Общественно-политическая газета Иркутской области
Выходит по понедельникам

«Всему, что содействует благу народа, я сорадуюсь»

11 января, 2016


100.jpg

Об исторической концепции Льва Толстого

22 ноября 1910 года рабочие Иркутска отправили в Ясную Поляну Софье Андреевне Толстой телеграмму: «Присоединяем свой голос ко всеобщей великой скорби. Не стало великого гения и человека, слово же его, близкое сердцу каждого трудящегося, будет жить во все веки».

Сто пять лет тому назад на станции Астапово закончился жизненный путь Льва Николаевича Толстого. В этот печальный юбилей, совпавший с Годом литературы, уместны размышления о  творчестве писателя, равного по уровню таланта и исторической значимости с Гомером, Шекспиром, Гете. Но «профессиональный идиотизм» (выражение Маркса) побуждает меня поговорить об исторической концепции Толстого.

Почти профессиональный интерес к истории появился у Льва Толстого в шестнадцать лет: он, будучи студентом Казанского университета, изучает сочинение Шарля Монтескье «О духе законов», сравнивает идеи французского философа с «Наказом» Екатерины II, знакомится с историей Великой французской революции, читает «Историю Российскую» В.Н. Татищева и «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. Сохранились заметки Толстого об «Истории России с древнейших времен» С.М. Соловьева: «Читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков и баранов?». Смысл вопросов писателя заключается в том, что С.М. Соловьев не показал роль народа, что его «История» описывает в основном политические события.

Позднее Толстой собирал материалы о Петровских реформах и восстании декабристов. Его интересовали эпохи социальных сдвигов, коренных перемен в жизни народов. Свое понимание исторической науки писатель выразил во фразе «Цель истории — знание движения человечества».

Толстой считал, что, как бы ни менялся мир, исторический итог всегда   один — торжество добра. Такова, по мнению писателя, объективность истории, ее вечный нравственный закон. Зло — противоположность добру и состоит с ним в дуальной оппозиции, полюса которой находятся друг с другом в амбивалентной взаимосвязи. Историческая концепция Толстого противостояла вульгаризированному гегельянству тех лет. Он был противником гегелевского тезиса «все действительное разумно». Творчество Толстого в «историческом толковании» — это постоянный поиск ответов на «вечные» вопросы: каков предмет истории как науки? что собой представляют силы, управляющие историческим процессом? для чего необходимо знание истории? каковы соотношения закономерного и случайного в историческом? в чем роль личности в истории?

Исторические взгляды Толстого демократичны — он считает, что движущей силой истории является народ. В романе «Война и мир», утверждая идею исторической необходимости, которая проявляется в стихийном и бессознательном движении народных масс, он не отрицает свободы личного выбора: «Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, — так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим». И далее: «Есть две стороны жизни в каждом человеке. Жизнь личная, которая тем больше свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, ролевая, где человек неизбежно выполняет предписанные ему законы. Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательно орудием для достижения исторических общечеловеческих целей».

Историческая необходимость, по Толстому, есть равнодействующая совокупность множества свободных воль. А так как человек свободен в выборе, то он и ответствен за происходящее. Но во все времена, считал Толстой, все социальные формы общественного бытия — государство, церковь, экономика, культура — подчиняют человека своим политическим задачам и целям. Здесь нет места свободе и нравственности, каждое событие есть закономерное продолжение предшествующего, и каждый человеческий поступок — звено в бесконечной исторической цепи событий, безразличных к добру и злу. Поэтому, утверждал Толстой, зло во внешней жизни неустранимо.

Конечно, толстовский гуманизм не мог примириться с неустранимостью зла. Внешнюю жизнь, зависящую от физического и социального пространств, Толстой противопоставляет внутренней жизни, суть которой — нравственное пространство человека, где он, обретая истинную свободу,  может  и должен жить по законам совести, четко разграничивая понятия «добро / зло». В этом и суть нравственного толстовского принципа  «непротивление злу насилием», которому писатель следовал сам и судил своих литературных персонажей. И этот принцип стал для Толстого жизненной нормой. В письме к В.В. Стасову он писал: «Я состою в звании, добро и самовольно принятом на себя, адвоката 100-миллионного земледельческого народа. Всему, что содействует или может содействовать его благу, я сорадуюсь, всему тому, что не имеет этой главной цели и отвлекает от нее, я не сочувствую».  

