Последний срок», «Живи и помни» – это наше, кровное и только наше запечатленное время, запечатленная боль.

Какой путь литература выберет? Да она, как всегда, будет соблазнять пишущего возможностью выбрать ношу по плечу, это для большинства, а неподъемное будут нести те, кого потом назовем классиками.

– Литературные вечера в этом году пройдут уже в одиннадцатый раз. За это время Иркутск посетило большое количество известных писателей и общественных деятелей. Как Вы думаете, чем притягивает этот проект и литераторов, и зрителей?

– Вспомните, как все начиналось. Светлой памяти Геннадий Константинович Сапронов как раз к этим «вечерам» издавал книги приглашенных писателей. Владимир Костров, Валентин Курбатов, Алексей Варламов, Игорь Золотусский, Владимир Карпов, Александр Танков и другие – всех, быть может, соблазнила возможность быть изданным в Иркутске в издательстве с великолепной репутацией. Зародившийся таким образом организм дальше уже стал расти, вовлекая литературные музеи и их достославных руководителей. Менялся формат встреч, это естественно для живого организма. Значение этих встреч, как мне кажется, с годами растет. Живое общение читателей и писателей, целые вечера, выдержанные в одиночку Валентином Курбатовым, Владимиром Толстым, Игорем Золотусским, Алексеем Варламовым, позволяют говорить об интересном и для читателей, и для писателей опыте монологического жанра литературного театра.

– Чего Вы ожидаете от новой встречи с иркутскими зрителями, читателями этим летом?

– Во всех, за редким исключением, встречах с читателями всегда есть что-то неожиданное, непредсказуемое. Вот эти непредсказуемости всегда тревожны и приманчивы.

Ирина Рыжакова, специально
для «Байкальских вестей».

Фото из архива Иркутского
академического драматического
театра имени Н.П. Охлопкова