Здесь уместно напомнить «иркутское проявление» этого правила. В октябре 1896 года Толстой направил письмо начальнику Иркутского дисциплинарного батальона, в котором просил смягчить страдания сосланным в Иркутскую губернию крестьянам В.И.Ольховику и К.Середе, отказавшимся от военной службы по религиозным мотивам. Письмо спасло их от телесного наказания и сократило время содержания под стражей. И еще один исторический факт. 24 марта 1899 года в канцелярию генерал-губернатора А.Д. Горемыкина пришло письмо графа Л.Н.Толстого с просьбой оказать помощь семьям духоборов, переезжающим в Восточную Сибирь.

Толстовское нравственное пространство расширяется. Он сострадает и помогает обездоленным. Иначе писатель поступить не может: сделать это не позволяла его совесть — изначальное нравственное побуждение, врождённое свойство каждого человека. Социальное пространство способствует развитию или умиранию совести. И только человек толстовской сути не утрачивает «ту глубину, на которой человек встречается с Богом». Так определил совесть философ Н.А.Бердяев в книге «Самопознание».

С той же нравственной позиции оценивает Толстой и героев своих произведений. Хрестоматийный пример — Наполеон в «Войне и мире», лишенный автором гениальности. «Он не только не сделал ничего (для сохранения армии после Бородина), но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего». И далее: «Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален. В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, совпадала с теми законами, по которым совершалось явление».

Развенчание Наполеона оспаривали многие исследователи (А.Тьер, Е.Вогюэ), но Толстой считал главным для любого человека, а особенно для исторических деятелей, моральную оценку их деятельности  и нравственную ответственность. Поэтому посетив гробницу Наполеона, Толстой записал в «Дневнике»: «Обоготворение злодея ужасно».

Исторические взгляды Толстого проявились и в «неисторических» романах — «Анне Карениной» и «Воскресении». «Треугольный сюжет «Карениной» сопровождается социально-экономическими проблемами послереформенной России. Константин Левин, герой романа — alter ego помещика Льва Толстого, чувствует нарастающую неуверенность, за которой просматривается обреченность. Например, эпизод продажи леса Стивой Облонским: «Ты уже совсем кончил о лесе с Рябининым? — спросил Левин. — Да, кончил. Цена прекрасная, тридцать восемь тысяч. — Это значит, ты даром отдал лес, — мрачно сказал Левин. — То есть почему же даром? — с добродушною улыбкой сказал Степан Аркадьевич. — Потому, что лес стоит по крайней мере пятьсот рублей за десятину, — отвечал Левин. /…/ Значит, ты подарил ему тысяч тридцать». Скупка купцами помещичьей собственности (вспомним Лопахина из «Вишневого сада») — начало конца  дворянской культуры.

В романе «Воскресение» неуверенность Левина переходит в омертвленность Нехлюдова, всего российского социального пространства. Толстой показывает разорившуюся деревню, тюрьму и ее узников, сибирскую ссылку и революционеров, обличает суд, церковь, чиновников — весь государственный и общественный строй России последних десятилетий ХIX века. Тогдашняя современная история — глазами современника, великого русского писателя. В.В. Стасов, восхищенный картинами «Воскресения», писал: «Вы стоаршинной кистью нарисовали все начинающееся новое поколение людское наше, с его силами и слабостями, с его правдами и неправдами, все его бесконечное разнообразие и духовную многочисленность, как никто, никогда и нигде прежде». 

Российская история ХХ века еще больше разошлась с историческими взглядами Толстого, в основе которых — «вечный нравственный закон». Нам предстоит вернуть в нашу жизнь вечные ценности исторической концепции Льва Николаевича Толстого. Это наш долг и лучшая память великому гражданину России.

Владимир Томилов, историк,
 специально для «Байкальских вестей»

На фото: Лев Толстой за письменным
столом в Ясной Поляне

 

 

Поделитесь новостью с друзьями:

Комментарии